Кукловод - Андрей Троицкий

Рубашка и брюки быстро пропитывались кровью. Но это не беда. Рана не слишком серьезная. В этом месте нет жизненно важных органов. Он выживет. Только нужно уйти с этого места, доковылять до камня, огромного валуна на противоположной стороне ручья. Там он будет в безопасности.

Сверху донеслись отчаянные вопли Рогожкина. Почему он здесь? Почему до сих пор не ушел? Превозмогая боль в боку и лодыжке, Акимов оттолкнулся рукой от земли, схватился за опору, встал на ноги. Мысленно он наметил путь к отступлению. Несколько метров вниз до ручья, затем на тот берег. А дальше прямиком до камня.

Он осторожно поставил больную ногу, охнул, слезы навернулись на глаза. Нет, бежать он не сможет. Боже, лучше свою жизнь в карты проиграть, чем так…

Акимов ждал выстрела, но сверху не стреляли. Припадая на ногу, он кое-как дошагал до берега, поскользнулся, упал в холодную грязную воду. С усилием поднялся. Акимов не слышал выстрела. Пуля шлепнулась рядом с ним, подняла водяные брызги.

Скользя ногами по камням, Акимов выбрался из воды на противоположной стороне. Он оглянулся, поднял голову. Возле перил стояли люди, человек пять, они показывали пальцем на Акимова и что-то кричали. Он не разбирал слов. До камня примерно сто метров. Но эти сто метров – голое ровное пространство.

Он упал на карачки, решив, что в его положении на четырех конечностях быстрее передвигаться, чем на двух. С моста раздались беспорядочные выстрелы. Пули свистели совсем рядом, дробили камушки. Акимов полз и полз, не чувствуя боли. С моста ударила кроткая автоматная очередь. Мимо.

Уже выстрел, еще, еще… Одна пуля попала в заднюю поверхность бедра. Другая пуля разорвала правую почку. Акимову показалось, что внутри него лопнул воздушный шарик. Он, раскидав руки в стороны, распластался на берегу, до валуна оставалось раз плюнуть. Всего-то метров десять.

Рогожкин замахал руками, словно отгонял мух. Восемьдесят секунд, девяносто пять. Все, сейчас должно рвануть. Сейчас… Вот-вот. Прости, прощай. Но взрыва нет.

Люди на мосту не сводили с Рогожкина глаз. Наконец, он сообразил: значит, Акимова подстрелили еще до того, как он поджег фитиль. Рогожкин повернулся, подпрыгнул, ухватив борт, перебросил через него тело. Оказавшись в кузове, осмотрелся. Вот она, бочка с соляркой.

Он снял крышку с бочки, на дне которой еще оставалось литров семьдесят солярки. Навалившись на край, опрокинул бочку. Солярка разлилась по полу, заполняя пустоты между ящиками. Рогожкин наступил на труп Галима, с трупа шагнул на пустую канистру. С нее прыгнул на высокий штабель из ящиков с боеприпасами. Пригибая голову, достал из чехла, прикрепленного к брючному ремню, финку. Полоснул лезвием по тенту над головой.

Прорезав в брезенте прямоугольник, сорвал ткань. Достав из кармана коробок спичек, он чиркнул одну спичку о серник. Поднес пламя к головкам остальных спичек. Бросил вспыхнувший коробок в лужу солярки. Горючее занялось голубым пламенем.

Подпрыгнув, Рогожкин вскочил на крышу кабины, с нее прыгнул на капот грузовика. Подметки скользнули по гладкому покатому металлу, Рогожкин скатился на землю. Ударился плечом о бампер. Из кармана вывалился пистолет, отлетел под грузовик. И хрен с ним. Вскочив на ноги, Рогожкин бросился прочь к аулу прочь от горящей машины. Солярка заполыхала вовсю, над грузовиком уже поднимался, густел столб черного дыма. Люди на мосту метались, разбегались, кто куда.

На бегу Рогожкин обернулся. За ним, размахивая металлическим прутом, чесал какой-то мужик. Не тот, лысый, а совсем другой. Небритый, с темными вьющимися волосами и тонким горбатым носом. По виду кавказец.

Мужик оскалил зубы и скорчил такую страшную рожу, что Рогожкин чуть не испугался. Быстро же эта сволочь ногами перебирает. Расстояние между Рогожкиным и его преследователем сокращалось. Кавказец почти дышал в затылок. Дорога поднималась вверх к аулу. Колени Рогожкина слабели и подгибались от напряжения.

Кажется, он выжал из себя все, что мог. Но надо, до того, как рванет грузовик, осилить еще хотя бы метров пятьдесят. Там дорога поворачивает налево, а справа неглубокий овраг – спасение. Он работал ногами, понимая, что бежит не от кавказца, а от собственной смерти.

Рогожкин обернулся, чуть замедлил бег и заорал во всю силу легких.

– Ложись.

Кавказец повалился на дорогу, закрыл голову руками. Рогожкин прыгнул на него, как кошка. На лету выхватил нож и всадил его по самую рукоятку кавказцу в затылок.

