Сыщик-убийца - Ксавье Монтепен

— Она сошла с ума во время родов.

— Но кто-нибудь другой мог за нее сделать это?

— Я уже вам говорила, семейные обстоятельства…

— Теперь эта женщина выздоровела?

— Нет.

— Тогда сын должен предъявить свои права, и только он один… Он ведь уже совершеннолетний?

— Но если он умер?

— Тогда надо хлопотать о назначении опекунства над матерью.

— Процесс?…

— Да, гражданское дело, если тот, кто завладел имуществом, не знал ни о браке, ни о завещании.

— Он знал и о том, и о другом.

— Тогда это страшный скандал.

— Что же, похитителя наследства пошлют на галеры?

— Нет, сударыня, на его преступление распространяется уже срок давности, но все-таки он будет навсегда опозорен в глазах света… и его принудят возвратить похищенное.

— Но он занимает высокое положение… Он пользуется огромным влиянием… Он будет защищаться.

— Может быть, и попытается, но совершенно напрасно. Если бы это дело было поручено мне, я бы гарантировал успех.

— Когда придет время, я буду просить вас заняться им.

— И я заранее соглашаюсь. Ведь моя специальность — бороться с неправдой и защищать слабых против сильных.

— Я это знала, поэтому-то и обратилась к вам.

— А были попытки вылечить эту сумасшедшую?

— Я полагаю, что даже очень старались, но пока еще не могу ответить определенно.

— Вы принимаете участие в этой женщине?

— Да, большое участие, и очень понятное… ее положение такое печальное!

— В таком случае, сударыня, позвольте мне дать вам один совет. Вы пригласили для вашей дочери доктора Этьена Лорио?

— Вы его знаете?

— Это мой лучший друг! Я был у него сегодня, когда он получил ваше письмо.

— Ваши слова мне доказывают, что я сделала счастливый выбор…

— Вы не могли сделать лучшего и поверьте, что дружба не ослепляет меня! Этьен Лорио, несмотря на свою молодость, серьезный ученый, и я думаю, что вам хорошо было бы посоветоваться с ним.

— Конечно, я не премину это сделать… Доктор не говорил вам, когда приедет навестить свою новую пациентку?

— Он будет у вас сегодня после обеда.

— Как я рада, что случайно обратилась к одному из ваших друзей! Надеюсь, вы часто будете встречаться у меня.

Анри поклонился.

— Я не думаю возвращаться в Англию, — продолжала Клодия, — и решила поселиться окончательно в Париже. Через несколько дней я буду праздновать новоселье и надеюсь, что вы окажете мне честь присутствием.

Молодой человек снова поклонился.

— Благодарю, сударыня, за ваше любезное приглашение, но у меня очень много дел, и я редко или, лучше сказать, никогда не выезжаю.

— Позвольте надеяться, что вы во второй раз сделаете исключение для меня… — сказала с улыбкой мистрисс Дик-Торн. — Француз-джентльмен не может ответить отказом на просьбу женщины-иностранки…

— Вам трудно противиться…

— Докажите, что это невозможно.

— Я буду иметь честь присоединиться к вашим друзьям.

— И я надеюсь, что вы скоро сами станете другом дома, — прибавила Клодия.

В эту минуту на пороге гостиной показался слуга.

— Что вам надо? — резким голосом спросила Дик-Торн. — Я не звонила!

— Сударыня, — ответил в смущении лакей, — тут какой-то человек пришел, хочет вас видеть.

— Что ему нужно?

— Он узнал, что вы ищете метрдотеля, и пришел наниматься.

— Пусть подождет!

Анри поднялся и взялся за шляпу.

— Позвольте мне проститься с вами, — сказал он.

— Еще раз благодарю за вашу любезность… и до скорого свидания: ведь я могу на вас рассчитывать, не правда ли?

— Я не обещаю…

— Я пришлю вам приглашение, как только определится день моего первого бала…

Клодия проводила его до передней.

Тут сидел на скамейке метрдотель, явившийся предложить свои услуги.

Он поспешно вскочил.

Анри де Латур-Водье прошел мимо, не взглянув на него. Впрочем, ему трудно было бы узнать своего бывшего клиента, так изменяли Рене Мулена парадный костюм и длинные бакенбарды.

Механик был очень удивлен, увидев своего адвоката.

«Он здесь, — подумал Рене. — Что это значит! Во что бы то ни стало я должен попасть в этот дом!»

Послышался звонок, и спустя минуту в переднюю вышел лакей и сказал:

— Госпожа вас ждет, идите за мной.

Рене последовал за ним, немного взволнованный новизной своего положения, боясь, как бы неудача не разрушила всех его планов.

