Проклятие Вальгелля. Хроники времен Основания - Вера Семенова

— Так лучше, — пояснила она, не вдаваясь в подробности. — А то мало ли кто здесь расхаживает. Зверюга у него опять-таки на вид не слишком дружелюбная.

Эбер ничего не возразил. Наверно, он тоже решил в оставшееся время попытаться не думать о прошлом и будущем. Возможно, потому, что Гвендолен поклялась себе, что использует все, что в ее власти, чтобы он отвлекся от своих мыслей. Никогда раньше она не думала, что будет так прикасаться к мужчине, что ей захочется вывернуться из кожи, чтобы доставить ему удовольствие, что она будет пытаться угадать, чего он ждет от нее, и что ей все будет казаться прекрасным, пока ее сердце стучит от любви.

Но все получилось наоборот — она мечтала принести наслаждение, а почувствовала его сама, гораздо острее чем всегда. Задыхаясь от пронзающего изнутри ощущения и от дрожи, доходящей до кончиков пальцев, она упала на смятое покрывало с бешено колотящимся сердцем, с трудом осознавая шепот Баллантайна рядом:

— Хорошо, что скоро рассвет, и всем, кого ты перебудила, в любом случае пора вставать. Неужели ты чувствуешь это так сильно, Гвендолен?

Она не сразу смогла разлепить губы, чтобы ответить. Глаза закрывались сами собой, и все тело качалось на какой-то бесконечной теплой волне. У кого в ее народе язык повернулся назвать это проклятием? Наверно, они просто завидовали…

— Приветствовать рад я всех вас, кто мой дом осчастливил приходом. Надеюсь, не встретите вы здесь ни в чем недостатка.

Алларий лучезарно улыбнулся, изящно поведя рукой вокруг, но Гвендолен отчетливо казалось, что выражение радушного хозяина, открытого и дружелюбного человека, больше всего на свете ценящего изысканную беседу, такая же маска на его лице, ак все другие. С подозрением рассматривая явившуюся под вечер компанию гостей, она начинала понимать, зачем Алларию такой большой дом, раз сюда периодически наведывается столько народу. С другой стороны, было совершенно неясно, почему подобные сборища до сих пор не заинтересовали султанскую гвардию. Тем более если учитывать, что расположившаяся в просторном зале публика не принадлежала к верным подданным Хаэридиана Могущественного, да снизойдет он в своем великолепии до своих жалких слуг. Или как там у них принято говорить? Гвендолен хмуро зарылась в подушки в дальнем углу комнаты, и, чтобы побороть желание нервно грызть ногти, жевала большой персик из стоящей перед ней чаши с фруктами. Ее откровенно раздражала эбрийская манера сидеть на полу, есть руками, из напитков подавать только воду, но при этом постоянно раскуривать какие-то сладко пахнущние темные палочки, от запаха которых кружилась голова. Раздражало выражение застывшего блаженства на лице сидящего рядом Логана — он битый час аккуратно перемещал взглядом все предметы в комнате поочередно, заставляя гостей нервно вздрагивать. Но Логан был так горд своим новым умением, что полностью ушел в себя. Дагадд задумчиво опустошал блюдо с финиками и даже не ворчал, что "в этой Эбре не нагребешь ничего правильного похлебать", из чего Гвендолен сделала вывод, будто он тоже внутренне прислушивается к какому-то недавно открывшемуся у него таланту. Баллантайн на другом конце тихо разговаривал с Нуадой. Остальные — их было человек десять, в том числе и уже знакомый им Тенгал — с опаской на них поглядывали и в ожидании чего-то интересного развлекали себя стихами, которые декламировал Алларий. Гвендолен особенно не вслушивалась, но судя по всему, они были из его обычной мрачной серии про разверзнувшуюся землю и сошедший с небес огонь. Впрочем, под конец она втянулась, и текст неожиданно захватил ее — он был от имени божества, оплакивающего созданный им мир, который ему же придется уничтожить. Слушатели вежливо подняли руки и постучали ладонями друг о друга — видимо, это была такая манера выражения одобрения — но по лицам было заметно, что их гораздо больше занимают собственные мысли и присутствие в зале странных гостей. Причем сильнее всего косились на Баллантайна, даже демонстративно висящие на шее Гвендолен кинжалы в тройных ножнах и потемневший остановившийся взгляд Логана вызывали меньше тревоги.

— Я вижу, что вам нелегко наслаждаться изящной беседой, пока не войдет в ваши души друг к другу доверье, — высказался Алларий. — Да будет известно, что гости мои не опасны для тех, кто не дружен чрезмерно с властителем Эбры. Историю странствий своих они сами промолвят. Могу лишь сказать, что приплыли они из-за моря, влекомые целью великой, и странные силы подвластны им — больше, чем людям обычным дается.

Гвендолен при этих словах едва не поперхнулась, однако Логан с Дагаддом продолжали хранить полную безмятежность. Дагадд даже степенно покивал с чувством собственной значимости. Поскольку конец ночи у них был не занят таким важным делом, как у Эбера и Гвендолен, они успели, похоже, перекинуться парой слов с Алларием. Но стоит ли ему доверять? И можно ли доверять человеку со множеством лиц и образов? Что ему вообще от них нужно?

— Ну что же, — заговорил наконец один из собравшихся, смуглый человек с резкими чертами лица, — раз вы находитесь в доме Аллария, то вами явно тоже интересуется гвардия султаната. Мы собираемся здесь, потому что это единственное во всей Эбре место, где мы чувствуем себя относительно спокойно. Вероятно, мы сможем оказаться друг другу полезны. Верно ли мне сообщил Тенгал, что одного из вас ожидает неминуемая смерть, если его схватят? Должен сразу предупредить, что у нас все по-разному относятся к этой истории. Я в нее до конца не верю, но любой, кто нанес власти Хаэридиана хоть какой-то ушерб, вызывает у меня симпатию. Пусть даже если это посланник круаханской короны.

— Я здесь не от имени Круахана, — холодно сказал Баллантайн, глядя прямо перед собой. — Не слишком ли много знает про нас человек, о котором мы не знаем ничего?

— Принимаю это приглашение представиться, — человек усмехнулся. — Мое имя Эльмантар, но я редко на него отзываюсь. Обычно меня зовут Черным Ястребом. Я и мои ребята попортили немало крови Хаэридиану и его гвардии за последний год. В отличие от всех остальных, кто здесь присутствует

— Разумеется. Только больше половины несчастных, кого ты увлек своими речами, гниют в тюрьме или могиле, а ты сидишь на мягких коврах и куришь крэк, — ядовитым голосом отозвался другой, пожилой человек с таким количеством складок на лице, что скорее напоминал старую собаку, и глаза его смотрели вокруг так же печально.

— У меня на теле больше шрамов, чем у тебя на языке мозолей от лизания придворных задниц, Уллиль! Хоть в доме Аллария не изображай из себя сенатора. Не понимаю, зачем тебя вообще пускают на порог.