За спиной Рогожкина вырос столб огня.

Он оттолкнулся от земли ногами и руками, перескочил в овраг, скатился на его дно. Вжался в землю. Через секунду Рогожкин оглох от страшного взрыва. Содрогнулась земля. Качнулось небо. Горячая волна прошла над ним, даже не опалив волос. Мост развалился, будто был сделан из папье-маше. Вслед за пылающим грузовиком в ручей полетели две «Нивы». Скрежетал металл, рвался тротил, заряды гранатометов, щелкали автоматные патроны.

Под оглушительную канонаду, прикрытый плотной пеленой дыма, Рогожкин пополз по дну оврага к дому Джабилова.

Глава двадцать седьмая

Когда заявление покойного Гецмана, наконец, попало в РУБОП, то делу, обещавшему стать громким, без проволочек был дан «зеленый свет». Утром следующего дня милиционеры выяснили место нахождения предполагаемых убийц Гецмана и его компаньона Уманского. За Ашуровым и Дунаевым и установили за наблюдение. Группа захвата получила указание брать преступников при первом же удобном случае. Но такой случай оперативникам долго не подворачивался. Задерживать вооруженных убийц в людных местах милиционеры не рискнули.

Последний день своего пребывания в Москве «Посол» Дунаев по традиции посвятил отдыху. Днем он посетил несколько хороших магазинов, купил сувениры, заказанные душанбинским хозяином. Вечером поужинал в приличном, но не слишком дорогом ресторане.

Годы заключения научили Дунаева разным наукам. В том числе не лезть в долги, жить по средствам, считать копейку и не шиковать даже в том случае, если за твои удовольствия платят посторонние люди. Дунаев признавал только русскую кухню. В ресторане он позволил себе уху из стерляди на шампанском, куриный холодец под водочку, жадно, с аппетитом съел судака в тесте и запил его бокалом «Шабли».

Ужинавший с «Послом» Рахмон Ашуров, удивился прожорливости старика, раскрыл бумажник, собираясь рассчитаться за ужин. Но Дунаев сказал, что сегодня угощает он. Это не прихоть, а приказ. «Посол» выудил из кармана облезлый старушечий кошелек. Ашуров стыдливо опустил глаза. Близоруко щурясь, Дунаев рассыпал на столе и дважды пересчитав мелкие деньги. Наконец, расплатился, оставив официанту унизительно мизерные чаевые.

К подъезду ресторана подали машину. Развалившись на заднем диване, Ашуров велел водителю ехать в ночное заведение «Каприз», открывшееся буквально на днях и тут же ставшее престижным и модным. Он заказал билеты заранее, решив: пусть Дунаеву на дорогу сделают эротический массаж или на худой конец, если старик совсем безнадежен, просто пятки почешут. В «Капризе» обнаженные женщины с большими сиськами играют с клиентами на бильярде, веселятся и выделывают такие штучки, о которых нравственные люди в славном городе Душанбе не имеют даже отдаленного представления.

Неожиданно Дунаев отказался ехать в «Каприз», велел водителю поворачивать на Бутырскую улицу. Дунаев сказал Ашурову: «Пригаси девочек домой. Пусть они потанцуют и вообще…» Ашуров, приставленный к старику и вынужденный выполнять все его прихоти, все, чего пожелает его сердце, только плечами пожал. И тут же, облизнувшись, выдвинул встречное предложение: «Может, мальчиков пригласить, совсем молоденьких?»

Дунаев поморщился: «Мальчиков я имел, когда последний раз отдыхал в санатории. Пять лет там чалился и пять лет имел только мальчиков. Устал от них. Под конец уже завел себе постоянного парнишку. Вечером он мне ноги мыл. А потом…» Дунаев не договорил, по своему обыкновению оборвал фразу на середине. И без слов ясно, что «потом».

Ашуров понимающе кивнул, не дай Бог самому побывать на отдыхе в том санатории. «Девочек худеньких или пожирнее?» – спросил он. «Пожирнее, но чтобы пузо до колен не висело», – сказал Дунаев. Ашуров раскрыл трубку мобильного телефона и сделал срочный заказ на дом. Потом позвонил в итальянский ресторан, распорядился насчет красного вина и пиццы, к которой пристрастился в Москве.

Водителя машины Ашуров не отпустил, решив: кто-то должен сидеть на телефоне и выполнять мелкие поручения, пока они с Дунаевым немного расслабятся. Когда в квартире на Бутырской Дунаев скинул старенький костюм, облачился в халат, сунул ноги в свои походные войлочные тапочки, время было еще самое детское, начало десятого.

Не откладывая на завтра сборы в дорогу, Дунаев раскрыл портфель. Подошел к «стенке», из-под двух толстых энциклопедий извлек лист картона, на котором подсыхал кусок кожи с татуировкой, содранный с плеча Уманского. Завернув кожу с обеих сторон в вощеную бумагу, Дунаев свернул трофей трубочкой, сунул в газету. А газету поместил на дно своего потрепанного портфеля. На газеты при таможенном досмотре внимания не обращают.