Колесо судьбы. Канон равновесия (СИ) - Александра Плотникова

Водяник просунулся весь и деловито прошлепал босыми ногами по холодному каменному полу. Из одежды на нем, как обычно, красовались жилетка и штаны на голое тело. Бр-р-р, смотреть холодно.

Сдунув с лица длинную челку, Ринорьяр присел перед Волком.

— Вот же умудрился. Ну ничего, сейчас поможем. У меня рыбки тоже, попервах бывает, как наплаваются — после даже плавником шевельнуть не могут, не то, что обернуться. Эй, ваша мохнатость, для купаний не сезон!

Он приподнял тяжелую Волкову голову и, просунув руку под шею, устроил у себя на плече. Мокрая шерсть липла к пальцам, туша была безвольной и неподъемной. Водяник погладил зверя по морде, не преминув дернуть за усы — ох и бегать ему от Ваэрдена потом! — и запел что-то на тягучий лад Мелорских островов. Даже меня пробрало тем знойным потоком солнечного света, что чуть ли не осязаемо искрился в гортанном голосе братца. Свежесть летнего морского мелководья, слепящие блики на воде, прогретый полуденным солнцем воздух с запахом водорослей и соли. Горячий белый песок под босыми ногами…

Волчья шерсть, наконец, завихрилась туманными клочьями, очертания тела поплыли. Судороги волнами прокатывались по нему, но тощий с виду Рино держал крепко, не давая напрасно биться. Когда пение смолкло, на постели лежал ифенху — без одежды, нехорошего синеватого вместо привычной зелени цвета. И холодный как ледышка. Братец присвистнул.

— Ух ты! Ну прям как я после какой-нибудь заварушки. Рыся, давай его определим под одеяло.

Я молча взялась помогать брату. Вдвоем мы кое-как вытянули из-под Волка промокшие плащи, укутали в прогретый у огня шерстяной плед а сверху накрыли одеялом. Он отзывался на все только слабым скулежом. Заглянувшая с требуемыми молоком и водой служанка была удостоена беглого «молодецдавайсюда», а после Рино подорвался как ужаленный.

— Ты вот что, Рыся, напои-обсуши его, а я ща мигом туда и оттуда, идет?

Не успела я рта раскрыть, как его и след простыл — только дверь грохнула. Вот же, три шипа звездоцветки в заднице торчит, не меньше…

Села на постель, покосилась на воду и молоко. Едва теплые — пока это их от кухонь сюда донесли… Это ничего, чуток Силы в руки влить, подержать — и согреются. Надо ободранные лапы промыть, надо проверить, не застудил ли по дурости легкие, надо…

Ифенху не болеют. Это просто невозможно. Их тела сами выжигают любую заразу, а чтобы простудить Темного, нужно запихать его в ледяную пещеру высоко в горах на дюжину дней без еды. Закопав при этом в снег в мокрой одежде.

Волк хрипел. Хорошо еще, жара не было.

Что происходит вокруг меня? Чувство искаженности, неправильности усилилось, подкрепленное распирающим меня изнутри… Светом? Я взялась за дело, пытаясь отвлечься от странного беспокойства, да не тут-то было. Оно зудело, как надоедливая муха, вилось и уворачивалось, не давая себя прихлопнуть. Внезапно накрыло пониманием, что отец сейчас не появится, как не зови. Хотя, наверняка не спит и прекрасно знает, что случилось. Он опять не вмешивается в своей излюбленной манере. Хорошо, если поутру придет, и то — ни лечить, ни помогать не станет. Только улыбаться будет из угла по-кошачьи загадочно. Я закусила губу и занялась Волковыми лапами, пока он не то спит, не то в забытьи. Непривычно, странно. Но — долг жены воина и правителя в том и состоит, чтобы дожидаться своего Sierru из боя, а после выхаживать, чтобы снова ждать. Что ж. Видит Вещий — для меня это в первый, но далеко не в последний раз…

Как я ни старалась смывать грязь и кровь осторожно, вода все-таки причиняла боль. Даэнну дернулся и перехватил мою руку.

— Рыся… Как? Что я здесь делаю?.. — мать моя ведьма, он еще и голос сорвал начисто!

— Лежишь, что еще, — фыркнула я, не удержавшись от раздраженного тона.. — Сейчас молока дам, и спать. А вздумаешь отпираться — дам еще и поленом в лоб.

Вот теперь я сполна понимала маму, когда она грозилась пресловутым поленом отцу засветить! Такое частенько бывало, когда он возвращался из лесных дебрей особо потрепанным или слишком усердствовал с потоками, а потом его приходилось отпаивать травами.

— Разве можно так? — вопросила я, не надеясь на ответ. — Ты меня чуть вдовой до свадьбы не оставил! А если бы эти гайсем мимо тебя так и не прошли?!

Я в сердцах чуть не залепила Волку мокрым полотенцем по уху. А он смущенно улыбнулся и хихикнул. Чуть ли не с того света вытащили, а он веселится, морда мохнатая! Правда, вид все равно несчастный.

— Пей, — велела я, одной рукой приподнимая непутевого суженого за плечи, а второй поднося к побелевшим губам заново разогретое молоко. Как странно видеть Даэнну слабым… Подчинился он безропотно, несмотря на то, что горячее молоко терпеть не мог.

Ощущение обнаженной кожи под ладонью тоже было новым, и от него по телу побежали мурашки, сладко напряглось что-то внутри… Ой. Снова то самое чувство «первого лета», забытое и страшное своей неудержимостью. Запрещенное желание, которому я не давала ход даже во время салочек в десмодских чащобах. Ой.

«А ну-ка, живо взяла себя в лапы!»

Как ни в чем не бывало — главное, не делать слишком каменное лицо! — я помогла Даэнну улечься обратно. Глаза и у него, и у меня закрывались сами собой.

— А ты? — просипел он, явно борясь с желанием немедленно свернуться в клубок и заснуть.

— Ну, я надеюсь, ты подвинешься и не будешь против моего присутствия под боком?

— Это же твоя спальня, — протянул Волк, словно сомневался. — Как я могу быть против.

«Куда там запропастился Рино? Ну и демоны с ним, мы все-таки спать хотим!»

Я уже собралась было лечь и даже скинула халат, как дверь… нет, не грохнула, потому как ее придержал Рейю. А тот, которого я послала коротать время в обществе тварей Бездны, пролетел по комнате ураганом и плюхнулся прямо на пол.

— Мы пришли! — объявил он.

— Не горлань, — поморщился Рей. И посмотрел на Даэнну.

Лет этак триста назад я бы похихикала над его грозно-укоризненным взглядом и растрепанным, совершенно домашним видом — уж Рино-то умел подымать с постели, за ним даже мертвый погонится, не то что старший брат! — но сейчас веселья не было ни капли. Под этим взглядом Волк невольно вжимался в подушки.

Рейдан глядел молча и устало. Похудевший и бледный как мертвец, он казался до срока состарившимся. Да еще на висках паутинчато пробилась внезапная седина.

— Ну и зачем?

Вопрос повис в воздухе. Я набрала воздуха в грудь, собираясь возмутиться. Ночь на дворе, обоим следует лежать да сил набираться. Одного шатает, как полевую былинку под ветром, вон, Рино уже изготовился ловить, второй головы поднять не может! Посмотрела на брата и возмущаться передумала. Этим взглядом можно было заколачивать гвозди.