Полное собрание сочинений. Том 85 - Толстой Л.Н.

Думалъ сейчасъ, какое бы придумать заглавіе Что же н[амь] д[њлатъ] и не придумалъ. «Могу ли я помогать ближнему?» Какова моя жизнь? Великое (дѣло добро)? Не придумаете ли вы?3

Я узналъ, что въ Дѣтской помощи издатель священникъ4 напечаталъ мой переводъ съ примѣчаніями Ученія 12 апостоловъ и что на него за это напали. Я никакъ не думалъ, что его напечатаютъ, и потому оставилъ очень много небрежнаго и слишкомъ смѣлаго, неоправданнаго въ переводѣ. Я не видалъ напечатаннаго. Они мнѣ прислали 25 экз[емпляровъ] въ Москву. —

Я написалъ еще разсказъ для васъ и, кажется, лучше прежнихъ.5 Объ редакторствѣ я съ вами во всемъ согласенъ; но мнѣ кажется, вамъ надо тутъ быть. Впрочемъ это сдѣлается само собой. Вотъ вы въ такомъ же положеніи, какъ и я. Къ вамъ заявляются требованія, к[оторыя] вы признаете правильными. И какъ я радъ, что есть такія требованія, к[оторыя] я могу удовлетворить, такъ и вы должны радоваться, т[ѣмъ] болѣе, что ваше дѣло нужнѣе и главное чище — меньше самолюбія, личности, а больше труда. Ссылки на стихи, если не успѣете проставить, то не бѣда, не нужно.6

Полностью печатается впервые. Отрывок был помещен в ТЕ 1913 г., отд. «Письма Л. Н. Толстого», стр. 25. На подлиннике рукой Черткова: «Я. П. 18 июня 85 г.». Датируем, исходя из того, что эта пометка соответствует штемпелю отправления и что письмо могло быть отправлено на день позже, чем было написано.

