Кирилл и Мефодий - СЛАВ ХРИСТОВ KAPACЛABOB

Наедине Василий мог добиться от императора всего — так было с передачей в его руки маглавитов, так же могло получиться и с войсками, если бы этот разговор не зашел в присутствии Варды. Михаил сознавал, что достаточно глубоко обидел дядю, отняв командование маглавитами, и что не может позволить себе еще одну обиду — отнять право контроля над войсками. И все же он хотел услышать, что думает Варда. И услышал: Варда был готов отойти от дел и покинуть его. Михаила ужаснула эта мысль. Выходило, что он останется один, без поддержки... А Василий?.. Но может ли он понять, о чем думает Василий? Варда — человек проверенный, а этот ведь недавно... Однако любой, кто приберет к рукам всю власть, становится опасным и для самых близких людей. Разве сам Михаил не устранил мать и сестер, чтобы править единолично? Что ж тогда говорить о Василии, чужом человеке... Нет, не надо спешить! Войны хотят — пусть воюют, но, если они проиграют, пусть пеняют на себя. Тогда будет причина устранить и Варду, и Петрониса, и Антигона, и никто не упрекнет его. Можно будет подумать и о Фотии, хватит ему воевать с папой, подрывая авторитет своего императора у европейских монархов. Фотий прожужжал ему уши непрестанными требованиями начать священную войну с болгарами. Бог ему явился!.. Явился и сообщил, что Михаилу предопределено стать крестителем одного варварского князя. Василеве не очень-то верил этим богоявлениям. Если бы кто-нибудь явился и предсказал ему, что завтра на конных скачках он завоюет первое место, он мог бы этому поверить, так как хочет этого, но ему не хотелось верить в нечто отдаленное, к тому же возвещенное устами его вчерашнего асикрита. В скачках есть стихия, порыв, Михаил давно мечтает выиграть первое место, да все не удается. Уже дважды он почти касался венка победителя, оба раза что-то случалось то с конями, то с колесницей. Некоторых участников бегов он возненавидел на всю жизнь и не желал не только видеть их, но даже слышать их имена. Если бы у них обнаружились малейшие грехи, он тотчас же покарал бы их жесточайшим образом, чтобы лишить возможности участвовать в состязаниях на ипподроме.

Михаил поднял голову и, уставясь взглядом в стену перед собой, сказал:

— Лишь василевс всегда может высказать свои сомнения, и в этом нет ничего плохого. Плохо, когда он, умалчивая о них, решит действовать против своих приближенных. Вы самые близкие мне люди, я верю вам обоим. Никого не хочу обижать, никого не хочу лишать доверия... У одного в распоряжении маглавиты, у другого войска, себе же оставляю лишь ваше уважение и почтение к трону и короне. Все хорошее в государстве — дело ваших рук, вы — драгоценные камни в венке славы вашего василевса, поэтому, если надо воевать, воюйте во имя бога и василевса.

Протянув руки, он разрешил обоим прикоснуться к ним в знак верности и доверия.

Михаил думал, что тем самым он мудро прекратил мужское соперничество, продиктованное ревностью. Но не так думали стоявшие по обе стороны от него соперники. Бледное лицо Василия, как всегда, ничего не выражало, но Варда знал: в сердце бывшего конюха уже загорелось пламя новой ненависти, на сей раз к самому императору, который не исполнил его желания и не отобрал войско у кесаря.

Михаил продолжал сидеть на троне, но ни Варда, ни Василий не уходили. Каждый боялся оставить соперника наедине с ним. Он понял это, встал и, не оглянувшись, пошел в опочивальню, надеясь, что в его отсутствие они выяснят отношения. Но им нечего было сказать друг другу. Все было столь ясным, что слов не требовалось. Пришлось с фальшивой учтивостью поклониться друг другу. И они поклонились. И каждый ушел со своими планами и недобрыми помыслами...

В тот же вечер Варда велел позвать к себе лучших гонцов и, передав им в запечатанной свинцовой капсуле послание Антигону и Петронису, тут же отправил в путь. В письме он сообщал о решении перебросить войска на этот берег и сосредоточить их под Цорулом. Варда приказывал осуществлять переброску по частям, чтобы не создавать паники среди местного населения и чтобы ввести в заблуждение сарацинских разведчиков — иначе могут возникнуть для империи лишние хлопоты... О предстоящей войне с болгарами не говорилось, но это вытекало из всех распоряжений. Да и Фотий с амвона достаточно широко рассказал о своем желании, так что не было нужды в дополнительном сообщении о подготовке к войне. Отослав гонцов, кесарь остался один. Впервые за последнее время он был доволен собой. Да, с Михаилом нужно вести прямой и ясный разговор, как сегодня. Нечего бояться конюха. Лучше быть свободным и живым, чем почитаемым и восхваляемым… до момента уготованной тебе смерти. Ведь и слепому видно, что Василий не желает ему добра. Хорошо, что сегодня понял это сам император, иначе он не рассуждал бы так здраво. Варда понимал, что императору нелегко далось это. Мужчины, подобные Михаилу, отдают, отдают все, лишь бы исполнить свои желания. Эта мысль раздосадовала Варду... Не он ли был причиной, что император стал таким... Страшное дело, если Михаил осознает свое падение и начнет искать виноватого. Тогда он не станет разговаривать с ними обоими, а просто пришлет людей Василия, чтобы они отрубили кесарю голову.

