Полная гибель всерьез - Юрий Пивоваров

Получается так: Гоббс был единственным совершенно радикальным и полностью последовательным теоретиком правового государства и государства безопасности (Sicherheitsstaat); образ Левиафана есть для него барочный фасад. За ним помещается потребность в безопасности соперничающих властей и в конечном счете соперничающих индивидов. Поэтому индивид как таковой вынужден чем-то овладевать, спорить, утверждать, осуществлять властную политику. Странным образом Бегемот не может быть таким фасадом, как Левиафан. Как это объяснить? Тем, что наземное животное солиднее? Очень важный вопрос! Фасад именно фальшивый (с. 41–42).

21.11.47. В чем специфика утопии (в противоположность всевозможным видам идеальных конструкций, мечтаний и фантастических программ)? Она состоит в том, что Томас Мор, который изобрел слово утопия, находился в русле пространственной революции своего времени и сумел найти оттуда выход в непространство, в U.Topos, к чему был совершенно не способен античный грек. Стремление от топоса есть самое удивительное у Мора. Однако это лишь первая, поверхностно-негативная сторона. Суть в следующем: это стремление от пространства и места, эта потеря местоположения есть абстрагирование от (для античного человека вечной) связности места и порядка. Любой порядок есть конкретно местоположенное право. Право — это право только на правильном месте по эту сторону «линии»! От этого при Море сознательно отказываются. От места и пространства больше уже ничего не зависит. Это уже дано не Богом и не природой, но случайно, самовольно, свободно избрано людьми, воздвигнуто на заранее заготовленном уровне, так что это уже вообще не зависит от местоположения. Итак, я вижу в утопии не некую произвольную фантастику или идеальную конструкцию, но определенную систему мышления, созданную на основе снятия пространства и потери местоположения, на больше-не-связности пространством социальной жизни человека. Другими словами, это «отступление границы природы», которое делает человека господином природы. Человек создает свой собственный мир согласно своим рациональным воззрениям. Прогресс техники ведет к тому, что в этом смысле утопия становится все более холодной. В конечном счете утопия наталкивается на последнюю границу природы, природу человека как такового, и измышляет общество, составленное из планово-унифицированных людей. Существует лишь утопический социализм (всякий иной есть национал-социализм); научность социализма — это как раз и есть утопическое.

Это есть логика Brave New World («Прекрасный новый мир» (англ.) — название романа Олдоса Хаксли), великое значение которой и связано с тем, что показывается, как человек в соответствии с планом изменяет природу человека. Обратите как-нибудь внимание на эту мысль: отношение утопии к природе человека (воспитание, выращивание, наконец, изготовление гомункулуса). У Мора еще классически-гуманистическая позиция; у Дефо (Робинзон) уже конструкция на основе изолированного индивида; у Свифта — фантастическое изменение человека как такового (великаны, лилипуты, лошади); у Олдоса Хаксли — планомерное, научное производство унифицированного человека.

Иначе говоря, это — тотальное планирование, которое также втягивает природную данность человека в свою несвязанность местоположением. Итак, утопией называется: логическая потеря местоположения в самом что ни на есть тотальном, в том числе отрицающем место человека в наличной природе, смысле, смысле снятия связи порядка и местоположения.

Полития Платона — это утопия; настолько, насколько каждая идея означает потерю местоположения как противостоящего действительности. Еще в 1938 г. Пьер Ланн разоблачил тотальное государство как наиболее последовательное государство идеала; государство логичное в платоновском смысле (но не аристотелианско-томистском), поскольку различие идеи и действительности реализуется в нем в пользу идеи. Однако Платон мыслит еще не строго научно; а также еще и не глобально; он мыслит еще утопически; но его идеализм открывает дорогу для утопии … Томас Мор приносит потерю местоположения в начале географической пространственной революции; Хаксли — дегуманизацию в начале технической пространственной революции, поскольку мы вступаем в эпоху техники. Мор приходит из Англии с тем, чтобы завоевать новый мир моря; Хаксли исходит из современного индустриально-технического императива нового мира, авантюристичность которого будет гораздо большей, гораздо более страшной, нежели старые Adventures (приключения, авантюры — англ.) эпохи пиратов в XVI и XVII столетий (с. 46–48).

