Опасности прекрасный лик - Уинслоу Элиот

Тони пробралась мимо него в спальню. Сняв куртку, бросила ее на кровать, после чего пошла в ванную.

Вой пилы стих. Когда Тони вышла вновь, мужчина укладывал инструменты. Тони с несчастным видом указала на гостиную.

— Когда вы закончите?

Мужчина пожал плечами.

— Я приду завтра. Может, еще пару недель.

Это были его первые слова, и Тони поразилась музыкальному звучанию его голоса. Говорил он с сильным французским акцентом. Тони посмотрела на него более внимательно. Его черные руки походили на стволы деревьев, бедра в обтягивающих джинсах были узкими и мускулистыми. Тони захотелось продолжить с ним разговор.

— Когда вы придете завтра?

— Утром.

Он закончил укладывать инструменты. Его безразличие задело Тони.

— Выпьете пива перед уходом? — предложила она.

Мужчина посмотрел на нее с чуть большим интересом, однако произнес:

— Нет, спасибо. Я лучше пойду.

— Как вас зовут?

— Пьер.

— Меня зовут Тони. Вы откуда?

— С Гаити. — Пьер наконец улыбнулся ей. — Может быть, я увижу вас завтра?

Тони кивнула. Когда дверь за ним захлопнулась, она пошла на кухню и налила себе выпить. Она снова наладит свою жизнь, поклялась себе Тони. Без Дома. А через секунду разрыдалась.

ГЛАВА 53

Джонни оставался у Эмми месяц. Он подхватил грипп, что помешало ему уехать. Когда ему стало лучше, он все говорил, что уезжает в Лос-Анджелес. Но выглядел он так, будто у него не было сил.

Лето в тот год выдалось раннее: уже в мае стояли жаркие, влажные дни. Как-то в воскресенье они с Эмми сели на электричку до Кони-Айленд, сошли там и заторопились через жаркий, переполненный отдыхающими парк с аттракционами на пляж, словно, поспешив, они могли вернуться на семь лет назад к золотой полоске солнца и песка на пляже в Малибу.

Было так жарко, что они тут же отправились купаться. Лениво покачиваясь на ласковых волнах, Джонни закрыл глаза и стал рисовать перед глазами всевозможные картины, чтобы отогнать навязчивые мысли о спиртном. Самой яркой картиной предстал их роскошный сад в Пасифик-Палисейдс. Джонни буквально вдыхал аромат цветущих апельсиновых деревьев. Он плавал в бассейне, а Эмми ласково махала ему с веранды. Он вспомнил, как она, пританцовывая, спускалась, бывало, по выложенным красной плиткой ступеням к лужайке, вспомнил блеск каштановых волос, сияющие от масла и солнца загорелые ноги. Они занимались любовью в бассейне до захода солнца. Эмми смеялась каким-то его словам. Тогда она постоянно смеялась. Они занимались любовью повсюду. На лужайке. На балконе. На полу в кухне: он ложился на спину, белый кафель всегда сверкал чистотою. Кожа Эмми, когда она сверху прижималась к нему, была такой же прохладной, как кафель под ним. «Ужин готов», — говорила она, когда наступал момент. Иногда, если у них останавливались друзья или служанка была наверху в спальне, он нежно прикрывал ей рот рукою, чтобы приглушить ее крик. Как приятно было наблюдать за ней в эти минуты.

— Почему ты не сказал мне, что АПГ аннулировала договор на съемки «Пылающего леса»? — Эмми лежала на спине, болтая ногами в ласковых волнах.

— Я об этом услышал в тот день, когда ты ушла. Мне казалось, что тебе все равно.

— Да, наверное, так и было, — согласилась Эмми.

После того как они расстались, в Эмми произошли изменения, которые смущали его. Джонни хотелось, чтобы вместо строгого черного купальника на ней были полоски золотистой ткани, которые она с трудом натягивала на все нужные места. Ему хотелось, чтобы она больше смеялась. Ему хотелось, чтобы они любили друг друга.

— Ты когда-нибудь вспоминаешь дом? — внезапно спросил Джонни.

— В Пасифик-Палисейдс?

— Да. Какое было прекрасное время!

Эмми закрыла глаза.

— Странно, — произнесла она. — Я почти не помню тебя там.

— В каком смысле? Я же был там почти все время.

— Нет, не был. Ты там никогда не был. — Но тут же добавила, почти извиняясь: — А вообще-то дом был роскошным. Дому там нравится?

Она открыла глаза и увидела, что Джонни с удивлением уставился на нее.

— Что значит — я никогда там не был?

— Я совершенно не помню тебя там. Ну не странно ли? Потому что ты был там, наверное, наездами.

— Чаще.

— Разве? Смешно, но я не помню. Я помню, что была там одинока.

Через минуту Джонни сказал:

— Я так и не понял, почему тебя так расстроил мой роман с Жаннет. Знаешь же, что это не первый роман.

— Знаю. Романы тебе нужны, как воздух.

— Почти, — пошутил Джонни.

Эмми стала нырять в волнах, которые выглядели дружелюбно.

— Я помню первый день, когда мне в голову пришла мысль уйти от тебя, — сказала она, переводя дыхание. — Тебе не нравился цвет волос Жаннет в одной из твоих картин. В доме у нас были несколько человек из съемочной группы. Ты вывел их на улицу, показал свой новый «порше» и сказал, что ее волосы должны быть точно такого же золотистого цвета.

Джонни рассмеялся.

— Меня поражает не то, что ты развелась со мной, а в первую очередь то, что ты вышла за меня замуж.

Эмми снова нырнула и сделала под водой медленный переворот.

— Это правда, Эм? — спросил Джонни, когда она вынырнула.

— Что?

— Что ты вышла за меня замуж потому, что я был великим режиссером?

— А ты был великим режиссером?

— Ты не ответила на мой вопрос.

— Если сказать тебе, что вышла замуж по любви, ты все равно не поймешь. Для тебя любить людей то же самое, что извлекать из них пользу.

— Я любил тебя, когда просил твоей руки.

— Именно об этом я и говорю.

— Не понимаю.

Она пожала плечами.

— Ты имеешь в виду, что я использовал тебя, а ты меня — нет?

— Ничего более банального придумать нельзя. Возможно, и я использовала тебя. Возможно, любят только тех, от кого есть польза. Кто знает?

— И какая же мне от тебя была польза?

Теперь настала ее очередь смеяться.

— Я помню, как я любил тебя, — рассудительно ответил Джонни. — Я помню, как мы занимались любовью и как я был влюблен. У меня были романы, но я никого не любил так, как тебя.

Эмми поплыла к берегу, Джонни за ней.

— Наверное, ты очень расстроена, — сказал он.

— Чем?

— Мною. Тем, каким я стал.

— Да не очень.

— А, значит, ты рада. Отомстила.

— Нет, дело не в этом.

Он помолчал, затем произнес:

— Я все тот же, каким ты помнишь меня. У меня те же мечты и амбиции, что и в восемнадцать лет. Но в пятьдесят они кажутся смехотворными. Почему это так? Когда мне было восемнадцать, все превозносили меня, как черт знает что, хотя я ничего еще не достиг. А теперь я считаюсь неудачником только потому, что я не пеку каждый год, как блины, грандиозные фильмы.