Карл Маркс. История жизни - Франц Меринг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Марксу и Энгельсу очень не хотелось утратить верного сотрудника. Маркс всячески напрягал мозг, измышляя — но совершенно тщетно — планы, как бы доставить Вейдемейеру место инженера, железнодорожного служащего или что-нибудь в таком роде: «Стоит тебе попасть за океан, и как поручиться, что ты не затеряешься для нас где-нибудь на дальнем западе? А у нас так мало сил, и мы должны чрезвычайно беречь наши таланты». Но уж если Вейдемейеру необходимо было уехать, то все же была и некоторая выгода в том, чтобы иметь толкового представителя коммунистических интересов в столице Нового Света. «Нам именно недоставало в Нью-Йорке такого деловитого человека, как он, и в конце концов Нью-Йорк не на краю света, а относительно Вейдемейера мы можем быть уверены, что в нужную минуту он будет у нас сейчас же под рукой». Так рассуждал Энгельс. Они поэтому дали свое согласие и благословение Вейдемейеру; он выехал 29 сентября из Гавра и после бурного переезда, длившегося около 40 дней, прибыл в Нью-Йорк.
Маркс уже 31 октября отправил письмо Вейдемейеру, в котором предлагал ему начать книжное дело и издавать в виде отдельных сочинений лучшее из того, что печаталось в «Новой рейнской газете» и в «Обозрении». Потом Маркс сразу загорелся воодушевлением, когда Вейдемейер, проклиная в письме торгашество, которое нигде не выступает в такой отвратительной наготе, как в Новом Свете, сообщил ему, что собирается с начала января издавать еженедельник, под заглавием «Революция», и просил по возможности скорее прислать ему статьи. Маркс поспешил запрячь в дело всех коммунистических писателей, прежде всего Энгельса, потом Фрейлиграта, стихи которого Вейдемейеру особенно хотелось получить, затем Эккариуса и Веерта, а также обоих Вольфов; он был недоволен тем, что Вейдемейер не назвал и Вильгельма Вольфа в объявлении о своем еженедельнике. «Никто из нас не обладает такой популярной манерой изложения, как он, — писал Маркс. — Вильгельм Вольф необычайно скромный человек, и тем более нехорошо, если бы казалось, что сотрудничество его считают излишним». Сам Маркс обещал, кроме обстоятельного разбора нового произведения Прудона, статью «Восемнадцатое брюмера Людовика Бонапарта», посвященную бонапартистскому государственному перевороту 2 декабря. В то время это было великим событием европейской политики, и вскоре о нем создалась огромная литература.
Из всех книг о декабрьском перевороте прославились более всего две, и они принесли авторам богатое вознаграждение. Отличие их от своего произведения Маркс характеризовал впоследствии следующим образом: «Napoleon le Petit Виктора Гюго ограничивается озлобленными и остроумными обвинениями, направленными против ответственного редактора государственного переворота. Само событие является у него неожиданным, точно удар грома при ясном небе; он видит в нем лишь акт насилия со стороны отдельной личности. Гюго не замечает, что этим он не принижает, а возвеличивает личность Наполеона, приписывая ему беспримерную в мировой истории силу личной инициативы. Прудон в своем Coup d’Etat стремится представить переворот как результат всего предшествовавшего исторического развития; но историческое построение переворота превращается у него попутно в историческую апологию героя переворота. Так он впадает в ошибку наших так называемых объективных историков. Я, напротив того, показываю, как в тогдашней Франции классовая борьба создала условия и обстоятельства, в которых средняя и комичная личность сыграла роль героя». Произведение Маркса появилось в свет точно Золушкой наряду со своими более удачливыми сестрами; но те книги уже давно покрылись пылью забвения, а книга Маркса сияет и по сегодняшний день в своей неувядаемой свежести.
Марксу удалось с несравненным мастерством выяснить до самой глубины современное ему событие в свете исторического материализма, и книга его сверкает умом и остроумием. Форма столь же поразительна, как и содержание. Приведем великолепное сравнение из самого начала: «Буржуазные революции, каковыми были революции восемнадцатого века, неслись быстрее от успеха к успеху, их драматические эффекты более ярки, люди и события точно окружены сиянием огненных алмазов, экстаз является в них духом каждого дня; но они недолговечны, быстро достигают высшей своей точки, и обществом овладевает долгое похмелье — прежде чем оно успевает трезво воспринять итоги „бури и натиска“. Пролетарские же революции, каковы революции девятнадцатого века, постоянно сами себя критикуют; они постоянно прерываются в своем течении, возвращаются назад к уже, казалось бы, свершенному, чтобы снова начать с начала, немилосердно и основательно высмеивают половинчатость, слабость и ничтожность своих первых попыток, как будто лишь для того повергают наземь своего противника, чтобы он почерпнул из земли новые силы и с еще более исполинской силой поднялся против них, каждый раз в ужасе наново отступают перед неопределенной огромностью своих собственных целей, пока, наконец, не создается положение, когда всякое возвращение вспять становится невозможным и сами обстоятельства взывают: Hic Rhodus, hic saltal. Здесь роза, тут и танцуй». В заключение же мы читаем уверенные пророческие слова: «Если императорская мантия падет наконец на плечи Луи Бонапарта, то бронзовая статуя Наполеона упадет с высоты Вандомской колоны».
И при каких обстоятельствах написана была эта изумительная книга! Наименьшим еще горем было то, что Вейдемейеру пришлось из-за недостатка средств «забастовать» уже после первого номера еженедельника. Вот что он писал об этом: «Безработица, которая неслыханным образом свирепствует здесь с осени, ставит большие препятствия на пути каждого нового предприятия. А затем еще здесь идет в последнее время эксплуатация рабочих самыми различными способами. Сначала появился Кинкель, затем Кошут, и масса настолько глупа, что охотнее дает доллар на враждебную ей пропаганду, чем цент на действительную защиту ее интересов. Американская почва действует на людей крайне развращающим образом, и вместе с тем они начинают воображать, что стоят значительно выше своих товарищей в Старом Свете». Вейдемейер, однако, не отчаивался в том, что ему удастся воскресить свой еженедельник в виде ежемесячного журнала; он надеялся, что ему достаточно будет для этого каких-нибудь жалких 200 долларов.
Гораздо хуже было то, что Маркс заболел сейчас же после первого января и лишь с большим трудом мог работать: «Меня уже много лет ничто так не угнетало, как этот проклятый геморрой — даже самое крепкое французское словцо не так сшибает с ног». Но более всего ему отравляла существование постоянная нужда в «презренном металле». «Вот уже целая неделя, — писал он 27 февраля, — как я дошел до приятного положения, что не выхожу из дому за отсутствием сюртука, отправленного в ломбард, и не ем мяса ввиду отказа в кредите». Наконец
