Возвращение к Скарлетт. Дорога в Тару - Эдвардс Энн

По этому поводу Пегги пишет Лу:

«Сказать правду, я почувствовала даже облегчение, когда пришло письмо с ее требованиями. Я несколько месяцев ждала, какой из этих вымогателей первым откроет огонь. И просто поразительно, что никто из мошенников не сделал этого раньше. Мы не знаем, во что это выльется — вымогательство, шантаж, иски разного рода… И мы были рады, что первое ружье оказалось хлопушкой. Это был один из тех случаев, когда некто утверждает, что вы переехали его машиной и всего изранили как раз в тот день, когда вы даже не садились в свой автомобиль».

Следующее дело было, однако, начато самой Пегги. Театральный антрепренер Билли Роуз включил сатиру на «Унесенных ветром» в свой спектакль «Водная феерия», и Пегги подала на него в суд за нарушение ее авторских прав.

Дело это еще не закончилось, когда пришла весть о датском «пиратском» издании романа, появившемся в Нидерландах. Стефенс обратился в нью-йоркскую юридическую фирму издательства Макмиллана за помощью в этом деле, и был начат судебный процесс, который должен был подтвердить всемирные авторские права Пегги на книгу. Процесс этот, однако, внес в отношения Маршей с «Макмилланом» некоторую напряженность, которая не спадала в течение ряда лет.

Санкционированные автором переводы романа были к этому времени или в работе, или уже изданы в шестнадцати зарубежных странах, помимо Канады и Англии: в Чили, Дании, Финляндии, Франции, Германии, Голландии, Венгрии, Японии, Латвии, Норвегии, Польше, Швеции, Румынии, Италии, Бразилии и Чехословакии. В Германии и Японии уже было продано около двухсот тысяч экземпляров.

Пришло решение суда о том, что отныне все иностранные права на книгу сосредоточены в руках Пегги, и Маршам пришлось нанять еще одного секретаря для работы по вечерам. Пока Джон занимался иностранными правами, Пегги писала ответы на письма — столько, сколько позволяли ей глаза и время.

С необычной горячностью Пегги отвергла просьбу «Макмиллана», переданную через Лу, позволить издательству напечатать один тираж книги с ее факсимильным автографом: «Я всегда довольно отрицательно относилась к автографам, — писала Пегги. — Когда незнакомый человек просит у меня автограф, я чувствую себя так же, как если бы он попросил у меня пару моих шлепанцев… И если бы я могла выкупить обратно все экземпляры книг с моими автографами и уничтожить их, я сделала бы это».

Незадолго до просьбы «Макмиллана» Пегги узнала, что некоторые люди спекулируют подписанными ею книгами, наживаясь при этом, и это привело Пегги в негодование: ведь зачастую она подписывала книги днями напролет и потом платила за их пересылку из своего кармана. И если розничная цена одной книги составляла три доллара, то экземпляры с автографом весной 1937 года продавались уже по двадцать долларов. Существовало около четырех тысяч книг, включая и те, чей форзац Пегги подписала для «Макмиллана», с надписью «Маргарет Митчелл». Она редко писала на книге что-либо еще, кроме имени, за исключением тех случаев, когда хорошо знала ее владельца.

Несмотря на существующие тяготы и проблемы, Пегги все-таки вновь восстановила свой обычный вес, и Джон писал по этому поводу сестре Фрэнсис:

«Выглядит она теперь гораздо привлекательнее, и жить с нею стало намного приятнее. И хоть сражения не прекращаются, она продолжает обучаться некоторым способам и средствам их ведения».

Пегги даже стала позволять себе короткий послеобеденный сон и арендовала для этого новый, сохраняемый в глубокой тайне офис. Он находился в соседнем с домом Маршей Нортвуд-отеле и обходился им в 32,5 доллара в месяц. Маргарет Бох теперь постоянно работала у Маршей, и аренда была оформлена на ее имя. Были приняты все меры предосторожности, с тем чтобы сохранить тайну этого офиса. Даже хозяева и постоянные жильцы отеля поклялись держать все в секрете.

Пегги выскальзывала из квартиры после того, как Бесси производила разведку и произносила: «Все чисто», и обе женщины бежали в свое новое убежище. В офисе была установлена кушетка, но не было телефона, и если, случалось, звонили по важному делу, Бесси приходилось сновать взад-вперед по подземному переходу, соединявшему оба здания, часто прерывая при этом послеобеденный сон Пегги.

