Социализм и судьба России - Евгений Попов

«В самом общем виде суть этих внутренних причин можно сформулировать следующим образом. Система общественных отношений раннего социализма, существовавшая в СССР, соответствовала уровню производительных сил страны 30-50-х годов и была мощным фактором развития страны, ее производительных сил. Однако по мере роста производительных сил политическая и хозяйственная системы раннего социализма стали тормозить дальнейшее развитие советского общества. Объективно требовался переход к более высокой ступени общественных отношений социализма. Своевременно это не было сделано, что обусловило нарастающее несоответствие общественных отношений достигнутому уровню производительных сил и в конечном счете привело к разрушению страны и ее общественной системы» [56, 205].

Пригарин отмечает, что понимание необходимости совершенствования общественной системы было. Так Сталин, по его мнению, понимал необходимость «демократизации советской общественной системы. Однако реализовать это И.В. Сталин не успел» [56, 206].

Пригарин в целом положительно оценивает деятельность Хрущёва, хотя деятельность эта была противоречива. «Вместе с тем, все это делалось, как представляется, исходя из стремления поднять социалистическую систему СССР на качественно более высокую ступень» [56, 207].

Правильна была, по его мнению, и основная идея косыгинских реформ: «расширить хозяйственную самостоятельность предприятий, что объективно требовал новый уровень производительных сил. Однако реализована эта идея была крайне неудачно» [56, 207].

Причину неудачи Пригарин видит в сохранении директивного планирования через систему показателей. «Такими же малоэффективными были и все последующие попытки реформирования системы управления экономикой, сводившиеся к поиску «хороших» оценочных показателей» [56,207].

Ошибки в хозяйственной реформе привели к тому, что темпы роста производства стали снижаться. Так в пятилетку 1961–1965 гг. темпы годового роста национального дохода, продукции промышленности и производительности труда составили соответственно 6,5; 8,7 и 6,1 %, а последнюю пятилетку перед контрреволюционной перестройкой (1981–1985 гг.) – 3,6; 3,7 и 3,1 %. Т. е. они упали примерно в 2 раза.

«Наряду с замедлением темпов роста производства и его эффективности начали усиливаться и другие негативные процессы. Стала нарастать структурная и материально-финансовая несбалансированность экономики, что проявилось в резком повышении дефицитности продукции, в частности в нехватке потребительских товаров. Населению все трудней становилось реализовывать свои быстрорастущие денежные доходы. Это было прямым результатом безграмотного и безответственного планирования, поскольку в самих планах баланс доходов и расходов населения закладывался с огромным дефицитом. Упала заинтересованность в производительном труде, внедрении достижений научно-технического прогресса. Важно отметить, что во времени это совпало с бурными процессами научно-технической революции в странах Запада.

Все это свидетельствовало о том, что конкретные формы общественных отношений, свойственные раннему социализму, исчерпали себя и начали тормозить дальнейший рост производительных сил и общественный прогресс в целом. Стала все более остро проявляться необходимость перехода к развитым формам социализма. Однако это не было сделано» [56, 209].

Этот вывод Пригарина является весьма распространённым, но спорным. Действительно, можно рассуждать и по-другому: к негативным последствиям привели экономические реформы. Т. е. если бы была оставлена сталинская система директивного управления экономикой результаты, возможно, были бы лучше. Может быть, формы раннего социализма ещё не исчерпали себя? Дело в том, что сломать какую то работающую форму организации легко, а вот удастся ли создать новую, более эффективную – вопрос.

Пригарин приводит следующие причины кризиса социализма в СССР.

«Во-первых, не проводилась целенаправленная работа по демократизации общественных и производственных отношений. В условиях резкого повышения интеллектуального, профессионального и культурного уровня людей сложившиеся формы политической и хозяйственной жизни общества вызвали все большую неудовлетворенность людей, сковывали их творческую инициативу, снижали интерес к общественно полезной деятельности. Это лишало общество механизма саморазвития… постоянная демократизация общественных отношений по мере интеллектуального, профессионального и культурного роста людей является непременным условием нормального развития социалистического общества, его объективным законом» [56, 209–210].