Слуга провел его в кабинет, находившийся рядом с большой гостиной.

Клодия сидела с лорнетом в руках.

Рене поклонился и остановился перед ней в почтительной позе.

Мистрисс Дик-Торн оглядела его с ног до головы с таким видом, как будто изучала достоинства новой упряжки.

Рене Мулен был красивый малый. Он имел очень представительный вид в своем безупречном костюме.

«Не дурен… право, не дурен…» — прошептала мистрисс Дик-Торн.

— Вы хотите поступить ко мне?

— Да, я имею смелость питать эту надежду…

— Вы уже служили в качестве метрдотеля?

— Да, сударыня, и в лучших домах.

— У вас есть аттестаты от бывших господ?

— Я не посмел бы явиться без них, сударыня.

— Займемся прежде самым главным условием вашего принятия. Вы говорите по-английски?

Рене ответил утвердительно с чистейшим акцентом лондонского жителя.

Чтобы рассеять сомнения, мистрисс Дик-Торн продолжала допрос по-английски:

— Вы жили в Англии?

— Да, сударыня.

— Долго?

— Несколько лет.

— В каком городе?

— В Портсмуте.

— В услужении?

— Нет, у меня было место в конторе компании морского страхования…

— Долго вы в Париже?

— Четыре года.

— У кого служили?

— У одного богатого американца, мистера Даниэля Вебстера, на Елисейских полях, на улице Колизея.

— Почему вы от него ушли?

— Он уехал в Америку, а я не хотел оставлять Париж.

— Потом?

— У сэра Вильяма Дугласа Эберкромби в предместье Сент-Оноре… Два месяца назад он распустил всю прислугу, уезжая в путешествие вокруг света.

— Покажите мне ваши аттестаты.

Рене вынул из кармана бумаги, украденные у Лорана, и подал их мистрисс Дик-Торн, которая просмотрела все очень внимательно.

Аттестаты были составлены в самых лестных выражениях: Клодия не могла желать лучшего.

— Я вижу, — сказала она, — что вас зовут Франсуа Лоран.

— Да, сударыня, но обычно меня звали Лораном… это лучше звучит.

— Сколько получали вы на последнем месте?

Рене сказал цифру.

— О! Сэр Эберкромби был, конечно, очень богат, — заметила Клодия. — Мое состояние гораздо скромнее, и я не могу платить такое жалованье.

— Сколько же вы намерены предложить, сударыня?

Клодия назвала цифру значительно меньшую.

Для Рене Мулена, конечно, это было решительно все равно, но он боялся выдать себя быстрым согласием.

Поэтому он немного поторговался и наконец согласился.

— Итак, вы теперь у меня на службе, — сказала Клодия. — Сегодня же вам приготовят комнату на втором этаже. Можете вы взять на себя подготовку к балу?

— Мой последний господин давал каждую зиму четыре больших бала, и я управлял всеми приготовлениями.

— Значит, я могу совершенно положиться на вас?

— Надеюсь доказать это, сударыня.

— Мой первый прием будет через несколько дней, и я хочу, чтобы он был блестящий. Даю вам полную свободу. Условьтесь с каким-нибудь известным садовником, чтобы украсить цветами переднюю и лестницу.

— Я ничего не пожалею, но буду, конечно, соблюдать благоразумную экономию.

— Я на это рассчитываю… Вы совершенно свободны?

— Да, сударыня.

— Ни жены, ни детей?

— Никого.

— Когда можете прийти?

— Когда вам будет угодно.

— Ну, так приходите завтра в девять часов утра.

— Слушаю, сударыня.

— Вот ваши аттестаты и задаток в счет первого жалованья.

Клодия опустила в руку Рене три луидора. Тот вздрогнул от прикосновения золота этой женщины, которую он считал преступной, но ничем не выдал того, что происходило в нем.

Он высказал в приличных выражениях благодарность, спрятал в карман бумаги Лорана и вышел.

Спускаясь по лестнице, он говорил себе:

«Действительно ли виновна мистрисс Дик-Торн или Жан Жеди обманут странным сходством? Вот загадка, которую предстоит решить».

Его очень интересовало также появление здесь Анри де Латур-Водье.

Молодой человек приходил как друг или как адвокат?

Но разрешить эту задачу было пока невозможно, и Рене решил о ней не думать.

Он достиг своей цели и проник в неприятельскую крепость. Это главное… Чего он не понимал теперь, должно было объясниться после.

Одним словом, он уходил довольный.

Оставшись одна, Клодия Варни вернулась к своим мыслям. Ее лицо приняло выражение жестокой радости, и губы ее шептали: