Миг – и нет меня - Эдриан Маккинти

Ближе к вечеру Кастро ушел, пообещал зайти завтра и привезти жареную курицу. Уже стоя в дверях, он вдруг спросил, не возражаю ли я, если Рамон тоже заглянет ко мне чуть попозже.

Главное в армии – это терпение. В армейской жизни встречается слишком много дерьма, поэтому, чтобы стать хорошим солдатом, нужно быть по-настоящему терпеливым парнем. Кастро просидел со мной чуть ли не весь день, но только сейчас упомянул об истинной цели своего прихода, и я не мог им не восхищаться.

– Знаешь что, Кастро, – сказал я, – мне кажется, ты будешь прекрасным морским пехотинцем.

– Спасибо, приятель, – ответил он, и мы смущенно посмотрели друг на друга. Кастро даже покраснел.

– Так ты не против, если Рамон заедет к тебе вечерком? Ему не хочется причинять тебе неудобство, и он не знает, как ты себя чувствуешь после… после того, как тебе пришлось убить своего друга.

– Откуда он знает, что я убил Боба? – насторожился я.

– Рамон многое знает, Майкл. Один человек видел, как ты выбросил пистолет. Ну а в каких случаях лучше избавиться от ствола, известно, наверное, и малым детям. Кроме того, Рамон прочитал нам заметку в «Ньюсдей». А еще он сказал, что… в общем, не важно.

– Что же он сказал? – спросил я.

– Прямо не знаю, можно ли мне…

– Рамон не велел тебе говорить?

– Нет, он ничего такого не сказал, но я все равно не знаю, должен ли я рассказывать…

– Скажи, что он сказал! – не отступал я. Кастро явно было не по себе от того, что он проболтался. Стоя в дверях, он переминался с ноги на ногу; чувствовалось, что ему очень хочется уйти.

Взяв Кастро за рукав, я втащил его обратно в квартиру. Не грубо, но все-таки…

– Присядь-ка на минутку, – сказал я.

Он послушно сел. Больше он не сопротивлялся, успокаивая свою совесть тем, что попытка сопротивления с его стороны была.

– Ну? – спросил я.

– В общем, Рамон сказал, что он в тебе не ошибся и что ты – именно такой человек, который был ему нужен. Еще он добавил, что теперь ты займешься Бланко [67] и остальными. Мы, мол, сами увидим… Рамон сказал – ты уберешь их всех одного за другим и к Новому году весь Бродвей от Северного Гарлема до Инвуда будет нашим. Бланко будет крышка. Конечно, он сказал это другими словами, но в целом смысл был такой. Даже не знаю, Майкл, быть может, мне все-таки не следовало тебе это говорить, но… Скажи, ты и правда убил того парня?

Я кивнул.

Кастро тоже кивнул.

– И он действительно был твоим другом?

– Да. Когда-то…

– О'кей, приятель, пожалуй, я лучше пойду. Курицу принесу завтра, если ты не против.

Я снова кивнул, и Кастро ушел, а я вернулся на свой футоновый матрасик и стал ждать. Не прошло и получаса, как в дверь постучали.

Я открыл.

Это был Рамон. Он был в кроссовках «Эйр Джорданс», черных хлопчатобумажных брюках и голубой рубашке-поло, которая была мала ему как минимум на один размер. Поверх рубашки он надел черную куртку. На шее Рамона болталась толстая золотая цепь. Он протянул мне руку, я пожал ее, и мы вместе отправились на кухню. На улице совсем стемнело, и над Нью-Джерси и мостом Вашингтона зажглись многочисленные огни. Туман рассеялся, и я почувствовал сожаление.

Рамон привез бутылку «Бушмиллза».

– Ирландское виски, – сказал он.

– Спасибо за внимание, Рамон, но я, честно говоря, не большой любитель виски, – с улыбкой сказал я, изо всех сил стараясь его не обидеть. По правде говоря, я немного покривил душой: не любил я только ирландское виски, в тех же случаях, когда я все-таки его пил, я предпочитал темное, как торф, виски с Айлея или Джуры, которое чуть заметно отдавало запахом торфа.

Рамон пожал плечами и достал из кармана кубинскую сигару. Он собственноручно обрезал кончик, закурил сигару и протянул мне. Я затянулся – и едва не слетел с кухонного табурета, до того она оказалась крепкой.

– Черт побери, Рамон, это что – сигара с «травкой»? – спросил я, прокашлявшись.

– Нет, это просто хорошая сигара, – ответил он и добавил: – Я хочу, чтобы ты меня понял, Майкл, мы ничего не празднуем и я пришел не для того, чтобы поздравить тебя с успехом. Не скрою: я рад, что ты сделал то, что сделал, но я понимаю – это твои дела, которые не имеют ко мне никакого отношения.

– Да, пожалуй, – согласился я.

– Но с другой стороны, и цели наши совпадают, и, следовательно, ты невольно помогаешь мне. Поэтому не сердись, если я тоже захочу тебе помочь.

– Я вовсе не сержусь, Рамон.

Он кивнул и едва заметно улыбнулся.

– Ладно, плесни мне немного, – сказал я. – Только без льда.

Рамон налил нам по полному стакану, и мы перешли в гостиную, где могли смотреть в окно и разговаривать.

– Мне не нравится другое, – продолжил я. – То, что ты разговариваешь обо мне со своими парнями, обсуждаешь мои дела. Они – не ты, и я им не доверяю. Кастро и Хосе, быть может, неплохие ребята, но остальные… Словом, мне не хочется, чтобы ты говорил обо мне с кем бы то ни было.

Лицо у Района сделалось недовольное и одновременно расстроенное.

– Извини, Майкл, это была моя ошибка. Но пойми и ты: мне нужно было сказать им что-то, чтобы они не думали, будто я совершил глупость, когда взял тебя на работу. Ты прав, порой они действительно ведут себя несдержанно, но я им полностью доверяю, потому что они – семья. Кузены, троюродные братья и так далее… Не беспокойся, они будут молчать.

– Уж ты позаботься, чтобы они молчали, Рамон, – сказал я, пристально глядя на него. – Позаботься как следует.

– О'кей, – ответил он после небольшой паузы.

– О'кей? – повторил я. – Я должен раствориться в этом городе, исчезнуть, и мне совершенно ни к чему, чтобы десятки людей… – Не договорив, я сделал глоток из своего стакана.

– Ты действовал очень хорошо, – мягко сказал Рамон. – Честно говоря, я не думал, что ты возьмешься за дело так круто, но… Это действительно было хорошее начало.

– Хотел бы я знать, как много ты знаешь… – проговорил я.

– Я знаю достаточно, Майкл. Знаю, что наши пути пересеклись лишь на время, потом ты снова пойдешь своей дорогой. Еще я знаю, что ты поможешь мне и ничего за это не попросишь. Но я сам хочу помочь тебе, Майкл, и вовсе не за твои услуги, не за хорошо выполненную работу, а по-дружески. Хочу поддержать тебя и дать тебе денег, чтобы потом ты мог отправиться куда пожелаешь…

– Спасибо.

– Времена меняются, Майкл, и я это чувствую. Перемены буквально носятся в воздухе. Теперь, чтобы выжить, придется действовать во много раз хитрее и осторожнее. Попомни мои слова: еще до конца девяностых все изменится, все будет другим, новым. Я это знаю, и ты тоже знаешь… Билл Клинтон как раз такой человек, что…

– Кто это – Билл Клинтон?

– Черт побери, Майкл, что с тобой?! Клинтон – это президент.

– Соединенных Штатов?

Рамон уставился на меня. Похоже, он никак не мог поверить, что я не шучу, а говорю серьезно.

Мы еще немного посидели у окна, потягивая виски и глядя в темноту за окном. На улице было холодно и дул резкий ветер, от которого стекла в рамах дрожали. Почему-то я чувствовал раздражение.

– Вот что, Рамон, – сказал я наконец, – давай договоримся раз и навсегда: я тебе не лакей и не мальчик на побегушках, и ты не должен говорить твоей шпане, твоим долбаным доминиканским молокососам, будто я на тебя работаю, потому что это не так, понял?

– Майкл, я думал…

– Понял или нет, черт возьми? – перебил я, повысив голос.

– Да, – грустно сказал Рамон.

Он поставил стакан и провел ладонью по макушке. Макушка его была почти что лысой, и жест этот, по-видимому, сохранился у Рамона с прежних времен, когда волосы у него на голове еще росли. Потом Рамон глубоко вздохнул, явно собираясь произнести речь. Я откинулся в кресле и расслабился.

– Я вот что хотел сказать, Майкл: я ничего не знаю о твоем прошлом, а ты ничего не знаешь о моем, но уверяю тебя: моя жизнь – не банальная история о мальчике, который убежал из дома и приехал в Нью-Йорк, чтобы торговать на улицах кокаином. Я – не какой-нибудь бандит с большой дороги. Меня воспитывал дядя, а он был образованным человеком. Правда, было время, когда я делал что хотел и никто мне был не указ, но к шестнадцати годам я уже твердо знал, что на черном рынке сумею заработать гораздо больше, чем любым законным способом. Я занялся контрабандой, наркотиками… Но для меня наркотики только средство для достижения цели, способ накопить первоначальный капитал, не больше. Когда у меня будет действительно много денег, я займусь чем-нибудь доходным: недвижимостью, строительством и так далее. Вот увидишь – у меня все будет как сейчас у Бланко…

– Мы называли его Темным, – сказал я, чтобы прервать поток его красноречия. У меня не было настроения выслушивать исповедь Рамона.

– Почему? – удивился он.

– Так… Просто кличка.

– В общем, я буду как он – уважаемый человек без единого пятнышка на репутации. У меня будут дома, земельные участки… Может быть, буду баллотироваться на выборах в законодательное собрание штата. Видишь ли, я хотел бы принести пользу своим землякам, городу. Не знаю, что ты обо мне думаешь, Майкл, но самому себе я кажусь неплохим человеком. Ей-богу, неплохим! Во всяком случае, я не эгоист, который все гребет под себя.