Божок на бис - Катлин Мёрри
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Всю жратву она в прошлое Рождество запасла – надеялась, что кто-то из ребят приедет домой на каникулы, но те так и не выбрались. Лара наняли в шахты на Тасмании – деньги слишком уж хорошие дали. Но Пат сказал мне, что Лар налетел на какие-то неполадки с визой и если уедет, обратно могут не пустить. Патова бывшая с детьми хотела вернуться домой в Таиланд, туда-то он и подался. Никого из них уже больше трех лет не видел.
Ну хоть Мурт на рождественский ужин пришел. Жалкий вышел бы день, но Берни замутил каких-то коктейлей, и Матерь к концу вечера порхала. Все Батины любимые пластинки поставила. На полную катушку гоняли и “Голубое Рождество”, и “Любовью кружится планета”, и “До скончанья века”[130]. Слезливое старое барахло, а все равно оторвались мы что надо.
У задней двери шебуршат.
– Это я, – Скок мне.
Первая загрузка тостов выскакивает.
– Ничто не сравнится с запахом тостов из сайки, – говорю.
Мы грузим на тосты ветчину и сыр, заливаем все это кетчупом. Скок смешивает свой с коричневым соусом, но меня от такого воротит. Чего он заморачивается, если все равно никакого вкуса не чувствует?
Гляжу, как он на жратву налегает, и раздумываю, что, по его прикидкам, случилось бы после того, как я бы отыскал Летти или выяснил насчет ребенка, что это еще один сын. В лоб я его никогда не спрашивал, верит ли он, что у меня есть дар. Он бы все равно не ответил – отшутился бы. Я ж не дурак, знаю, как оно у него устроено.
– Я знаю, чего тебе так уперлось, чтоб я нашел Летти, – говорю. – Поездка к Розе была просто поводом, чтоб куда-то смотаться. Ты намылился просадить наши деньги, хоть тушкой, хоть чучелком.
Прежде чем ответить, он мощно отхлебывает чаю.
– Я знал, что семейная история нас отсюда выманит. Даже если б мы начали в Балликалле, в этой жопе мира, можно было б куда-то катиться уже оттуда. Но веселуха же была, ну?
Он изображает Юджина – как тот от воя наизнанку выворачивается. Веселуха, без вопросов. Пусть найти Летти было чуток непросто, вручение ей Божка того стоило.
– То есть ты, выходит, либо шестой-с-половиной, – Скок мне, а сам еще один тост уминает, – либо седьмой-с-половиной сын.
– То есть не седьмой? – говорю.
– Ну, считай, ближе некуда.
Под таким углом я про это и не думал толком. Сую мини-пудинг в микроволновку.
– Ты вроде как промежуточный, – Скок мне, утирая рот. – Берни будь здоров какой промежуточный. Может, это близняшное – когда ты не целиком что-то одно.
– Хочешь рождественский пудинг? – спрашиваю, лишь бы заткнуть его.
– Не прочь. Хотя без заварного крема он может быть жуть каким сухим. Ты чего матери говорить собираешься? – спрашивает.
Я этого вопроса и сам избегаю. Все еще не уложил в голове, с какого конца к нему подходить.
– Посмотрим, в каком настроении она будет, когда они вернутся.
Достаю упаковку заварного крема из буфета, катаю его в микроволновке вместе с пудингом.
– Крем готов, – говорю.
Скок берет из ящика пару плошек и ложек.
– Неужто кто-то заварной крем делает? – доносится голос.
– Миссис Уилан! – Скок встает со стула. – Вот и дом родной. Похоже, путешествовать для вас самое оно.
Не знаю, самое ли оно ей, но сбоку на голову ей какое-то сооружение из цветов нахлобучило. Матерь ставит на пол охапку сумок.
– Иди ко мне, сын, – говорит, а сама мне объятья раскрывает.
Обнимаю ее.
– А где Берни?
– Пить хочу, сил нет, – говорит. – Ни слова не могу сказать, пока чашку чаю в себя не залью. У них в автобусе отопление работало на полную. Водитель небось разорить “Бус Эрэн” хотел.
– Пойду я. – Скок мне подмигивает. – Не засиживайтесь допоздна за болтовней. Увидимся завтра у главной сцены.
Я и забыл наглухо про поедание лука – это ж завтра вечером.
– Удачи, – Матерь ему. – Приду на тебя смотреть. С волчьим хором к тому времени уже должна закончить.
– Спасибо вам, миссис Уилан. Спокойной ночи.
Она уходит наверх с частью сумок, а я по новой ставлю чайник. Когда Матерь возвращается, я жду, что про Божка она спросит сразу же. Но она первым делом сообщает мне, что Берни остался у Айлин. Нашел себе работу у нее в больнице. Уборщиком.
– Уборщиком? А как же колледж?
– Это на лето работа, хотя его могут оставить и насовсем.
Тетю Айлин он едва знает и никогда не говорил, что хочет в Лондон, – вообще никогда. У Матери же полно своих баек: она, считай, вообще не спрашивает, чем я тут занимался. Я ее не слушаю, думаю о том, каким будет лето: без работы и без Берни. По тому, что и как она говорит, тот, похоже, как-то увернулся от того, чтоб с ней объясняться.
– Как Берни держится? – спрашиваю.
Она говорит, что его мотает: то болтает без умолку, то рот на замок. Ей кажется, у него есть какой-то секрет.
– Правда? Типа какого? – я ей.
Самая горячая догадка у ней – у Берни новый парень и он как-то помалкивает насчет этого, потому что, как она полагает, это мужчина постарше. Я помалкиваю – не мне в это лезть.
И тут она с бухты-барахты:
– Ты статуэтку в дом занес или оставил во дворе?
– Принес в дом, – говорю.
– С Леной больше никаких стычек? Она несчастного Мурта замордовала.
– Это точно.
– И где статуэтка?
– Сейчас принесу. – Хочу сказать вот эти слова: “его тут нет, я его отдал”. Но не говорю. Встаю и собираюсь их произнести, прямо в лоб. Но вместо этого выхожу из кухни в прихожую. Начинаю подниматься по лестнице. Слышу, как она встает, как щелкает дверца холодильника. Дверца закрывается, возобновляется шум мотора. Я добираюсь до площадки, стою на ней. Дом намертво тих, только снова закипает чайник да Матерь поет себе под нос. Разворачиваюсь и возвращаюсь.
Она вскидывает взгляд, руки у меня пусты. Человек с пустыми руками.
– Я сегодня утром так и сказала Айлин, – она мне. – Так и знала, что ты что-то затеял.
– Его тут нет.
Чайник закипел; мне и невдомек было, до чего он шумный. Она только-только вынула из сумки какие-то шмотки – свой новый наряд, лежит на столе. Видать, мне показывать собралась. Или Божку. В руках у ней кофта в оранжевую полоску, Матерь мусолит на ней пуговицы так, что того и гляди краска облезет.
Снимаю
