Маяковский и Шенгели: схватка длиною в жизнь - Николай Владимирович Переяслов

Глазеть туристы любят из карет;

Нет у Москвы соперников, – лишь тот

Грядущий огнь, что троны все пожрет!

Москва – стихия! Но, – суров, жесток, —

Урок твой не был полководцам впрок!

Ты ледяным крылом гнала врага,

И с хлопьями валился он в снега;

Под клювом тихим, в ледяных когтях

Стыл враг полками, смертный чуя страх!..

Кроме того, Шенгели переводил поэму Джорджа Гордона Байрона «Вернер, или Наследство», драму «Марино Фальеро, дож венецианский», незавершенную поэму «Преображенный урод», пьесу в стихах «Сарданапал», а также самую знаменитую из всего его наследия поэму, а по сути – самый настоящий роман в стихах «Дон-Жуан», являющийся наиболее масштабным произведением позднего этапа творчества Байрона. Подобно «Евгению Онегину», шедевр позднего Байрона обрывается на полуслове. В России эта поэма вышла в свет в переводе Шенгели в 1947 году, но разговор о ней пойдет чуть позже в одной из последующих глав, где будет решаться вопрос о роли «Дон-Жуана» в истории русской переводной литературы. А пока посмотрим на те произведения, от которых в окружающий мир течет удивительно необъяснимая музыка…

Чудная симфония

Трудно назвать какого-нибудь другого русского поэта с таким же мощным вхождением в литературу, как это было у Георгия Аркадьевича Шенгели. Особенно если это касается всплеска его поэм, с которым может сравниться только соперничавший с ним тогда Владимир Владимирович Маяковский. В 1919 году в харьковском издательстве «Гофнунг» Георгий выпускает в свет маленькую отдельную книжечку под названием «Еврейские поэмы», составленную скорее из небольших стихотворений, а не отдельных поэм, хотя все вместе они дают ощущение единого поэтического материала, который можно принимать за поэму. Кроме того, он пишет полновесную поэму «Сальери», которую, возможно, готовил для передачи какому-нибудь театру.

История взаимоотношений двух композиторов – Моцарта и Сальери – известна в России уже давно, как минимум – со времени написания Пушкиным небольшой трагедии на эту же тему под названием «Моцарт и Сальери». Сальери не выдержал сияющего рядом с ним таланта Моцарта и подсыпал ему яду. Эту же трагическую связь реализует в своей поэме и Шенгели, повторяя в ней трагедию, описанную сто лет тому назад Пушкиным, разве что несколько ярче прописывает мысль, прожигающую душу Сальери, имя которого он и оставляет единственным в названии своей поэмы:

Сальери:

…Ты должен мне помочь. Скажи мне, Моцарт,

Скажи с такой же силой, как поешь,

Скажи, что ты поможешь!

Моцарт:

О Сальери!

Ты всколыхнул меня. Я твой! Твой раб!

Что должен делать я?

Сальери:

Ты знаешь, Моцарт,

Как я люблю тебя?

Моцарт:

Да.

Сальери:

Знаешь ты,

Что лишь поэзию люблю я больше?

Моцарт:

Я знаю.

Сальери:

Ну, а ты? Ты столь же любишь

Поэзию?

Моцарт:

Да! Да!

Сальери:

Ты б обрек

Себя изгнанью за нее?

Моцарт:

С восторгом!

Сальери:

А разлучился бы с любимой?

Моцарт:

Да!

Сальери:

А самого себя принес бы в жертву?

Под нож, на казнь пошел бы?

Моцарт:

О Сальери!

Мне жутко… Да! Коль нужно – да!

Сальери:

Так знай,

Так знай же то, что ты всему виною!

Что каждый твой напев – удар лопаты

В кладбищенскую землю! Знай же ты,

Ты, гений, залетевший ниоткуда,

Ты, божество над серым земным прахом,

Что дивные твои напевы – вздох,

Вздох ветерка, всклик иволги лесной,

Что, внемля им, мы застываем чудно

И, упоив себя блаженством кратким,

Томимся по свободному полету

И вспоминаем, вспоминаем звуки,

Отравленные ими навсегда.

Вся сила, вся любовь в глазах раскрытых

Мятется беглым пламенем и мчится

Куда-то за пределы, в небылое,

И невозделанная спит земля!

Не вовремя пришел ты: слишком рано.

Дай силу нам самим воздвигнуть трон

На высотах, доселе недоступных, —

И я клянусь, о Моцарт: зазвучат

Твои невоплотимые напевы

В веках грядущих неизбывным гудом!

Теперь же, Моцарт, слышишь ты: теперь

Ты должен смолкнуть, удалиться! Моцарт:

Ты должен – умереть!

Моцарт:

Сальери, – нет!

Сальери:

Ты должен! Более ни слова.

Моцарт:

Боже!

А солнце?

Сальери:

А поэзия?

Моцарт:

А счастье?

Сальери:

Нет счастья выше, чем предрешено

Тебе моим веленьем. Моцарт, Моцарт!

Как сладко умереть за то, что любишь!..

Надо отметить, что эта серьезная поэтическая композиция – это самая первая поэма из написанных Георгием Шенгели, хотя далеко не последняя. В 1920-м, к примеру, уже находясь в Одессе, он переиздает в тамошнем издательстве «Аониды» уже выходившие год назад в свет «Еврейские поэмы»; а затем, в том же 1920 году там же он выпускает в издательстве «Губнарообраза» драматическую поэму «Нечаев». Эта поэма посвящена судьбе революционера-террориста Нечаева, чье «дело об убийстве студента Иванова» стало для Достоевского прообразом сюжета его романа «Бесы». Из отзывов людей, знавших Нечаева, которые сочувствовали цели, как Герцен или Бакунин, возникает образ едва ли не более резкий, нежели воссозданный воображением романиста. Таков он и в поэме у Шенгели.

12 июля 1920 года в газете «Известия Одесского ревкома» о журнальной публикации «Нечаева» появилась довольно одобрительная заметка за подписью А.Ф.: «Останавливает на себе внимание “Нечаев” Шенгели, написанный сильными, четко плавленными стихами, отображающими с большой художественной силой страстную революционную фигуру Нечаева. Исторические сцены Нечаевской трагедии написаны мастерски, талантливо».

В 1920 году Георгий Шенгели совместно с Эдуардом Багрицким написали водевиль «Месть Калиостро». В те трудные годы в Одессе при литературном клубе «Зеленая лампа» возник самодеятельный театр «Крот», руководителем которого был Виктор Типот. Спектакли ставились по субботам. За это, кстати, голодные артисты получали бутерброды. В пьесе «Месть Калиостро» Багрицкого и Шенгели Виктор Типот играл Калиостро, а Вера Инбер – его даму. «Все были страшно молодыми».

Однако как-то почти незамеченным ни прессой, ни зрителем прошел этот совместный продукт Багрицкого и Шенгели, который после нескольких показов вскоре окончательно сошел с подмостков. Но стремление к созданию крупных поэтических произведений от этого у Шенгели не исчезло.

В 1921 году Георгий завершает свою поэму о поручике Мертвецове – поэму откровенно жестко-сатирическую, в центре которой изображена