Пестрые истории - Иштван Рат-Вег

Дело это совершалось на эшафоте, установленном на рынке в старой части Праги, 21 июня 1621 года.

Покрытый красным сукном помост был пристроен вплотную к стене городской ратуши, так что осужденным не приходилось даже подниматься по лестнице, надо было просто сделать шаг из окна прямо на помост.

С пяти часов утра до девяти работал палач, в тот день он отрубил головы двадцати четырем осужденным, следя за тем, чтобы все они были насажены на кол и выставлены на верхушке башни. Прибавило ему работенки и то, что пришлось управляться с известным на всю Европу ученым, венгром Яношем Ессени, который каким-то образом оказался замешанным в чешскую политику, а мстительная Вена была не в состоянии ему этого простить. Приговор гласил: язык вырвать, тело четвертовать, под конец лишить головы. Фердинанд, однако, не оставил своего бывшего домашнего врача и значительно облегчил его судьбу. Палачу было приказано не рвать ему язык, а только вытянуть щипцами и обрезать, голову прежде снять с плеч, а уж потом четвертовать тело. Отказаться от казни во имя устрашения этот добрый христианин не мог, потому распорядился отрубленные части тела прибить к виселице, а голову выставить на башне.

И все же он не мог оставить осужденным жизнь, но позаботился об их духовной чистоте, ведь они были протестантами. По его приказу на эшафоте приговоренных окружили католические священники с тем, чтобы попробовать в последний момент обратить их в католическую веру. Не получилось, все они, не дрогнув, приняли смерть в своей вере.

Впрочем, поговаривают, Фердинанд долго колебался, подписывать ли смертные приговоры. Наконец решился, но — опять же, как говорят, — со слезами на глазах, дрожащей рукой вывел под ними свое имя. Опять же — и это правда — в день казни совершил паломничество в Мария-Целле, где находился чудотворный образ Девы Марии, и, стоя на коленях, усердно молился: dass sie glücklich sterben…

Чтобы они счастливо упокоились…

То есть чтобы они взялись за ум, пока голова еще цела, оставили бы ересь и обратились бы в католичество.

Вообще он был убежден, что ради обращения в истинную веру нельзя чураться устрашения и принуждения. Он даже хвалился, что если уж посылает своих подданных на муки и казнь, то делает это из христианского милосердия, потому что плоть страдает и умирает, зато душа обращенных получает жизнь вечную.

После того как дело примирения завершилось надлежащим числом казней и тюремных заключений, двуглавый орел опустился на Чехию и принял под свои крылья заблудших чехов. 23 марта 1622 года был объявлен указ Фердинанда о всеобщем помиловании. В нем говорилось, что если кто-либо чувствует себя более или менее причастным к восстанию, пусть заявит сам на себя властям, и тогда получит императорское помилование.

Законопослушные чехи приняли клекот двуглавого орла за голубиное воркование, повинились, и семьсот двадцать восемь человек заявили сами на себя австрийским властям.

И никакой угрозы ни их жизни, ни личной свободе не было. Двуглавый хищник прекратил терзать свои жертвы, но он был голоден, надо было кормить его. Указ о помиловании осторожно умалчивал, что за прощение надо платить. Поэтому в счет выкупа у кого-то отняли все состояние, у кого-то только половину или четверть, смотря по тому, какую степень вины можно было приписать на основании повинных заявлений.

Сорок три миллиона флоринов выжали из конфискованного имущества и направили в императорскую казну.

Воистину в молитве «Отче наш», с воздыханием прочитанной в Мария-Целле, речь идет только о прощении, но о конфискации имущества в ней нет ни единого слова. Даже если бы и было, Габсбурги просто не молились бы столько, потому что это был один из самых распространенных источников их доходов.

Историография по сей день не может окончательно решить два вопроса: был ли Валленштейн[103], крупнейший немецкий полководец, предателем, и договаривался ли Фердинанд заранее с его убийцами? Это могло быть правдой, а могло и не быть, — но то, что его имения стоили пятьдесят миллионов флоринов, это правда. (Большую часть конфискованных чешских имений скупил он, тогда еще, правда, не догадываясь для кого.)

Офицеры-заговорщики ворвались к нему ночью 25 февраля 1634 года и закололи.

Когда весть о смерти этого великого человека достигла Вены, император Фердинанд расплакался: такое у него было чувствительное сердце. Скоро осушил слезы, ведь, как известно, душа продолжает жить и после физической смерти, и о ней надобно заботиться. А по сему, с учетом былых заслуг Валленштейна, он заказал три тысячи поминальных молитв.