Варда обхватил затылок ладонями и потянулся так, что кости хрустнули. Он делал всегда это движение, когда чувствовал разлад с совестью.

10

История с женитьбой короля Лотара II, казалось, тянулась без конца. Жалел ли папа о том, что вмешался в нее? Нет, он не принадлежал к людям, которые могут сомневаться в себе. Он считал себя непогрешимым и должен был победить. Чем запутаннее становился узел, тем настойчивее и упорнее был Николай. Сначала он предоставил решение вопроса местному духовенству, чтобы не придавать делу широкой гласности и не превращать жизнь короля в потеху для людей, но, вникнув в историю распри, понял, что она уже всем известна. Знать Лотарингии поднялась на защиту справедливости и развернула активную деятельность. Прежде чем папа успел вмешаться, знать устроила суд божий. К великому удивлению, дело выиграл заступник королевы Тойтберги: кипяток не ошпарил его руки. Лотар вынужден был отступить и ваять жену к себе. Это произошло в год восшествия Николая на латеранский престол. Когда все думали, что семейное счастье поселилось в королевской семье, распря снова вспыхнула. Заперев бедную супругу в подземельях дворца, Лотар голодом и пытками заставил ее признаться, будто до замужества она согрешила с другим мужчиной. Созвали спешно Синод в Аахене, и тогда папа впервые усомнился в справедливости епископов Лотарингии, Гунтар из Кёльна, Титгауд из Трира и Адвентий из Метца с яростью набросились на измученную женщину, и тогда даже у наиболее предубежденных возникло сомнение в их честности. Тойтбергу приговорили к публичном у покаянию и заключению в монастырь: только архиепископ Гинкмар не принял участия в Аахенском Синоде, ибо, по его мнению, рассматривать дело должен Синод общефранкский. Его сфера полномочий выходила за пределы одного государства, и, разумеется, становилось неизбежным вмешательство папы. Он велел созвать Синод в городе Метц. Но Лотар снова раскрыл мошну с золотом для божьих служителей. Папа, который давно послал к нему своих легатов Радоальда из Порто и Иоаганна из Фикокле в надежде, что первый намотал на ус наказание Захария, просчитался. Тот, кто привык брать взятки, отвыкает от этого очень нелегко. Подсудимая не пришла на Синод, она исчезла где-то по дороге. И в довершение всего не прочитали папские послания, адресованные Синоду!

Это было неслыханно.

Папа Николай заперся в Латеране и ждал.

Решения Синода должны быть представлены папе, но нелегко придется тем смельчакам, которые передадут их ему.

Самыми смелыми оказались Гюнтер и Титгауд, архиепископы Кёльна и Трира.

Папа продержал их три недели перед воротами своего дворца. Когда их ввели, оказалось — они попали прямо на заседание Святого Синода, который обсуждал вопрос о лишении их епископских должностей и званий. На глазах у всех папа взял свитки с решениями Синода в Метце и после предания их обоих анафеме разорвал свитки, швырнув обрывки им под ноги.

Николай вряд ли так поступил бы, если бы не был уверен, что Синод в Метце — спектакль, поставленный на золото короля... Кроме того, были и другие причины, заставившие папу принять столь категорическое решение. Вопрос был ясен даже глупцам, но на глазах простого народа им занимались один за другим соборы умных мужей и своими ошибочными решениями подрывали веру в церковь. Все теряли время зря, ибо самой важной распрей была не эта. Борьба с Восточной церковью приобретала такой размах, что надо было беречь силы, а не растрачивать их на уличные сплетни, не создавать излишние проблемы. Неужели так трудно понять эту простую истину!..

Умнее других оказался Людовик Немецкий. Он не стал терять время на семейные неурядицы Лотара, а с оружием в руках пошел на защиту папских прав — на войну против союзника Византии, великоморавского князя Ростислава. Вот достойный муж, посвятивший себя богу, так как бог нуждается не только в молитвах, но и в людях, умеющих владеть мечом.