25.11.47. Я выхожу из истории и вхожу в свою субстанцию (с. 51).

03.12.47. Сегодня каждый физик знает (что раньше было ясно только хорошим теоретикам познания), что наблюдаемый объект меняется в процессе наблюдения над ним (с. 56).

07.12.47. Воля к, право на и академия для — вот три символа превратного (verkehrt) мира, который разделился в себе и ненадежен (с. 51).

11.12.47. Противоположность бытия и должествования — это уже диктатура; отсутствие интеллектуального инстинкта у Кельзена. Ты не можешь, но ты должен. Поэтому его демократическое мировоззрение просто postiche (фальшивый, искусственный, притворный — франц.) (с. 59).

14.12.47. Я теряю свое время и приобретаю себе пространство (с. 60).

11.01.47. Продукты распада философии немецкого идеализма в действии … Теогония осыпи. Когда я сегодня читаю Макса Планка, или Гейзенберга, или даже К.Ф. фон Вайцзеккера, я слышу философию, но слышу я только отголосок Т.Ф. Кнаппа и Генриха Риккерта. Дом евангелического пастора. Квантовая физика есть по преимуществу метафизика; она родилась не только из духа, но гораздо больше из понятий неокантианства (с. 79).

17.03.48. Представительство (Representation) и номинализм появляются с духовно-исторической точки зрения одновременно и, по-видимому, типологически связаны друг с другом. Veritas in verbo (dicto) non in re (Истина в слове (продиктованном), но не в деле — лат.). Присутствие (наличие, наличность) и реализм понятий; номинализм: не присутствие, но делать присутствующим в сознании (отсутствующее, или лучше — не наличествующее). Диктатура и номинализм: dictamen (диктуемое — лат.); Veritas in dictamine non in re (Истина в диктуемом, но не в деле — лат.). Пред (Re) в представителе (Reprasentare) дает (сверхкомпенсированное) усиление, которое сопровождает чувство недействительности (с. 110).

21.03.48. Вторая мировая война со стороны Германии была не только войной на два фронта, но и комбинацией двух типов войн. Г. (Гитлер. — Ю.П.) должен был вести две различные войны (глупо было полагать это осуществимым): одну, недискриминационную, против Запада и одну, дискриминационную, против России и славянских народов (позже на полях Шмитт приписал: «В то время как делались беспомощные попытки капитулировать перед Западом». - Ю.П).

Вследствие этого пришел адекватный ответ с Востока, из России. Хозяином Нюрнбергского процесса был Советский Союз, который воспользовался моральным возмущением Америки. Настоящий вопрос состоит лишь в том, русскому или американскому Grossraum будет принадлежать Германия… (С. 117).

22.04.48. Бегство от свободы есть in concreto (В конкретном деле — лат.) не что иное, как бегство в технику. Соответственно, дорога к свободе была бы дорогой от техники… (с. 134).

30.04.48. Судьба юриста и сословия юристов на континенте: со времен Французской революции 1789–1848 гг. право раскалывается на легальность и легитимность; это кончается тем, что юрист опускается до голой легальности, чистого позитивизма. За этим расколом 1848 г. начинается раскол легитимности. Поначалу, в эпоху Реставрации 1818–1830 гг., это явилось в виде исторической династической и реставрационной легитимности. Против нее выступила революционная легитимность и в конечном счете победила. Критерий здесь таков: чистая совесть со ссылкой на легальность и иллегальность; великий манифест победы — это работа Ленина о легальности и иллегальное лишь как о методах (радикализм, детская болезнь революции). Существует аутентичная философия права (на философско-исторической основе: Лукач Г. История и классовое сознание. 1923). Ныне имеется лишь одна революционная легитимность. Она оправдывает любую жестокость, любому империализму придает характер освободительного движения, любой бесчеловечности — характер высшего человеколюбия, и всему — войнам и гражданским войнам, ликвидации целых (социальных. — Ю.П.) слоев и народов гарантирует оправдание мирового духа.