Гарпия - Генри Олди

Невыносимо тяжело.

Гарпии почудилось, что ее снова бьют, одну на пустынной крыше.

– Ох, простите старика! Не все могут долго выдерживать мое присутствие. Поверьте, я не нарочно. Взгляните на меня, девочка. Не бойтесь! Вам станет легче… вы смотрите на меня… – густой бас заполнил мироздание. Он сулил радость и покой. – Все хорошо, вы ничего не опасаетесь… у вас ничего не болит…

Келена с трудом подняла голову – и не увидела лица Скуны. Но в мозгу прояснилось, а тело сделалось легким, как пушинка. Расплавленным свинцом боль вытекла на пол, просочилась сквозь плиты и сгинула на нижних ярусах геенны.

Ассистент глядел в пол, не мешая мэтру.

– Несите ее, мальчики. Не опоздайте на лекцию. Да и мне пора. Идем, Бертран.

Медленным шагом гипнот двинулся по лестнице. Следом шли гарпиеносцы.

– Дуэль… – мечтательно бормотал Скуна. От его баса по спинам слушателей начинали бегать шустрые мурашки. – Вот в наше время были дуэли! Помнится, мы с Нихоном шесть семестров сражались в кустах…

– С Нихоном Седовласцем?!

– Ух ты…

– Я пробил его на динамикуме чудес. Он наверстал на блиц-рецепции. К зачету по венаторике мы пришли ноздря в ноздрю. Впереди маячил сигнификат проклятий. Этого экзамена мы боялись оба. Его читал Зверь-из-Бездны, профессор Цирак. Между прочим, большой сторонник гарпической космогонии. Вам это должно быть приятно, девочка.

– И кто победил, мастер?

– А вы как думаете? – усмехнулся гипнот. – Высокой вам Науки, дети…

Caput XVI

Пылай, душа! Стучится пепел

В щиты сердец.

Когда ни холоден, ни тепел,

Тогда – мертвец.

А так – взмахну себе крылами,

Живой, нагой,

Всегда – пожар, вовеки – пламя,

Всегда – огонь!

Андреа Мускулюс встал за кафедрой. До того он расхаживал по аудитории, но конец лекции требовал солидности. Конец – делу венец, гробу крышка. Это любой малефик знает.

– Итак, способы ухода за третьим глазом. Напоминаю, лекарственные средства надо разглядывать, а не закапывать. Иначе эффекта не будет. Записывайте. Тертые яблоки и огурцы. Яблоки – красные, огуречики – зеленые. Смотреть до пяти минут, не моргая. Помогает от воспаления…

Скрип перьев и бульканье чернильниц наполнили помещение.

– Свекла и «львиный зев» – измельчить, смешать, смотреть до двух минут. От слезного свища – лучше не придумаешь. От ячменя – фаллическую фигу. Нечего хиханьки строить! Нет, не смокву. И не то, о чем вы, девушки, подумали. Обычную, из пальцев – скрутить и ткнуть исподтишка. От сухотки – глядеть на вино. Мускатель черный, выдержанный. Добавить мед и шафран…

Кто-то сглотнул, не таясь. Курс заржал, но живо угомонился, косясь на строгого преподавателя.

– Еще раз: внутрь не принимать! Наружное, для рассмотрения. По окончании сеанса не вздумайте выпить. Или угостить приятеля. Врага – можно. Подлить в бокал при ущербной луне… Впрочем, это выходит за рамки сегодняшней лекции. Справочная литература…

За дверью ударил колокол, возвещая начало перемены. Андреа погрозил пальцем торопыгам, кинувшимся вон из аудитории.

