Рылеев - Виктор Афанасьев

Однако уже в следующем году «Северные Цветы» оказались единственным изданием, продолжающим традиции декабристской «Полярной Звезды», — после 14 декабря 1825 года альманах не только публиковал все лучшее, что появлялось в русской поэзии, причем необязательно самых знаменитых авторов, но и знакомил публику с произведениями декабристов — Рылеева, Кюхельбекера, А. Одоевского, — без обозначения имен, конечно. Пушкин был главной силой и вдохновителем этого издания, это было одно из его литературно-гражданских дел, выполнение не только своего долга, но и завета Рылеева.

Однако, если Дельвиг начал свое издание с мыслью о литературном соперничестве альманахов, то Рылеев и Бестужев о таковом не думали вовсе. У них было столько хлопот по Северному обществу, что уже третий выпуск альманаха дался им с огромным напряжением. В 1825 году они поневоле стали думать о прекращении издания. Уже в письме к Пушкину от 25 марта Рылеев говорит о «Звездочке», задуманной как четвертый выпуск альманаха.

В письмах Рылеева к жене в Подгорное отразилось то огромное напряжение, в котором пребывал Рылеев в первые месяцы 1825 года (потом стало еще труднее): «Я по большей части сижу дома; принялся за Полярную Звезду; надеюсь выдать к святой. Теперь же еще скопилось много дел по Компании… хлопот пропасть» (конец января); «Нынешняя масленица была мне не в масленицу; я почти все дни просидел дома и — поверишь ли? — не только ни одного блина не съел нигде, но даже не видел… Теперь собралось много дел в Компании, сверх того начато печатание Полярной Звезды» (10 февраля); «Я по-прежнему сижу все дома вместе с Бестужевым и работаем для Полярной Звезды. Напечатано более половины» (20 февраля); «Я теперь хлопочу о Звезде своей, о Думах и Войнаровском. Думы и Войнаровский уже вышли из печати» (12 марта). Рылеев здесь не пишет, и это естественно — о своих делах по Северному обществу, а 1825 год в этом отношении для Рылеева — кипящий ключом котел.

В январе в «Сыне Отечества» № 1 Рылеев и Бестужев поместили «Объявление об издании «Полярной Звезды» на 1825 год», в котором сообщали, что «издание замедлилось некоторыми обстоятельствами, появится не к 1 января 1825 года, но к святой неделе (то есть к Пасхе. — В.А.)… Издатели долгом поставляют уведомить, что «Полярная Звезда» издается в прошлогоднем формате, с картинками, и что все писатели, украсившие два прежних тома, не отказались участвовать и в третьем. Доныне все идет успешно». Объявление сопровождалось примечанием: «Итак — «Северные Цветы», издание г. книгопродавца Оленина, вступают в непосредственное соперничество с «Полярною Звездою». Предоставляя сему альманаху благоприятное время выхода в свет, желаем ему еще благоприятнейшего успеха».

Третий выпуск «Полярной Звезды» казался Рылееву самым удачным. «Она здесь всем пришлась по сердцу, — писал он Пушкину. — Это хоть не совсем хороший знак, но уверены, что в ней есть довольно и таких пиес, которых похвалить не откажутся и истинные ценители произведений нашего Парнаса».

В печати появилось несколько благоприятных отзывов. «В нем (в альманахе. — В.А.) стихотворная часть представляет много совершеннейших произведений» («Соревнователь просвещения и благотворения»). «Нынешняя «Полярная Звезда» бесспорно лучше прежних годов: стихотворная ее часть никогда не была так богата по достоинству пьес» («Сын Отечества»).

«Московский Телеграф» так отозвался о стихотворном отделе альманаха: «Пушкин, чарующий нас своими поэмами, как будто вызвал на труд других, дремавших над элегиями и песенками»; о прозе: «Порадуемся, что в «Полярной Звезде» и самый строгий критик отдаст полную справедливость прозаическому отделению».

Критик «Северной Пчелы»: «Никогда еще стихотворная часть «Полярной Звезды» не была так богата не числом, а достоинством».

Рецензент «Сына Отечества» видел в этом выпуске альманаха «стремление к народности».

Что же было напечатано в третьем выпуске альманаха? Целая поэтическая хрестоматия 1825 года: отрывки из «Цыган», «Братьев разбойников» и «Послание к Алексееву» Пушкина; семь стихотворений Боратынского, два Вяземского, три Ф. Глинки, одно Грибоедова, одно Козлова («Венецианская ночь»), два В.Л. Пушкина, три — Языкова, две басни Крылова, отрывок из XIX песни «Илиады» в переводе Гнедича, кроме того, превосходные в поэтическом отношении стихи Григорьева («Нашествие Мамая»), Туманского, Хомякова, Плетнева, Иванчина-Писарева, Зайцевского и других авторов. Рылеев поместил здесь три отрывка из поэмы «Наливайко» и «Стансы» («Не сбылись, мой друг, пророчества…»).

В прозаическом отделе — путевые записки Н. Бестужева («Гибралтар») и Жуковского («Отрывки из письма о Швейцарии»), исторический очерк Корниловича, великолепные «Восточные повести» (три сказки) Сенковского, менее интересные — небольшие прозаические сочинения Ф. Глинки и Булгарина.

Открывается альманах традиционным литературным обзором А. Бестужева — «Взгляд на русскую словесность в течение 1824 и в начале 1825 годов». Рылеев считал, что Бестужев «в первый раз судит так основательно в так глубокомысленно». По поводу этой статьи возник спор между Пушкиным и Бестужевым (в нем принял участие и Рылеев)[8]. Но вообще в литературных кругах новый обзор Бестужева получил высокую оценку.

Бестужев порицает «безнародность» литературы, чувства, «не согретые народною гордостию».

«Богатое нечерпанное лоно старины и мощного, свежего языка… вот стихия поэта, вот колыбель гения!» — говорит он. «Когда же попадем мы в свою колею? Когда будем писать прямо по-русски?» — задает он себе вопрос. Обзор этот, как и два предыдущих, написан с остроумием, непринужденностью, предельной краткостью, продиктованной размерами «карманной» книжки альманаха.

За рылеевскую «Исповедь Наливайки» цензор получил выговор от Александра I через министра просвещения А.С. Шишкова. Если бы альманах не был так быстро распродан, «Исповедь» была бы вырезана из экземпляров.

Многим казалось странным, удивительным, что такое революционное сочинение могло появиться в печати. Рядовые члены Северного общества, которые по правилам конспирации не могли знать о силе и численности его, из этого случая заключали, что среди них есть важные чиновные персоны, имеющие власть урезонить цензуру…

В 1826 году, во время следствия, Штейнгель в одном из писем к царю высказывает искреннее недоумение: «Непостижимо, каким образом в то самое время, как строжайшая цензура внимательно привязывалась к словам, ничего не значащим, как-то: ангельская красота, рок и пр., пропускались статьи, подобные «Волынскому», «Исповеди Наливайки».