Спорным является утверждение, что демократизация производственных отношений якобы положительно влияет на эффективность производства. Опыт перестройки даёт совершенно противоположный результат. Выборность начальников привела к тому, что выбирали не тех, кто мог лучше организовать производство, а тех, кто «нравился» коллективу. А это совершенно разные вещи. Так на капиталистическом Западе не было никакой демократизации производственных отношений, а достижения научно-технической революции внедрялись быстро.

Вызывает недоумение фраза о «постоянной демократизации общественных отношений». Что? Каждый день что ли? Любые реформы должны проводиться через какие-то промежутки времени, поскольку только в условиях стабильности возможна нормальная деятельность.

«Другая стратегическая ошибка – консервация устаревших форм и методов планового управления экономикой. Это конкретные формы, весьма эффективные в условиях относительно простой структуры экономики и ограниченности квалифицированных кадров, стали тормозом общественного развития в условиях сложной хозяйственной структуры и возросшего профессионального культурного уровня трудящихся» [56,210].

Здесь всё верно. Нужно было применять новые математические методы, использующие электронно-вычислительную технику.

«Третья стратегическая ошибка – неоптимальный уровень военных расходов. Недостаточно реалистичная оценка советским руководством соотношения сил на мировой арене позволила империалистическим державам втянуть страну в систему военного противостояния и гонку вооружений. Это привело к чрезмерной милитаризации экономики, превышающей уровень оборонной достаточности, отвлекало все большую часть национального дохода от других задач социально-экономического роста развития Часть национального дохода, направляемая на оборонные нужды росла почти вдвое быстрее остальной части национального дохода» [56,210].

Это спорное утверждение. Именно благодаря остаткам советской военной мощи ещё существует современная Россия.

«Четвертая стратегическая ошибка – слабое внимание к развитию марксистско-ленинской теории, догматический подход к наследию классиков, отсутствие глубокого критического анализа реальной действительности, происходящих в стране социально-экономических процессов. Все это обусловило застой в общественных науках, не позволило использовать их в качестве важнейшего инструмента социально-экономической политики» [56,210].

С этим следует согласиться.

На основе этих причин возникли другие серьёзные недостатки.

«Негативные последствия имела низкая оплата интеллектуального труда, в частности труда инженерно-технических работников, по сравнению с оплатой неквалифицированного физического труда. Негативную роль сыграло отсутствие необходимого баланса между материальными и моральными стимулами. В принципе правильный тезис о необходимости подкрепления моральных стимулов материальными в конечном счете выродился в полное обесценивание моральных стимулов к труду… Основным стимулом к труду снова становилось стремление заработать» [56,211–212].

«Среди негативных факторов можно назвать недооценку мелкого производства, основанного на индивидуальном или семейном труде…

Существенные недостатки имелись в кадровой политике и кадровой работе. Формально-анкетный подход к подбору и расстановке кадров, отсутствие общественного контроля за выдвижением людей на руководящую работу привели к серьезному ухудшению профессионального и политического уровня руководящих кадров. Управляемость, то есть умение беспрекословно подчиняться угождать непосредственному начальнику стало чуть ли не главным критерием продвижения людей по служебной лестнице.

Не удивительно, что при таком подборе партийно-государственных кадров, для Горбачева и Яковлева не составило большого труда использовать партийно-государственный аппарат как действенный инструмент разрушения СССР и его общественной системы.

Серьезные недостатки имелись в сфере идеологической работы, которая во многих случаях велась грубо и примитивно, без учета качественно возросшего интеллектуального и культурного уровня людей. В агитационно-пропагандистской работе превалировали формализм и цитатничество, неумение связать теорию с фактами реальной жизни… Грубой и примитивной была политическая цензура, не умевшая отличить критическое отношение к нашей действительности от антисоветской и антикоммунистической пропаганды» [56, 212–213].