– Запишете, потом уйдете. Хунайн бен-Ицик, «Книга о дурном глазе в 10-ти беседах». Джордах Барташ, «Ophthalmodouleia, das ist Augendienst». Сушрут Хараки, «Зеница тайного ока». С этими книгами вы можете ознакомиться в нашей библиотеке…

В дверь из коридора сунулся студент-второкурсник. Он махал платком и корчил жуткие рожи, желая привлечь чье-то внимание. Андреа собрался было дать нахалу укорот, но узнал кудряша. Узнал его и Хулио Остерляйнен, сидевший на верхотуре амфитеатра. Патлатый спал с лица, понимая, что кудрявый явился по его душу.

Небось, дуэль зарегистрировал.

– Что вам надо, отрок? Не видите, мы работаем…

– Мне этого… вон того!.. – мялся кудряш, не спеша уйти. Так топчутся, когда очень хочется по малой нужде, а нельзя. – Ну, лохматенького, а? Дайте его мне!

– Очень нужен?

– Очень! У меня практикум по голематике…

– При чем тут ваш практикум?

– Так я лабораторку… сдал!.. с первого разика!..

– Ну и?

– Практикум, говорю! Сегодня! Мастер, дайте его мне!

Малефик улыбнулся. Ввергнув Хулио в бездну отчаяния, он сошел с кафедрального возвышения и развел руками: дескать, лекция окончена, все свободны.

– Берите, раз надо. Пользуйтесь. Но запомните, отрок: привыкание к услугам кастигария может скверно сказаться на вашей будущности. Все хорошо в меру.

Кудряш ринулся вверх по ступенькам. Хулио ждал его, белей мела.

– Давай! – рявкнул кудрявый, подбегая. – Брани!

– Я не могу, – булькнул Хулио. – Я не готов.

– Брани! При всех! Мне сказали – если при всех, оно лучше помогает…

– Ну, это… дурак ты, и шутки у тебя… Нет, я отказываюсь! У меня нет настроения!

– Брани, – тихо сказал кудрявый, багровея. – Убью. Практикум на носу…

Первокурсники загалдели. Никто ничего не понимал. Но лицо кудряша говорило само за себя. Так смотрит голодный на скупердяя, отказавшего в куске хлеба. Тонущий матрос – на товарища со спасительным канатом. Грешник из бездн ада – на милосердное божество.

Отступать некудa, понял Хулио.

– Ну ты и козел, – сообщил он кудряшу. Голос Остерляйнена мало-помалу набирал силу. – Козел, значит. Козлее не бывает…

От окна за ними с удовольствием наблюдал Андреа Мускулюс. Работа преподавателя, думал он – та еще каторга. Но есть в ней и свои плюсы.

У неожиданности много обличий.

Первыми словами, которые произнес Хулио Остерляйнен, достигнув возраста в один год и два месяца, были не «мама», не «папа» и даже не «дай!», как это случается у иных детей.

– Мать твою бабай! – сказал малыш.

И захихикал. А пальцы на ручках дитяти сами собой сложились в кукиши.

Это было удивительно. В семье никто не бранился вслух. Ну, допустим, кукиши случайно скрутились. А слова? Тойво Остерляйнен, отец ребенка, подступил к супруге с допросом. Не она ли тайком портит ребенка? Ах, не она! Тогда не ее ли подруги, у которых языки до пупа и ниже? Ах, не подруги! Ну, возможно…

Тойво славился медлительностью, помноженной на цепкость. Эти качества свойственны многим достойным сынам Северной Борландии. Его супруга, Кончита Остерляйнен, в девичестве Ховельянос, хорошо знала характер мужа. И предпочла быстро сознаться в том, чего не делала. Иначе пришлось бы до вечера отвечать на вопросы. Да, ляпнула глупость при малыше. Он и запомнил.

Прости, дорогой, я тебя люблю!

Тойво застыл идолом Добряка Сусуна, переваривающего людские грехи – осмысливал услышанное. Как же так? Он едва приступил к делу, а жена уже… Что она ответила? Надо переспросить. Поцелуи? Тащат в спальню? Стаскивают рубаху? Нет, он, конечно, не против. Но сперва нужно…