Легенда о Глорусе - Вика Соколова

Его слова поддержки имели успокаивающий эффект похлеще любого травяного чая. Прям личный валидол. Мог бы быть, если бы я не переживала за него больше, чем за себя. Даже не представляю, почему начала сравнивать Арена с чудодейственным лекарством — видно, таки приболела и рассудок начал шалить, — но все же, стоит признать, он был лучше лекарства: вам когда-нибудь таблетки, капсулы или порошки готовили суп? Или, может, одеялком укрывали, чтобы не замерзли? Нет? И правильно, у вас же не поехала кукуха, как у меня тогда. За то внимание, ту заботу, которыми Арен окружил меня, чуть ли не нимб над его головой видела. Хорошо, хоть вслух ему молиться не начала. Пронесло.

Насытившись вкуснейшим горячим супом, я взбодрилась, пришла в себя и… смутилась той неожиданно открытой милости к Арену. Повезло, что сидела у самого костра, а то внутри разразился такой пожар, что пунцово-красные щеки и уши сдали бы меня с потрохами.

«Но с другой стороны, эти чувства были бы взаимными, да? — я бросила короткий заискивающий взгляд в сторону парня, что после ужина сосредоточенно возился с луком и стрелами. — Так, не смей ничего с ним воображать! — мигом одернула себя. — Остынь, этим отношениям не бывать, у них нет будущего. Хм, хотя мое будущее вообще под вопросом. Если останусь здесь, то кто еще, помимо него, сможет меня вытерпеть? Арен хоть изредка и груб, но все же надежен. Он всегда беспокоился и приглядывал за мной. И мне он нравится, но… Но я не могу дать волю чувствам, не зная наверняка, чем все закончится. А что, если я просто исчезну из этого мира, оставив его одного? Снова, — осознав это, мне стало не по себе. — Не хочу, чтобы ему было больно, чтобы он страдал и остался один. Но разве это зависит от меня? Пусть даже так… Я хочу домой. Это не моя жизнь. И даже Арен не сможет спасти меня от отчаяния, которое точно придет. Похоже, что бы ни случилось, больно в итоге будет всем. Лучше бы этих чувств и не было вовсе. Лучше бы мы остались врагами, что лишь на время заключили союз».

Чувствуя накатывающие на глаза слезы, я отвернулась. Минутный оптимизм и душевный подъем растворялись так же быстро, как проливной дождь белым шумом растворял в себе лес. Но несмотря на всю мощь стихии, что-то смогло противиться ее силе. Нечто черное, прогибаясь под ударными каплями, рассекло дождевую стену.

«Это Карам? — сердце волнительно затрепетало. — Это точно Карам! Он нашел нас. Может, он поможет отыскать пещеру? Нельзя его упустить!» — тело прошиб разряд, и я молниеносно подскочила с места.

— Там Карам! Нужно за ним! — крикнула Арену обрывки своих мыслей, после чего выбежала из-под дерева и ринулась за птицей, вернее, за черным пятном, мелькающим в случайных местах.

«Ингрид, что ты делаешь?! Стой! Вернись! Ингрид!» — сквозь шум дождя расплывчато слышала, как Арен звал меня. Однако в тот момент я всецело была поглощена, как думала, единственной спасительной соломинкой, которую до ужаса боялась упустить. Я бродила чуть ли не на ощупь и кричала:

— Карам! Карам!

Неожиданно позади меня возникла секундная ослепительная вспышка, а затем раздался громоподобный раскатистый треск. Я обернулась и увидела как в дерево, под которым мы остановились, ударила молния, и его стремительно начало охватывать огнем. Даже дьявольский ливень оказался не в силах его погасить, и пламя неумолимо, всепоглощающе добиралось до основания.

— Арен…

В мыслях заезженной пластинкой только и крутилось: «Хоть бы с ним было все в порядке, прошу, хоть бы…»

До смерти перепуганная, я побежала к пылающему дереву. Огонь яро, отпугивающе шипел и трещал, узаконивая свои владения, близко к которым нельзя было подобраться. Но животный страх, сдавливающий нутро невидимыми тугими ремнями, подпитывался не от очередной буйствующей стихии, а простого неведения. Я никак не могла найти Арена, не знала, где он, как он, что с ним. А огонь все распространялся… И чем сильнее он разгорался, тем быстрее стихал ливень, словно отступая, проиграв эту битву.

Я так надрывно звала Арена, что сорвала голос. И утрата практически единственного в таких условиях средства поиска стала последней каплей, переполнившей чашу ужаса и паники. Мной начало овладевать тревожное оцепенение, сковавшее в неподвижный комок нервов. Связь с вменяемостью и разумом вскоре была бы потеряна, если бы в сознание не ворвалось перепуганное ржание привязанных лошадей.

Спасая животных от огня, я слегка опалила руку из-за того, что долго возилась с узлами. Пальцы совсем не слушались, тряслись как инородные отростки, нервируя еще больше. Впрочем несказанно повезло, что Арен научил меня обращению с веревками, иначе все закончилось бы трагичнее. Как только удалось отвязать лошадей, они мигом умчались прочь. Терять их не хотелось, но мне все равно не хватило бы сил их удержать. Особенно Эрнеста.

Транспорт ускакал — и осталась бездейственная пустота, которая, кроме как пожирающими мрачными мыслями и слезами, ничем другим не хотела заполняться. Чтобы спасти остатки психики, я принялась спасать остатки наших вещей. Не сосредоточенно, чисто механически, оттого, думаю, подобное занятие даже самую малость не сумело отвлечь.

«Больше не могу. Мне тяжело. Очень тяжело, — я отпустила мешок и следом опустилась за ним. — Не могу. Хочу домой. С меня хватит. Хватит».

— Когда все это закончится?! — выкрикнула истошно, хрипя, раздражая и того воспаленные связки.

Тело магнитом тянуло к земле — я прилегла на вещах, местами сырыми, местами испачканными, но в основном мягкими. Рука вдруг случайно коснулась чего-то твердого и теплого. Приоткрыв мешок, я обнаружила мобильный телефон. Бессознательно, без особых эмоций взяла его, нажала кнопку «включить», даже не надеясь увидеть что-то на экране, который все-таки загорелся. К удивлению, телефон включился. Неплохая у «Nokia» батарея.

«Хотя какая разница? Что с этим куском металла здесь делать? Позвонить домой, что ли? Вызвать спасателей? Или, может, дурку?» — плевалась сама себе ядовитыми издевками.

Однако это было бесполезно: слезы полились с новой силой, когда я увидела старые фотографии. И зачем только полезла туда? Вспоминать беззаботные повседневные деньки со своими родными и друзьями оказалось слишком больно — так одиноко и щемяще-тоскливо.

«Я ведь, наверно, больше никогда их не увижу. Даже если и удастся остановить проклятие, это еще не значит, что вернусь домой. К себе домой. А жить здесь я не хочу. Не хочу возвращаться в поместье Гердебалей, к лорду Генриху, который, вероятно, вскоре вновь захочет выдать меня замуж за очередного Роджера.