Паладин душ - Лоис Буджолд

В его сухом полусмешке не чувствовалось обиды:

— Мне приходилось сталкиваться с такими заблуждениями и раньше. Но верно как раз обратное. Это у меня всю жизнь был отец. А у Эриса была мечта. Мой отец взял на себя практическую сторону воспитания нас обоих, и он старался быть хорошим отцом и для Эриса, хотя это удавалось ему только благодаря дополнительным усилиям. Его же любовь ко мне не знала преград. Но Эрис никогда не ревновал и не обижался, потому что однажды всё должно было измениться. Однажды его великий отец призовёт его ко двору. Туда, где он очень могуществен. Это случится тогда, когда сын станет достаточно хорош для этого, станет искусен во владении мечом, конём, превратится в прекрасного офицера. Блистательный лорд ди Льютес посадит его по правую руку от себя, представит своей богатой свите и скажет влиятельным друзьям: Смотрите, вот мой сын, разве он не хорош? Эрис никогда не носил свою лучшую одежду; она была уложена в сундуки, подготовлена к путешествию. К тому времени, когда отец позовёт его. На сборы Эрису понадобилось бы не больше часа. А потом ди Льютес умер, и… мечта так и осталась мечтой.

Иста печально покачала головой:

— Все те пять лет, что я знала его, Арвол ди Льютес едва ли упоминал Эриса. И никогда не говорил о вас. Если бы он не погиб в подземельях Загара той ночью… приглашение ко двору могло так и не прийти, мне кажется.

— Когда я вспоминаю об этом, мне тоже так начинает казаться. Умоляю вас, только не говорите это Эрису.

— Я вообще не знаю, что ему говорить.

У меня есть свои страхи. И как бы то ни было, лучше не откладывать их в долгий ящик.

— У меня… Моим отцом был живой человек, — продолжил Иллвин. — Строгий, когда нужно: как мы ругались, когда я был моложе! Я так рад, что он дожил до времени, когда мы оба стали взрослыми мужчинами. Здесь, в Порифорсе, мы заботились о нём, когда его разбил паралич: увы, не очень долго. Тогда мне хотелось думать, что он ушёл, чтобы присмотреть там за нашей матерью, потому что несколько раз мы видели, как он ищет её. — Его глубокий голос дрогнул. — К тому времени прошло двадцать лет со дня её смерти. Жизнь так непрочно держалась в нём, что его смерть в сезон Отца не показалась горькой. Я держал его за руку до последней секунды. Ладонь была прохладная, сухая, почти прозрачная. Пятеро богов, к чему это я? Так вы заставите меня болтать без умолку. — Ты уже болтаешь, подумала она; но заметив, что он старательно подавил подозрение, мелькнувшее в его глазах, она тоже сделала вид, что не заметила этого. — Вот как я был бастардом. — Он помолчал и взглянул на неё. — А вы, та кто утверждает, что видела их в лицо, верите, что боги соединяют нас с теми, кого мы любили? Тогда, когда наши души взмывают ввысь?

— Не знаю, — Иста сама удивилась прямоте своего ответа. О ком он думает? Об Эрисе в будущем или о старом сьере ди Арбаносе? — Наверное, я не любила никого настолько, чтобы знать. Думаю… это не пустая надежда.

— Хм.

Она отвела взгляд от его лица, чувствуя, как этот задумчивый изгиб бровей незваным гостем вторгается ей в душу. На глаза ей попался Горам, который снова покачивался из стороны в сторону, сцепив руки. Внешне обычный седой, стареющий слуга. Внутренне… обнажённое, ободранное существо, выжженное, словно деревня, разорённая отступающими войсками.

— Как вы встретились с Горамом? — обратилась Иста к Иллвину. — Где?

— Я был на разведке в Джоконе, и, как обычно, у меня выдалась свободная неделя. Мне удалось собрать планы замка и городов удивительно быстро. — Короткая улыбка, вспыхнувшая на его губах, указывала, что раздобыл он нечто большее, чем просто планы, но он продолжил: — Я направлялся под видом торговца лошадьми в Хамавик, и мне посчастливилось приобрести больше товара, чем я рассчитывал. Таким образом, мне оказался необходим ещё один грум. Как рокнарский торговец, я, если подвернётся случай, выкупаю Шалионских пленников. Человеку, не имеющему семьи, вряд ли можно надеяться на выкуп со стороны родных. Гораму не оставалось даже этого, потому что он уже практически потерял разум и память. Я счёл это следствием удара по голове в последней битве, хотя шрамов видно не было, результатом плохого обращения или лихорадки. А может быть, и того и другого. Совершенно ясно, никому больше не пришло бы в голову купить его, и я заключил очень выгодную сделку. Как выяснилось. — Улыбка снова осветила его черты. — По возвращении в Порифорс я освободил его, но он попросил оставить его у меня в услужении, потому что не знал, где теперь находится его дом.

У стены Горам утвердительно закивал. Иста задержала дыхание:

— А вы знали, что он был одержим демоном? — Иллвин аж подпрыгнул:

— Нет!

Горам выглядел не менее ошарашенным. Лисе развернулась на девяносто градусов и изумлённо воззрилась на грума. Глаза Иллвина сузились от внезапной мысли:

— А откуда вы знаете, рейна?

— Я вижу. Вижу его душу. Одни клочья и лохмотья. — Иллвин моргнул и осел на подушки. Через секунду он крайне осторожно спросил:

— А мою вы видите?

— Да. Для меня это плотный белый огонь, вытекающий из вашего сердца и идущий к вашему брату. А его душа напоминает духа, который уже начинает распадаться и размываться. Она находится внутри его тела, но не прикреплена к нему. Она только… парит в нём. У Лисе душа яркая, многоцветная, очень сконцентрированная, прочно связанная с плотью, которая создаёт её.

Лисе, по-видимому, сочтя, что ей сделали комплимент, весело улыбнулась.

Задумчиво помолчав, Иллвин сказал:

— Должно быть, это отвлекает.

— Да, — коротко ответила Иста. Он откашлялся:

— То есть вы утверждаете, что Горам был магом? — Горам в ужасе замотал головой:

— Я не такой, леди!

— Горам, а что ты можешь вспомнить? — спросила Иста. Морщинистое лицо задвигалось от напряжения:

— Я знаю, что шёл с армией Орико. Помню палатки рея, все из красно-золотого шёлка, блестящего на солнце. Помню… как иду среди пленников, в цепях. Работаю, какая-то работа в поле, жаркое солнце.

— Кем были твои рокнарские хозяева? — Он покачал головой:

— Их я помню плохо.

— Корабли? Ты когда-нибудь бывал на корабле?

— Не думаю. Лошади, да. Там были лошади. — Иллвин вставил:

— Мы и раньше разговаривали о том, что он может вспомнить, тогда я пытался найти его семью. Должно быть, он был пленником несколько лет, видимо, с того времени, как князь Бораснен в первый раз попытался напасть на крепость Готоргет, за два года до того, как она пала. И по тому, что говорил Горам, у меня сложилось впечатление, что как раз в этой кампании он и участвовал. То, как его взяли в плен, он тоже не помнит. Вот почему я решил, что его разум пострадал от лихорадки совсем незадолго до того, как он мне попался.