Пловец Снов - Лев А. Наумов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Конечно, Георгий ничего этого не знал… Собственно, ему не было известно даже имя инструктора, потому в разговоре о нём пришлось обходиться местоимениями. А ведь его звали Ильёй. Странно, да? Не Андрюшка, не Антошка, а Илья.
Они не были знакомы. Горенов просто ходил в тот же фитнес-клуб. Не на йогу, разумеется. Он занимался на тренажёрах, плавал в бассейне, ценил сауну, но тем не менее мельком видел этого человека неоднократно. Вокруг того часто вились юные девушки, чем Георгия, с одной стороны, было трудно впечатлить, но с другой это, безусловно, раздражало. Слух писателя едва смог различить их робкий вопрос о том, какую литературу наставник советовал бы почитать для лучших тренировок. Как же удивился Горенов, когда йог с улыбкой порекомендовал роман одного хорошо знакомого ему автора, чья низкопробность была возмутительной. Это касалось и человека, и книги. Инструктор пояснил свой ответ тем, что о практике читать довольно бессмысленно, куда важнее внимательно прислушиваться к собственному телу, а для досуга, отдыха и развлечения упомянутый детектив подойдёт как нельзя лучше. Главное, дескать, приходить на занятия спокойными и благодушными. Далее он разоткровенничался, признавшись, что вообще любит отечественные современные остросюжетные романы, поскольку они приоткрывают для него тот мир порока и бытовых преступлений, который ему совершенно чужд. Потому там всё ново и волнительно. Вдобавок, в отличие от зарубежных книг, эти написаны «о нас», о нашей стране, а значит, они понятнее и ближе. Йог восхищённо рассказывал, что в сочинениях коллег Георгия всё прекрасно и справедливо, а зло всякий раз получает по заслугам. Сколь бы хитрым и изощренным оно ни казалось, с помощью логики, доводов разума и благословенной случайности его сможет повергнуть даже самое малое, но честное сердце. В тот же миг Горенов определился со следующей жертвой.
Сейчас он ехал к нему. Чтобы узнать адрес, пришлось однажды проследить за инструктором до самого дома на другом конце города, в Озерках. Ничего сложного, ведь тренер не знал Георгия в лицо, потому в метро они спокойно сидели плечом к плечу, на соседних местах.
Замысел на этот раз был довольно трудоёмким, требовал немалых сил и экипировки. Горенов нёс с собой огромную сумку, потому опять не решился отправиться пешком. Тем не менее из подземелья он выбрался на «Политехнической», расположенной не на синей, а на красной ветке. Пятикилометровая прогулка перед делом могла пойти на пользу… но не пошла. Сколько он ни пытался, впоследствии Георгию не удавалось вспомнить её подробности. Город здесь нервный, странный, непривычный. Если бы весь Петербург был таким, он никогда бы не подумал сюда переезжать. Благо существенная часть пути проходила через парк «Сосновка», где, наконец, удалось сосредоточиться.
На этот раз в качестве «первоисточника» Горенов выбрал рассказ «Небесная стрела» Гилберта Кита Честертона, один из своих любимых. Книгу с собой он не брал, поскольку, очевидно, всё нужно было делать совсем не так, как со старухой. «Боюсь, не меньше ста детективных историй начинаются с того, что кто-то обнаружил труп убитого американского миллионера, – обстоятельство, которое почему-то повергает всех в невероятное волнение», – писал Честертон. На самом деле, разумеется, гораздо больше ста.
Многое в этом рассказе манило Георгия. И едва ли не петербургский «чёрный человек», появляющийся на первых страницах. И то, что убитый – убийца. Как практикующий автор, он любил подобные повороты. И то, что убийцей убийцы оказался верный друг, причём дальнейшая судьба виновника остаётся для читателей загадкой. Это, в сущности, очень правильно, ведь все эти книги, в отличие от современных, не про возмездие. В жизни оно редко оказывается заслуженным, потому не надо портить литературу надуманной, противоестественной справедливостью. Так рассуждал Горенов.
Однако более всего в «Небесной стреле» его покорил таинственный артефакт, коптская чаша, вокруг которой вертится действие. Её владельцы умирали один за другим. Конечно, публика думала, будто она несёт на себе проклятие, не прекрасно ли! Первый обладатель – «медный король» – после приобретения сосуда начал получать угрожающие письма от неизвестного, подписывавшегося «Дэниел Рок». Письма! Опять письма! Очевидно, для сюжетов прекрасных детективов почта тоже имела огромное значение. Быть может, потому жанр и выродился в сочинения вроде гореновских, что эта служба перестала играть в жизни людей заметную роль? Как известно, теперь она главным образом доставляет посылки из Китая. Кстати, данное обстоятельство будет иметь к предстоящим событиям определённое отношение…
Но главное – Дэниел Рок! Рок – это судьба! Именно судьба, не камень, не скала, потому что Георгий проверял, в оригинале его зовут «Daniel Doom». По сюжету этот вымышленный субъект «быстро прославился, хотя доброй славы и не приобрел. Робин Гуд и Джек Потрошитель вместе не были бы более знамениты, чем этот автор угрожающих писем, не собиравшийся, как вскоре стало ясно, ограничиться угрозами». Честертон будто бы написал эти слова про него, про Горенова, только – будущего! Ему следовало стать известным, именно как Дэниел Рок! Робин Гуд, Джек Потрошитель, Фауст, Дон Кихот, они все вдохновляли автора, но должны вскоре остаться позади. Георгию предстояло преодолеть их! Как же великодушно подсказывал ему любимый Гилберт Кит!
Последний владелец чаши – тот самый миллионер – выделял по пятнадцать минут в сутки для того, чтобы без свидетелей, в собственном неприступном замке, заперев кабинет на ключ, придаваться созерцанию своего сокровища. Горенову очень хотелось верить, будто подобные предметы, чья духовная ценность так велика, что они стоят многих человеческих жизней, всё ещё существуют. Это бы повлекло далеко идущие выводы. Если бывают материальные объекты, ради которых можно творить такое, значит, тем более есть и смыслы – нематериальные категории, требующие и разрешающие любые действия.
Георгий нередко пытался представить себе ситуацию, в которой он мог бы с серьёзным видом произнести: «Поймите, доверенная нам задача куда важнее, чем наши желания и жизни людей», и в ответ со всех сторон раздалось бы: «Да… Да!.. Действительно». В этой фразе всегда слышалось что-то литературно-патетическое, книжно-геройское, подходящее для сочинений Аркадия Живаго, тогда как найти место в подлинном бытии подобное высказывание не могло. Сейчас же глаза Горенова полыхали открытым пламенем реальной священной войны. Коль скоро в книге убивали ради сосуда, он тоже прольёт кровь ради чаши… ради текста… ради Честертона и других великих писателей, которые выдумали в том числе и его самого! Всё вдруг замкнулось, став осмысленным и гармоничным!
Вероятно, сама эта «предметная» идея,