Она по-прежнему любила хорошие анекдоты и всегда имела запас «нескромных» смешных историй, которыми с удовольствием потчевала Ли Эдвардса или других старых друзей, когда бы они ни встретились. Гордилась она и своей коллекцией французских порнографических открыток и литературы с непристойным содержанием, и ей нравилось демонстрировать все это тем из своих друзей, которых она хорошо знала.

Но вот посещать вечеринки, которые Пегги называла «сборища», Пегги больше не могла, о чем очень сожалела, ибо они давали ей возможность побыть самой собой, подточить свой острый язычок и побаловаться кукурузным виски.

Пегги любила выпить, особенно в хорошей компании, и ей нравились эти «пьяные перебранки» — как называла она сборища, подобные съездам Ассоциации прессы штата Джорджия, на которых, кстати, алкоголь употреблялся весьма умеренно.

Пегги всегда знала, что «крепка на голову», но опасалась теперь посещать те мероприятия, где подавалось спиртное. «Нештатовские» репортеры (а газетчикам Джорджии Пегги полностью доверяла) всегда были готовы пронюхать о ее безобидном времяпрепровождении, и следующая выдумка, которую Пегги прочла бы о себе, — это то, что она алкоголичка.

В действительности, вполне возможно, что у Пегги и были проблемы с алкоголем, даже если она всегда отказывалась признать это и никогда не позволяла, чтобы спиртное оказывало на ее жизнь какое-либо влияние.

Пегги бесконечно нравились легкие комедийные фильмы, тем более что они стали единственным доступным для нее развлечением. Неподалеку от их квартиры находился небольшой кинотеатр, с хозяином которого Марши находились в дружеских отношениях и который всегда готов был услужить, если Пегги звонила ему и говорила, что собирается прийти.

Она смотрела по три-четыре фильма в неделю, и особой любовью у нее пользовались фильмы, «герои которых получали удары тортом по физиономии, а рыбой их били по шее». Она была без ума от братьев Маркс, никогда не пропускала фильмов с Бакстером Киттоном и, как вспоминает Медора, на кинокомедии “Три новобранца” вы всегда могли обнаружить Пегги по ее звонкому “ха-ха-ха”».

Хотя Пегги настаивала, что не имеет отношения к распределению ролей в фильме «Унесенные ветром», она взяла себе за правило присматривать во всех новых фильмах возможные кандидатуры на роли Скарлетт и Ретта. Пегги признавалась Кей Браун: «даже за 500 долларов не согласилась бы я назвать состав исполнителей, который бы меня устроил, поскольку считала, что это могло бы стеснить вас всех». И она по-прежнему оставалась в стороне от кинопроизводства, и тем не менее все же предложила Лу, чтобы «люди Сэлзника» пригласили ее подругу Сьюзен Майрик, репортера газеты «Мейкон Телеграф», «на побережье, чтобы в ее компетенцию входило бы, на время съемок фильма, отслеживать достоверность и точность всего, что касается Юга, помогать актерам в освоении южного произношения и решать все второстепенные вопросы по костюмам и манерам поведения, повадкам южных негров и тому подобное». Сьюзен Майрик была приглашена в Голливуд и работала на Сэлзника все то время, пока снимался фильм.

Режиссер фильма Джордж Кьюкор, его ассистент Джон Дарроу и декоратор Говард Эрвин прибыли в Атланту в первых числах апреля. Пегги грозилась отдать себя «на милость атлантской прессы и просить их обнародовать ее обращение к публике работать не на меня, а на мистера Кьюкора». Впоследствии она признавалась, что визитом «сэлзниковцев» осталась довольна даже больше, чем ожидала. В письме к Гершелю Брискелю она пишет, что сама возила мистера Кьюкора и его техперсонал по всем ухабистым дорогам графства Клейтон. Кизил как раз распускался, и «дикие яблони цвели как сумасшедшие». Кьюкору хотелось посмотреть на старые дома, построенные еще до Гражданской войны, и Пегги предоставила ему такую возможность, но была уверена, что «киношники» разочарованы тем, что не увидели особняков с белыми колоннами — символа Юга для Голливуда.