Толстой отвечает здесь на большое, двойное письмо Черткова из Ньюпорта от 9 и 10 июня. Начало этого письма является ответом на соображения Толстого, касающиеся редакторства Бирюкова или Черткова в задуманной Сибиряковым народной газете (см. письмо от 1—2 июня, № 67). «Письмо ваше я получил одновременно с письмом от Бирюкова и с вашим к нему, — пишет Чертков. Я ему написал, что после вашего отзыва еще больше убедился, что ему следует быть редактором. Вы признаете за ним нужные для этого качества. А относительно направления, с тех пор, как вы его видели, он очень утвердился, и даже, при совместном разборе рассказов и переложений для издания, он меня поражал определенностью своей оценки и настойчивостью, с которой он придерживался христианского направления. Я ему предложил для успокоения его совести, чтобы мы были совместными редакторами: он действительным, работающим, а я — для совместного разрешения вопросов о направлении в затруднительных случаях... Относительно отношения газеты к цензуре я, кажется, вам уже писал..., что существование газеты можно обеспечить, если поставить себе правилом балансировать между максимумом того положительно-хорошего, что возможно будет проводить, и минимумом, т. е. одним систематическим избежанием всего дурного с нашей точки зрения. В этих границах всегда будет что-нибудь хорошее... Если вы этому сочувствуете, Лев Николаевич, то хорошо было бы, еслиб вы снеслись по этому поводу с Сибиряковым. Кажется, не следовало бы упустить этот случай воспользоваться его добрым поползновением... Если начать издание, то с января. А для этого уже пора готовиться. В начале Июля, если я вернусь в Россию, то могу заняться устройством этого дела». Следующая часть письма Черткова посвящена вопросу о подготавливаемой им к печати книге Толстого на английском языке. «Я здесь много работал с Battersby над вашим кратким изложением Евангелия, — говорит он. — Всё проверил. Всё, кажется, выходит понятно и хорошо за исключением одного слова — разумение — которое еще труднее перевести на английский язык, чем «logos» на русский. Введение долго было совсем непонятно для английского читателя. Только теперь, переводя «разумение» местами словом «spirit», местами «understanding», оно стало совсем понятным и, кажется, сохранило вашу общую мысль. На всякий случай присылаю вам на утверждение или для замены другим словом по вашему усмотрению... Слова, подчеркнутые синим, у вас в оригинале выражены одним и тем же словом «разумение». — Мне пришлось прийти к заключению, что я не успею найти ссылки на евангельские стихи. «Вера» потребует еще много работы. А потому, если можете получить от Урусова... эти ссылки, то пришлите мне. В противном случае придется издать без них. Я обсуждал здесь общее заглавие всех трех книг и убеждаюсь, что слово rational в заглавии «a rational Christian faith» [«разумная христианская вера»] может многих предубедить против книги, как вы сначала и подумали. Мне в голову пришло другое заглавие, которое здесь встречает сочувствие, а именно «Christ's Christianity» [«Христианство Христа»]. А затем каждая книга имела бы свое частное определение: 1. How I came to believe [«Как я пришел к вере» — «Исповедь»]. 2. What I believe [«В чем моя вера»]. 3. The spirit of Christ's Teaching [«Дух учения Христа» — «Краткое изложение Евангелия»]. Согласны ли вы с этим?.. — Я так рад, что вы согласны относительно заглавия «Что же нам делать». Я столько раз видел, что заглавие это портило впечатление от статьи... По желанию Свешниковой я привез из России экземпляр «Веры» и «Что же нам делать» и доставил одной ее знакомой в Париже, которая в свою очередь, вероятно, сдаст для издания в Женеве на русском яэыке (пока издана только «Исповедь»)... Я по случаю доставил в Россию 2 экз. «Веры» по-немецки и 2 «Исповеди» по-русски, которые поручил Бирюкову послать вам по почте в Тулу вместе с книгою, которую посылает вам Mathew Arnold с своими «compliments» [приветствиями] в ответ на вашу «Ma religion», которую я ему доставил. Он говорит, что это — продолжение или в связи с той книгой, которую вы прочли». [См. прим. 13 к п. № 55 от 2 мая 1885 г.] — Продолжая свое письмо на следующий день, 10 июня, Чертков говорит (цитируем с значительными сокращениями): «Всё то, что вы говорите про вашу статью, обращенную к вашему кружку, я совершенно понимаю... и даже сочувствую вам в этом чувстве. Дай бог вам скорее сказать, что нужно (не больше) и освободиться от этой статьи. Меня так обрадовало ваше сообщение о том, что вы написали еще рассказ, и мне так хочется его прочесть... Я ценю каждый ваш рассказ. Но мне кажется..., что когда вы освободитесь от той статьи и вполне отдадитесь писанию для всех, то эти рассказы еще больше выиграют, не каждый в отдельности, а все вместе. Вы теперь занимаетесь ими между прочим. Когда будете ими исключительно заниматься, то будете выбирать более разнообразные темы... Применение учения Христа так же разнообразно, как и сама жизнь... Мне еще очень интересно и не вполне ясно еще ваше отношение к определенной работе и к временным влечениям. Признаете ли вы, что следует до известной степени