На изломе - Александр Афанасьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но сначала – туда еще надо было добраться.
Оставшиеся в живых личники – их было только трое, остальные были либо мертвы, либо уехали на Скорой – сплотились вокруг первого президента Украины, образовав «обратный треугольник» – двое впереди, один сзади. Игорь – пошел к машинам, чтобы подогнали вплотную к зданию.
Я выглянул на улицу… есть. Так и есть. Уже начала собираться толпа рядом со зданием исполкома… не каждый день в таком захолустье бывает первый секретарь, или, как теперь модно, президент. Тем более после покушения.
Человек 70-80. У любого может быть обрез или граната. Или – кто-то уже позвонил националистам и сообщил. Крыши… зелень… если там, в крышах – снайпер – то у него может получиться.
Или может – так оно и надо? Зачем первому президенту Украины – прятаться от своих «благодарных» избирателей?
Мигнули фары, я подал знак «можно», как в Афганистане, жестово-символьной связью. Машина тронулась… потом Игорь, сам севший за руль газанул – и с филигранной точностью притер машину к ступенькам.
– Пошли!
Я – влево, второй парень из моих – направо, трое личников – вывели Кравчука и в три – четыре секунды упаковали его в машину. Мы уже бежали к РАФику… оставаться здесь нельзя было ни минуты…
…
Две автомашины – «Нива» и «Волга-универсал» на киевских номерах – появились минут через десять, когда народ уже расходился, обсуждая увиденное. Один из зевак – молодой парень, пользующийся в городке дурной репутацией (почти год как из армии, но так нигде и не работает) – затрусил к ним
– Слава Украине.
– Героям слава. Уехали они, десять минут назад.
– На чем?
– Камаз, Рафик. Я вот… номера записал.
Неприметный человек с аккуратными офицерскими усиками – принял бумажку, сложил в нагрудный карман.
– Куда они рванули?
– На Киев.
– Дякую.
– Немае за шо. Может, чем помочь?
– Сами справимся…
Нива и Волга – рванули следом за увезшими первого президента Украины машинами…
…
Почему я принял такое решение? Да ни почему – стандартная предосторожность. Война – это путь обмана. Да только как мы выехали из населенного пункта – я остановил машины и заставил пересадить первого президента Украины в высокий, тентованный кузов Камаза. Береженого Бог бережет, а небереженого – конвой стережет…
Уже в черте Киева, в пригородах – откуда-то сбоку вынырнула Ауди, и длинная автоматная очередь – распорола бок аэропортовского РАФика.
Мать твою!
Камаз шел первым, и потому – с высокого, крытого кузова было все отлично видно. Открыли огонь сразу – я и один из Вымпеловцев. Пули ударили по лобовому, ударили кучно. Ауди сразу завиляла, ударилась о припаркованную на обочине машину, выровнялась – и мы снова дали по очереди.
– Стой!
Какая-то машина длинно засигналила…
…
Пока Кравчук вещал на Киев… я не хотел там находиться. Не знаю, почему – но в последнее время я невзлюбил политиков как биологический вид. Почему? А вы оглянитесь вокруг, поймете – почему. Это надо было сильно постараться, чтобы превратить народы, которые в двух, в трех, в десяти поколениях жили вместе и горя не знали – в смертельно ненавидящих друг друга существ, потерявших людское. В шестидесятые – бакинские армяне больше чем сами азербайджанцы радовались победе бакинской команды в КВН – тогда ее возглавлял Юлий Гусман. А теперь – друг друга режут. Как мне сказал один фидаин, когда я спросил его, за что он не только изнасиловал, но и убил двух женщин, он ответил – наши народы должны научиться ненавидеть друг друга. А теперь и тут, мы и украинцы учимся ненавидеть друг друга.
Геннадий стоял тут же, на выходе. Мусолил в пальцах пачку, но не курил…
– Бросить никак не могу.
– Что?
Он виновато глянул на меня.
– Бросить никак не могу, товарищ подполковник. Вот, пачку с собой ношу…
– У меня друг есть. Он когда хотел закурить – доставал сигарету, бросал на землю, растирал каблуком. А потом жил дальше – без сигареты.
– Жил дальше…
– Что, раскис? Бывает. Держись… вот вытащим твоего – получишь звание, получишь орден. За спасение начальственной задницы – не поскупятся.
– Ага. За спасение утопающих.
– Э…э… э…
– Я вот думаю, товарищ подполковник, – Геннадий смотрел на меня. в глазах были непонимание и боль, – вот говорят, перестройка… перестройка… перестраиваемся. А на фига? Что не так-то было? Вроде, жили, крыша над головой была, нигде не сквозило. Что надо то было? Чтобы вот так вот…
– Э… ты тему поднял ту еще. Жили то конечно жили. Но тащили. А если все будут брать из общего котла, но никто ничего туда не будет вкладывать – он сам понимаешь… исчерпается. Вот наша власть увидела, что… исчерпывается, и решила…
Дальше я говорить не стал, потому что то что я собирался сказать… не к месту, короче было. Не к месту и не ко времени.
Вышел еще один личник. На рукаве у него – до сих виднелась кровь.
– Ну?
– Вещает…
– Все еще?
– Ага. Про законность говорит, с…а. Своими бы руками…
Парень осекся, посмотрел на меня. Я кивнул, соглашаясь… я бы и сам… собственными руками. Да приказ у нас другой – спасти любой ценой.
Москва, Россия. Резиденция президента РСФСР на площади Ногина. 08 июня 1992 года
Борис Николаевич Ельцин был человеком звериной интуиции.
Это не раз его спасало. Как-то раз он с самолетом, приняв волевое решение лететь, попал в грозовой фронт. Именно он, ткнув пальцем в карту, принял решение, как лететь. Потом, когда уже приземлились – оказалось, что именно оно было единственно верным.
И сейчас интуиция подсказывала ему, что он поступает неверно, упускает возможность, которая может изменить всё и навсегда.
Всё. И навсегда.
Когда он, всего пять лет назад, открыто выступил и сказал, что перестройка пробуксовывает – он был вовсе не антисоветски, и даже не антиГорбачёвски настроен. Он хотел всего лишь привлечь внимание Горбачёва своим резким выпадом – и никак не просчитал реакции соратников по Политбюро.
