Красные камзолы - Иван Юрьевич Ланков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сашку я однажды нашел на вершине шатра одной из крепостных башен. Он сидел, обняв шпиль, дрожал как осиновый лист и, как завороженный, смотрел вниз.
— Ты чего там?
Оказалось — это он так смелости учится. Наверху скользко от снега, неудобно держаться и с непривычки страшно. А раз страшно — значит ему, Сашке, туда и надо. Бояться и превозмогать. Пришлось прикупить кусок веревки и научить Сашку вязать испанскую беседку. Пусть хоть какая-то страховка будет. А тот еще и возмущался — мол, когда веревкой пристрахован — не так страшно, а значит, пользы не будет. Угу. А мне вот прям большая польза, когда он навернется по скользкой кровле. Шатер на башне, конечно, деревянный. Только дерево это старое, местами покрытое мхом. А нога по сырому мху скользит ого-го как. А еще если и со снегом, да еще учесть, что подошвы здесь плоские… Нет уж. Первая и главная заповедь верхолаза — страховка должна быть непрерывной. Так что хочешь ползать по верхотуре — учись вязать страховку. Из двух трехметровых кусков веревки. Уж извини, других нет. Покупать больше — разориться можно. А прикупить пеньки и сплести веревку самому — это только летом. Там какие-то свои особенности производства, связанные с вымачиванием посконного волокна, сушением и прочие премудрости, которыми по зиме никто заниматься не будет.
Тем более что я и веревки-то делать не умею. Пользоваться — умею, делать — нет. А то, что они вьются из конопли, так и вовсе для меня было открытием. Я-то думал, что всякая посконь и матерка, из которой делается пенька, — это что-то экзотическое и неведомое. Угу. Ну да, экзотическое. В моем времени никто уже и не помнит, небось, что конопля нужна для изготовления веревок и мешковины. Что грубее и прочнее — то посконь. Что мягче и эластичнее — то матерка. А конопляное масло так и вовсе используют на кухнях вместо подсолнечного. Ну и синяки смазывать, чтобы быстрее прошли. А уж синяков на морде за зиму Сашка притащил много. Дня не проходило, чтобы он не сцепился с кем-нибудь из соседних рот. И ведь сам первый задирается, а потом летает по всему Среднему городу, по причине превосходства соперника в массе. Ну да ладно, чем бы дитя ни тешилось… Пока никого не покалечили — и то ладно.
Ну а мы с Алешкой и Никитой продолжали осваивать плотницкое мастерство под мудрым руководством Ефима и там, куда Фомин пошлет. То есть по всей крепости. А она тут очень, очень большая. Я уже говорил, что Псков — город-крепость? Ну так вот за эту зиму я, наверное, облазил ее всю. Эдакий промышленный туризм получился. Сползать на историческую достопримечательность, постучать по ней молотком и получить за это что-нибудь хорошее для капральства или роты.
Стены и башни Пскова были без ухода несколько лет, так что работы у нас было много. Зато не было никаких проблем с питанием. То ли Ефим с кем-то договорился, то ли ротный каптернамус, но еду на все артели нашей роты теперь готовили женщины из местных. Видимо, это была какая-то договоренность нашего квартирмейстера с местным градоначальником. Так и пролетело время до самого Рождества. Которое я, к слову сказать, чуть не пропустил. И пропустил бы, если бы порутчик Нироннен не напомнил бы. Почему-то я был уверен, что оно седьмого января, а не двадцать пятого декабря. Россия-то еще жила по юлианскому календарю, по старому стилю. Так что — двадцать пятое декабря по-нашему. Новый год здесь так же, первого января. Тот самый Старый Новый год. Надо же. Целый год тут прожил и только-только осознал, что здесь все живут в том самом «по старому стилю» и никакого «нового стиля» знать не знают.
Рождество — большой праздник. Только вот в полку его не праздновали. Потому как гулял весь город, а солдаты полка были назначены на патрулирование улиц и поддержание порядка. Причем наша рота, как лучшая, охраняла дома, занятые полком. А остальные роты патрулировали город, потому все приключения достались им. Ну и ладно. Зато мы посмотрели пальбу пушкарей из первых рядов, так сказать. Потому как именно полковые артиллеристы делали салют для всех горожан.
А еще пускали фейерверки и ракеты. Да-да, самые настоящие сигнальные ракеты. Зеленого и красного цветов. Оказывается, в это время они были не только известны, но даже являлись штатным средством сигнализации в армии. Вот тебе и дикий восемнадцатый век!
После Рождества пошел вал чинопроизводств. Из Петербурга прибыл новый командир полка Вильгельм Лебель и привез с собой десяток своих офицеров, список нового штата полка по очередной реформе графа Шувалова и разрешение на кучу назначений по своему разумению.
* * *
— Аз, Георгий Серов, Иванов сын, обещаюсь и клянуся Всемогущим Богом пред Святым Его Евангелием, что хощу и должен моей природной и истинной Всепресветлейшей, Державнейшей, Великой Государыне, Императрице Елисавете Петровне, Самодержице Всероссийской…
В Троицком соборе псковского Крома собралось почти два десятка человек. И присягу у нас принимал лично настоятель храма, по совместительству главный священник города Пскова. Десять человек, включая меня, становились капралами. Ефим, Максим Годарев и еще четверо капралов других рот производились в ундер-офицеры. Мартин Карлович Нироннен из подпорутчика производился в полные порутчики, плюс еще один порутчик производился в капитаны. Какой-то незнакомый. Видимо, из тех, кого перевели к нам из Шлиссельбургского полка.
Полковник Вильгельм Лебель ожидал нас на Вечевой площади перед собором. Сам он со своей командой был приведен к присяге еще в Петербурге. Они, датчане, лютеранского вероисповедания, у них другие ритуалы. И в православный храм им то ли ходу нет, то ли просто неприлично заходить, но, в общем, иноверцы на церемонии не присутствовали. Хотя того же майора Стродса такие мелочи вроде не смущали и он спокойно заходил в православный монастырь… Но, как я уже говорил, то не мое дело.
Короткая приветственная речь ко всем произведенным в новый чин, и нам дают сутки отдыха. На празднование.
— Чего не весел, Мартин Карлович? — заботливо спросил новоиспеченный ундер-офицер Годарев. — Или думаешь, Федька плохо баньку истопил?
— А я его знаю, — вдруг сказал Нироннен после некоторой паузы. И явно не про Федьку. — Пятнадцать лет назад этот датчанин был у меня командиром роты. Еще там, в свейской армии.
— И какой