выяснить то, что следует делать,., и по возможности придерживаться этого, волею отстраняя другие влечения, которые могут мешать этому делу? Или вы считаете, что следует отдаваться тем влечениям, которые в данную минуту испытываешь, лишь бы они не были дурными? С тех пор, как знаю вас, меня этот вопрос в вас интересует очень, я вас наблюдаю и не могу хорошенько разобрать. Вы часто говорите о внутренней потребности, объясняя этим то или другое, что вы делаете или не делаете. Считаете ли вы, что свобода духа именно заключается в этой возможности отдаваться своим влечениям, не связывая себя определенной деятельностью или определенными задачами? Этот вопрос у меня у самого далеко не выяснен, и мне хотелось бы знать, как вы относитесь к нему. Сейчас он вновь возбудился тем, что вы говорите, что вас тянет работать в поле, косить, рубить. В прошлом году вы на это потратили много, времени. А мы ожидаем от вас побольше вашего специального товара — результата писательского «ремесла», как вы сами выражаетесь... Я готов радоваться тому и другому, но, не зная еще ваших оснований, не могу не жалеть, когда узнаю, что вы отдаетесь влечению к ручному труду. Или это только развлечение, необходимое для бодрости духа? — ...Я вполне сочувствую тому, что вы говорите про учение Сократа, и при чтении рассказа Калмыковой получил именно такое впечатление. Но мне кажется, что именно потому, что учение его ниже учения Христа, не следует его идеализировать. Если мы считаем учение Христа выше всякого другого учения, то нам следует всегда так и говорить... Вот я рассуждаю развязно об учении Христа. А между тем внутри меня нет той любви, того смирения, без которых не следовало бы и касаться этих вопросов... Вот хоть сейчас. Я имел разговор с матерью. Отношения мои с нею нехороши. Она думает, что вина моя, я думаю, что ее. Выходит разговор неприятный, больной и для нее и для меня. Разумеется, я виноват, а между тем не умею исправиться. Я очень скверен..., а занимаюсь изданием книг, в которых проводится любовь к ближнему до самозабвения, — очищением этих книг от всяких дурных пылинок. Согласитесь, что в этом есть что-то несообразное. Не лучше ли быть полотером, или там вообще заниматься каким-нибудь скромным темным делом в уголку, в глуши. Я последнее время всё больше и больше об этом думаю, и меня всё больше тянет жениться на крестьянке и зажить среди крестьян, деля их скромные интересы, делая для них, что можешь, и, разумеется, несравненно больше получая от них. Однако оставлю мечты, покуда несбыточные, и вернусь к изданиям... Житие Петра Мытаря я поручил составить Беликову. Я послал ему также жизнь Савонаролы, которую здесь прочел. Она произвела на меня очень сильное впечатление, и я указал Беликову [см. прим. 10 к п. № 67 от 1—2 июня], как по-моему следовало бы ее переложить, не стушевывая его отрицательных сторон. Несмотря на все свои великие достоинства, он был суеверен и церковник..., но это нисколько не умаляет его хорошие стороны, и даже придает его жизни особенно живой, страстный характер... Теперь я стал читать жизнь «François d'Assis», изложенную тою же даровитою писательницею — Mrs Oliphant. Судя по первым страницам, эта книга еще больше подходит для нас. Тон его жизни и самого изложения мне ужасно нравится, и я чувствую, что чем дальше, тем будет увлекательнее. У меня теперь есть целый запас книг с сюжетами из гонения на христиан. Я думаю, что из них можно будет составить несколько хороших книжек, которые с успехом будут конкурировать с разбойничьими лубочными рассказами, в смысле описания волнующих происшествий. Свешникова [см. прим. 8 к п. № 67 от 1—2 июня] сначала взялась немного исправить Катакомбы, но потом убедилась, что следует совсем переделать слог. Она предложила это сделать даром. Вообще мы с ней согласились, что подобные переложения мы будет заказывать через нее... Я вам еще не писал, что в Петербурге мы сошлись с одною курсисткою Дитерихс [А. К. Дитерихс, вышедшая в 1886 г. замуж за Черткова, —см. коммент. к п. 119 от конца сентября — начала октября 1886 г.], которая вполне разделяет нашу веру и поэтому искала и нашла случай с нами познакомиться. Она нам значительно помогла в разборе книг и изложила житие Филарета Милостивого. Житие это вышло совсем особенного характера. Мы осветили жизнь Филарета многими выписками из Евангелия. Вышло поразительно сильно, в роде живого комментария, хотя с художественной стороны это изложение далеко уступает Беликовским. Но я знаю, что такое житие страшно понравится всевозможным сектантам и молоканам, которые ценят книгу в зависимости от ее связи с содержанием Евангелия и для которых великая радость находить ссылки на Евангелие и таким образом глубже вдумываться и в Евангелие, и в самый рассказ. Очень мне интересно знать, как вам понравится это житие. Дитерихс вложила туда много своего внутреннего чувства, и вышло трогательно и убедительно. Нравится мне в Филарете и то, что он был веселый, даже в душе шутник, и с легким сердцем делал свои дела любви. Местами это очень трогательно и смешно. Отношения его к жене замечательно реальны. Я вам доставлю этот рассказ».