Снежный шар - Пак Соён
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Личная телохранительница и невидимая тень Ли Бонхве госпожа Ю наблюдает за нами издалека, стоя у стены дома. Я прогуливаюсь вместе с Бонхве, держась от него на небольшом расстоянии. В ночном небе сияет луна, в саду благоухает множество цветов, создавая романтичную атмосферу.
– Как вам живется у нас? Все в порядке?
– Да, если не считать дворецкого и охранницу. Мы как-то не привыкли к их компании.
Мой прямолинейный ответ заставляет его улыбнуться.
Я до сих пор чувствую себя неловко, ведь в тот день, когда мы выступили с разоблачением по телевидению, мне пришлось дать понять Ли Бонхве, что я вовсе не Чо Йосу. С тех пор прошел целый месяц. За это время я больше ни разу его не видела, отчего мое чувство неловкости только усилилось.
– Я видела в новостях, что госпоже президенту уже гораздо лучше. Очень рада это слышать.
– Спасибо, к счастью, она идет на поправку. Правда, ей все еще не стоит появляться на крупных мероприятиях.
Празднование очередной годовщины основания корпорации «Ли Бон» прошло в этом году с гораздо меньшим размахом, чем обычно. И как утверждали журналисты, связано это было скорее не со здоровьем президента, а с нашим выступлением в прямом эфире.
– А как дела у вас, Ваше Величество? – Я не знаю, уместно ли мне теперь продолжать называть его на «ты».
– Ваше Величество? – Он смотрит на меня, прищурив один глаз, а я решаю наконец высказаться:
– Только у Чо Йосу было право говорить с вами неформально.
Остановившись, он смотрит мне в глаза:
– Я думаю, между нами уже столько всего произошло, что можно давно забыть о формальностях.
Не знаю, почему именно этот эпизод приходит мне в голову, но я вдруг вспоминаю, как почти угрожала ему, стоя в телефонной будке. Смутившись, я тихонько смеюсь и нервно скребу пальцами затылок, а Ли Бонхве снова шагает вперед. Догнав его, я осторожно спрашиваю:
– Это все правда, про дневник Чо Йосу?
Дневник Чо Йосу, представленный в суде в качестве вещественного доказательства, выглядел как сборник писем, в которых девушка рассказывала кому-то о себе.
– Это я собрал ее письма, скомпоновал, будто это дневник, и подбросил, пока никто не видел. – Лицо его заметно мрачнеет. – Мне было тяжко думать, что я обманул ее, пообещав отомстить.
Ты один из семьи Ли Бон, представляющей огромную корпорацию, которая ни за что не допустит ни малейшего нарушения действующих правил. Обещая помочь, ты лишь внушал ей напрасную надежду.
Вспомнив эти резкие слова, которые высказала ему тогда, я решаю больше ничего не спрашивать про дневник. Некоторое время мы идем молча по прекрасному саду. Но вскоре Ли Бонхве решает начать разговор, ради которого со мной встретился.
– Нам теперь каждый день приходят письма с очень похожим содержанием. Все хотят, чтобы Хэри вернулась на экран телевизора. Все хотят знать, как у вас идут дела, хорошо ли вам живется и будет ли возможность снова увидеть ваши счастливые лица.
Пересказывая мне нескончаемые просьбы телезрителей, он вдруг резко прерывается, точно у него перехватило дыхание.
– Мы тоже получаем подобные письма. – Сделав паузу, я продолжаю: – И я знаю, что это не очень хорошо для всех нас.
– Почему?
– Знаешь, чего хотят эти люди?
Он ничего не отвечает, а я, тяжело вздохнув, говорю:
– Они хотят, как и впредь, наблюдать за нашей жизнью по телевизору. Они хотят знать все о нашем прошлом, знать о наших взаимоотношениях, о том, как изменилась наша жизнь теперь, и так далее.
Он соглашается со мной, мягко кивая в ответ:
– Однако есть и недовольные тем, как много вам было оказано внимания. Люди недоумевают, почему вы, не являясь актерами Сноубола, все еще продолжаете здесь находиться, на каком основании семья Ли Бон предоставляет вам жилье. Эти и подобные им претензии уже давно вызывают у нас беспокойство.
Остановившись, он поворачивается ко мне и достает из заднего кармана брюк несколько конвертов.
– Вот наглядное доказательство моих слов. И это лишь малая часть.
Я вынимаю из желтых конвертов листы и читаю. К моему удивлению, одно из писем прислала машинистка поезда с линии E. Она признавалась, что это в ее поезде мы ехали в Сноубол с целью совершить террористический акт. Ей пришлось провести вместе с нами целую неделю, и она заметила, что мы беспокоились исключительно о своем внешнем виде, не забывая ежеминутно поправлять макияж. Никого из нас не волновали печальные обстоятельства нашего появления на свет, и, более того, все наши разговоры сводились исключительно к материальной компенсации, которую мы так жаждали получить.
– Хм…
Выходит, машинистка, которая всю дорогу уделяла нам так много внимания, занималась тем, что подслушивала наши разговоры.
Указывая на письмо, которое я держу в руке, Ли Бонхве произносит:
– Похоже, эта девушка разъезжает на своем поезде от станции к станции и с каждым встречным спешит поделиться своим нелестным мнением о вас. Мы получили письма с подобными заявлениями из самых разных поселений.
Ли Бонхве рассказывает мне об обвинениях, которые люди выдвигают в наш адрес: все, чего мы хотим, – это деньги, а наши помыслы далеко не так чисты, как кажется. Нельзя, чтобы члены семьи Ли Бон позволили нам так просто улизнуть.
Я вздыхаю еще глубже. Безусловно, у нас тоже есть глаза и уши, и мы не можем не замечать, что происходит вокруг. Мы сами постоянно видим пикеты у здания суда. На плакатах много чего можно прочесть: «Двойники Ко Хэри нарушают законы Сноубола!», «Они должны быть преданы суду за незаконное пересечение границы и силовой захват телестудии!», «Ча Хян использует несовершеннолетних в своих целях! Требуем расследования!».
Собравшись с мыслями, я открываю рот.
– Именно поэтому мы хотели бы ответить на письма.
– Ответить?
– Нам нужна возможность выступить на телевидении, чтобы люди нас выслушали. Чтобы у них не осталось причин осуждать нас, опираясь на слухи или чьи-либо догадки.
– Я думал, вы хотите побыстрее уехать отсюда.
– Да, сначала мы хотели этого.
Мама прислала мне письмо, в котором написала, что в тот день смотрела наше выступление в прямом эфире вместе с бабушкой. Когда я появилась на экране вся в крови, бабушка ткнула пальцем прямо в мое изображение и спросила, что за напасть случилась с ее деткой. Некоторые строчки хранили следы высохших маминых слез. А в последнем предложении она говорила, что любит меня и очень скучает.
Прочитав письмо, я решила, что хочу вернуться домой как можно скорее.
– Но если мы уедем, оставив все как есть, то одни люди будут относиться к нам с жалостью, как к невинным жертвам, другие – наоборот, как к коварным мошенницам, которых обуяла жажда наживы. Мы же хотим остаться здесь до