Хватило из конфискованного имущества.

Что касается убийц, то он, следуя евангельскому завету, буквально закидал их хлебами.

Полковника Батлера, главного заговорщика, он принял на личной аудиенции, не обращая внимания на правила этикета, пожал ему руку, повесил ему на шею золотую цепь, дав титул графа, а чтобы тот мог вести образ жизни, достойный титула, одарил его одним из самых крупных имений Валленштейна.

Графом стал и майор Лесли, а заодно и генерал-майором и новым хозяином имения Валленштейна стоимостью в 200 000 флоринов.

Полковник Гордон тоже стал помещиком, а капитану Деверо, первым поразившему полководца, досталось не только несколько доходных деревень, но и наградная золотая цепь.

Как ни крути, а все же так прекрасна добродетель всепрощения!

Фердинанд I взял в жены дочь венгерского короля Уласло II. К шлейфу невестиного наряда прицепили всю Венгрию. Но дело так гладко не прошло: на шлейф наступил король-претендент — Янош Сапольян, подзадориваемый эгоистичным, корыстолюбивым, растленной морали высшим дворянством. Рвался шлейф там и сям, штопали его на ходу и на скорую руку, пока король Янош наконец не умер и венгерская корона не заблистала на немецкой голове Фердинанда.

Только блеск ее стал меркнуть во все более разрастающейся, взбирающейся все выше и выше тени — тени турецкого нашествия.

Жил тогда в Венгрии один прекрасный человек — отец Дьердь Мартинуцци, в начале своей карьеры был он простым истопником у Яноша Сапольяи, а к концу ее стал губернатором Трансильвании. Политик он был гибкий, порой до непонятного.

Знаки внимания сыпались на него из Вены словно из рога изобилия. Фердинанд назначил его архиепископом эстергомским и выхлопотал для него у папы кардинальскую митру. Он приветствовал его и 12 декабря 1551 года — не забудем этой даты!

Как рассыпался император в своем послании! Уверяя нового кардинала, что он имел достаточно случаев убедиться в его верности, которую не могли поколебать ни угрозы, ни лесть. Он пригласил кардинала и для личной встречи, дескать, это будет полезно и приятно прежде всего самому императору.

Император Карл V тоже не забыл его. Он также желал ему счастья. «Мы, — как говорилось в послании императора, — высоко ценим твою смелость и духовное величие, которые столь великолепны, что мы не смущаемся заявлять, что в настоящее время среди церковных мужей ты самый выдающийся, кто своей рукой и советом надежно защищает христианство от неверных».

И пока два брата-государя так курили фимиам вокруг кардинальской мантии преподобного отца Дьердя, у австрийского главнокомандующего Кастальдо уже был в кармане тайный приказ Фердинанда убить отца Дьердя.

Меня в данном случае более интересует подлость человеческого лицемерия, чем хитросплетения политики. Тут достаточно того, что Кастальдо, австрийский генерал и исполненный непомерной гордыни итальянский граф, особо ненавидел поднявшегося из низов на такие высоты святого отца. Он обвинил его перед Фердинандом в симпатии и тайных сношениях с турками. Обвинениям в неверности в Вене обычно охотно верили, особенно если за ними громоздились сундуки с деньгами. Между тем об отце Дьерде ходили слухи, что в своей казне он собрал 300 000 золотых. Возможно, потому что он крепкой рукой навел порядок в финансах Трансильвании, а доходы не доверял вороватым казначеям, а сам лично запасал средства на случай войны.

Кардинальское назначение граф Кастальдо поспешил отпраздновать, приветствовал нового кардинала большим парадом и пушечным салютом. Тем самым поколебал в душе того всякое нечаянное подозрение. Он (кардинал) распустил трансильванские войска и 13 февраля отправился в свой замок Альвинц отдохнуть на пару дней. Рядом с ним, кроме нескольких пажей и прислуги, не было никого.

То есть никого, кроме двух австрийских высших военачальников, Кастальдо и Паллавичини, со своим конвоем — итальянскими и испанскими наемниками. Но… они были гостями. Отец Дьердь хотел назавтра устроить большой пир в Дюлафехерваре в честь офицерского корпуса, а до того Кастальдо со товарищи напросились в гости в замок Альвинце. Кардинал сердечно принял их и даже отослал свою охрану с доброй частью слуг вперед в Дюлафехервар, чтобы приготовить для своих гостей лучшие комнаты.