Обманный лес - Кристофер Голден

Лорена встала у окна рядом с ней и выглянула на улицу. Сердце у Эмили бешено колотилось. На мгновение она испугалась, что все это ей чудится. Что Лорена ничего не увидит.

Потом заместитель сказала:

– Господи, а это что за придурок?

Ну вот, она его увидела.

От этого почему-то было еще страшнее.

Хохотун стоял в тени деревьев и смотрел вверх, на окно кабинета Эмили Рэнделл. У него было превосходное зрение, и он кружил возле здания, заглядывая в окна, пока не заметил ее – минут через двадцать после того, как она вошла внутрь.

А теперь она заметила его.

Он дико захохотал. Ему было никак не сдержаться, честное слово. Ведь Хохотун был гиеной, по крайней мере, какая-то часть его была. На самом деле это был даже не смех, скорее нервный, гортанный выкрик, который он не мог сдержать. И он определенно нервничал. Постоянно нервничал, с тех самых пор, как только покинул Обманный лес, вышел тропкой-царапкой в мир, из которого явился Наш Мальчик. Ему дали задание, а он не знал, с какой стороны за него взяться. Они хотели, чтобы он поговорил с ней, заставил ее поверить. Хохотун не был даже по-настоящему уверен, что понимает, почему это так важно, просто Смычок и все остальные так сказали.

Для того чтобы малыш Натан вернулся назад и чтобы Наш Мальчик одержал победу, она должна поверить.

Но Хохотун все испортил. Сначала он напугал ее, да и вообще, с чего они решили, будто она не испугается? Им надо было послать крошку Тилибома, или пускай бы шел сам Смычок. Но колокольчик был немного не в себе, так сказал дракон. А Брауни и Смычок нужны были в Обманном лесу.

Пришлось идти Хохотуну.

Но он напугал ее. А она завизжала и ударила его, и он порезался, когда вылетел из ее окна.

Теперь он снова ее напугал. Даже сейчас, когда она смотрела на него из окна кабинета. Он поступил опрометчиво, слишком отдалившись от деревьев, и теперь в окне уже маячили две женщины.

Залившись гортанным смехом, он отступил в заросли деревьев и зашагал по лесу обратно. Он вернется к ее дому. К дому – или, может быть, к больнице. Там он просто дождется, когда сумеет снова подобраться к ней близко, и тогда он сцапает ее и скажет ей. Объяснит. Он заставит ее поверить.

Его охватила дрожь.

Теперь Хохотун не просто нервничал. Он немного боялся. Время уходило слишком быстро. Они велели ему поторопиться, но уже прошло несколько дней. Он начал понимать, что ему придется во что бы то ни стало подобраться к ней настолько близко, чтобы заставить ее слушать. Может, Хохотун немного и «недалекий», как всегда говорит Брауни, но он не дурак. Он понимал, что по доброй воле женщина не станет слушать.

Придется ее заставить.

– Это поразительно, – сказал генерал Арахисовое Масло с широко раскрытыми глазами в липких нитях.

Он остановился рядом с Томасом; на плече у него снова восседал Смычок. Брауни и Тилибом как вкопанные остановились за ними, и колокольчик громко дзынькнул. Генерал ломал себе голову, нельзя ли что-нибудь с этим сделать, не прибегая к убийству бедняги. Беспокоился он и о том, не станет ли Тилибом обузой для них и во многом другом. Было совершенно очевидно (во всяком случае, генералу), что Тилибом не вполне в своем уме. Ему уже доводилось видеть такое прежде – это жуткое выражение в глазах солдата, который повидал слишком многое.

Они так легко надламывались.

Это война. Они не могут себе позволить, чтобы Тилибом своим звоном возвестил об их прибытии или совершенно съехал с катушек в самый неподходящий момент. Это был один из множества вопросов, которые им с Томасом предстояло обсудить перед штурмом. Но пока что еще только надвигался закат, и штурм приходилось отложить до утра. Им еще предстояло немало пройти, прежде чем они окажутся у подножия Плешивых гор. Именно там они собирались расположиться лагерем на ночлег.

И все же он не мог пройти мимо этого зрелища и не остановиться хотя бы на миг, чтобы полюбоваться им.

– Он был здесь еще до того, как я впервые попал сюда, – сказал Томас.

– Это… – Генерал поискал слово, слово, которое не употреблял так давно. И он нашел его. – Это прекрасно, – сказал он.

И впрямь. Огромный фонтан, бьющий в воздух из небольшого озерца, был истоком реки Вверх. Отсюда поток взбегал в гору и огибал весь Обманный лес, пока не забредал в западную оконечность леса и не был вынужден подниматься ввысь, все больше забирая в горы, откуда в конце концов срывался в Туманное ничто.

– Думаю, вода уходит в Ничто, а потом снова появляется здесь, – объяснил Томас. – Просто часть цикла.

– Ну да, – согласился генерал, разглядывая стофутовый фонтан. – И если это было не так до твоего первого появления, то стало так, когда ты начал писать.

Томас вздрогнул, как от пощечины. На лице его отразилось раскаяние – выражение, которое генерал хорошо помнил с детства сына.

– Неужели это действует таким образом? – спросил Томас.

– Уж кто бы спрашивал, – сказал генерал с дружелюбной улыбкой. Он протянул руку и взъерошил сыну волосы. – Это же ты привел меня сюда, помнишь?

Но это не помогло. Томас лишь помрачнел еще больше.

– Папа, я уже говорил тебе, я…

– Я не это имел в виду, Ти-Джей, – перебил его генерал. – Поверь мне, я никогда не верил, что бывает что-то… после. Я никогда не был особенно религиозен, как, уверен, ты помнишь. Когда ты впервые попал сюда…

Теперь настал черед генерала мрачнеть, ведь он не мог не вспомнить обстоятельства, при которых Томас попал в аварию.

Его взгляд снова вернулся к фонтану. Все остальные держались в нескольких футах поодаль, так что один Смычок оказался свидетелем этого разговора. Но дракон изо всех сил старался не слушать. Генерал взглянул на него, протянул руку и липкими пальцами погладил кожистые зеленые крылышки. Смычок кивнул.

– Когда ты впервые попал сюда, – начал он снова, – врачи были убеждены, что ты умрешь. Пожалуй, я всегда предполагал, что Обманный лес каким-то образом подлатал тебя – примерно так же, как это дурацкое арахисовое масло залечивает мои раны.

С тех самых пор он стал частью тебя, так что ваши судьбы не могут не переплетаться. А потом, когда ты начал писать о нем, в общем, это все переменило.

Томас оглянулся, поймал взгляд Брауни. Тилибом ни на кого не смотрел, но его глаза шныряли вокруг, и он, казалось, что-то бормотал себе под нос. Он беспокоил генерала все больше и больше.

– Я рад, что оказался здесь, Томас, – проговорил генерал некоторое время спустя. – В каком-то смысле ты спас меня. Хотя я знаю, что у тебя не было никаких на то причин. Я был не слишком хорошим отцом.

Какая-то часть его отчаянно хотела, чтобы Томас возразил ему, но на самом деле он на это не рассчитывал. И не напрасно. Томас хранил молчание, глядя на струю воды. Генерал не был глупцом. Он знал, что их с сыном связывала любовь. Но эта любовь не значила, что Томас пойдет на ложь, чтобы облегчить бремя его вины.