Рылеев - Виктор Афанасьев

Стихотворение Рылеева в дни перед декабрьским восстанием было на устах у многих заговорщиков. Так, А.М. Булатов, отправляясь на Сенатскую площадь, рассказывал: «Прощаясь очень хладнокровно с моим братом Александром, имел несчастье похвастать брату моему, что если я буду в действии, то и у нас явятся Бруты и Риеги, а может быть, и превзойдут тех революционнстов… Имена сии я не так хорошо знаю по их деяниям, как по беспрестанным произношениям меньшого брата моего… Меньшой брат мой, начитавшись вольных стихов, поминутно твердил: «Не будет у нас ни Брута, ни Риеги».

Мичман Беляев 1-й, по его словам, знал стихотворение Рылеева наизусть. Мичман Дивов свидетельствовал: «Вскоре после смерти государя приходит ко мне лейтенант Акулов и между разговорами сказал мне: вот ваши сочинители свободных стихов твердят: «Я ль буду в роковое время позорить гражданина сан», — а как пришло роковое время, то они и замолкли».

Стихотворение Рылеева оказалось действенным и для последующих поколений русских революционеров.

5

Рылеев и А. Бестужев начиная с 1824 года все более, подчиняли работу Вольного общества любителей российской словесности интересам Северного общества. При поддержке Ф. Глинки они создали так называемый Домашний комитет, который собирался постоянно на квартире Рылеева.

К 1825 году в Вольном обществе наметилось разделение на два крыла — радикальное и умеренное. Радикалы через альманах «Полярная Звезда» смыкались с Северным обществом. Умеренные начали группироваться вокруг задуманных как «чисто художественные» «Северных Цветов». Эта обстановка сохранялась только до 14 декабря 1825 года. После поражения декабристов гражданские установки «Полярной Звезды» приняли именно «Северные Цветы».

В 1824 и 1825 годах на квартире Рылеева состоялся ряд собраний Вольного общества, руководимых Домашним комитетом в составе Ф. Глинки, Н. Кутузова, О. Сомова, И. Аничкова, А. Никитина, Корниловича, Рылеева, А. и Н. Бестужевых. На эти заседания приходили и члены Северного общества. Мыслью Рылеева было сделать Вольное общество рупором пропаганды идей русского освободительного движения. К 1825 году руководящая роль в Вольном обществе перешла к декабристам — Глинке, Рылееву и Бестужевым.

Нетрудно вообразить, что представляла собой квартира скромного служащего Российско-Американской компании в последние месяцы 1825 года: заседания Думы, «Русские завтраки», литературные вечера, постоянные встречи и беседы Рылеева со старыми и новыми членами Декабристской организации, издательские дела. Может быть, были и тайные собрания масонской ложи…

В середине ноября 1825 года Рылеев выступил в «Сыне Отечества» со статьей «Несколько мыслей о поэзии» (подзаголовок ее — «Отрывок из письма к NN»; существует предположение, что NN — Пушкин). В этой статье много самобытного, но вместе с тем чувствуется в ней влияние критических работ Вяземского, который в 1820-е годы был ведущим теоретиком русского романтизма. Рылеев и Вяземский сливают в одно целое два вопроса — о народности литературы и о романтизме.

Вяземский продолжал быть оппозиционером, его критика и поэзия 1820-х годов во многом отвечали требованиям декабристов. В 1825 году Рылеев и Бестужев возлагали на него большие надежды как на одного из ведущих авторов «Полярной Звезды».

Отношение Рылеева к Вяземскому в 1825 году хорошо показывает его письмо, написанное в феврале, в тот период, когда в Москве заканчивались печатанием «Думы» и «Войнаровский»; за которые Вяземский воевал с московской цензурой. У Вяземского только что произошло несчастье — умер ребенок. В письме к нему Рылеев развивает ту же идею, что и в стихотворении «Вере Николаевне Столыпиной»: «Чувствую вполне и по опыту (вспомним о смерти годовалого сына Рылеева. — В.А.), как велика должна быть горесть ваша, но делать нечего: жизнь наша есть железная цепь беспрестанных неприятностей и лишений… Твердость — обязанность каждого, и вы, княвь… как отец семейства, как просвещенный гражданин и писатель, обязаны, призвав ее в помощь, посвятить себя снова на пользу общую, должны снова разить порок к обличать невежество своими ювенадовскими сатирами… Давайте нам сатиры, сатиры и сатиры».

Рылеев благодарит Вяземского «за участие в издании книг» его, за новые стихи для «Полярной Звезды», переданные Рылееву через Оболенского. Передает Вяземскому поклон от «Грибоеда» (то есть Грибоедова).

В Петербурге Вяземский, когда приезжал туда из Москвы, бывал у Рылеева, приглашал его и к себе. Сын Вяземского Павел вспоминал впоследствии, что он видел Рылеева у отца и даже прозвал его по-французски «Voila la chose» (вуали ля шоз — то есть «вот так штука!») по его обычному присловью.

…В 1825 году, в сентябре, произошло событие, которое взволновало весь Петербург — состоялась дуэль между подпоручиком Семеновского полка, двоюродным братом Рылеева, Константином Черновым и флигель-адъютантом Владимиром Новосильцевым. Оба они были смертельно ранены и скончались. Чернов был декабрист — член Северного общества.

Молодой и красивый адъютант, богатый аристократ, родственник знатной семьи графов Орловых увлекся сестрой Чернова Екатериной, — он решил жениться, в августе 1824 года была совершена помолвка, однако — без ведома матери Новосильцева (его отца уже не было в живых). Спесивая барыня была возмущена выбором сына и не пожелала иметь в невестках незнатную дворянку с лужицким отчеством Пахомовна. Новосильцев поехал в Москву, как он сказал невесте, на три недели, с тем чтобы добиться согласия матери на свой брак. Но, видно, и сам он раздумал жениться. Время шло, он не подавал невесте никаких вестей о себе. В декабре 1824 года братья Черновы — Константин и Сергей — приехали в Москву и застали здесь Рылеева, который сообщил жене: «Представь себе, я встретил здесь Черновых… они приехали сюда стреляться с Новосильцевым, и уже чуть не было дуэли; наконец, все кончилось миром… Скоро будет свадьба».

Однако прошло еще несколько месяцев, а до свадьбы дело не доходило, Новосильцев лавировал — то давая клятвенное обещание жениться, то посылая Константину Чернову вызов на дуэль, якобы за распространение слухов о том, что он принуждает его жениться на своей сестре. Рылеев принял участие в деле Черновых, вступившихся за честь сестры. Как писал А. Бестужев — «он хлопотал теперь о дуэли Чернова и, слава богу, смастерил хорошо. Принудил Новосильцева ехать в Могилев к отцу невесты для изъяснения». Новосильцев обязался ехать к отцу Екатерины Черновой — генерал-майору 1-й армии. Но в это самое время генерал-майор известил сыновей, что фельдмаршал граф Сакен по просьбе Новосильцевой, под угрозой больших неприятностей заставил его послать Новосильцеву письменный отказ.