Пестрые истории - Иштван Рат-Вег

Его грех, за который он был проклят, тоже предстает в разных вариантах: то он будто бы сапожной колодкой ударил Спасителя, то просто рукой, то вроде как прогнал от своих дверей, не дав ему отдыха. Наказание тоже описывают по-разному; есть даже такой вариант: ему не приходится все время блуждать, он может где-то присесть, ему могут давать есть-пить, даже может пожить где-то, вот только все сходятся в его вечной жизни[107].

Самым древним письменным источником легенды является написанная английским бенедиктинским монахом Роджером Вендовером (ум. 1236) хроника «Цветы истории». Согласно ей в 1228 году один архиепископ-армянин, совершая паломничество, прибыл в Англию и там рассказал о своих впечатлениях от встречи с Вечным жидом. Об этом же рассказал и другой знаменитый английский монах Мэтью Парижский в своем произведении «История Англии», созданном около 1250 года. Это описание гораздо подробнее, поэтому я буду излагать его. В переводе я постарался передать архаичный стиль этого наивного текста.

«Пришел один архиепископ из армянской стороны в Англию, и его спрашивали про того Иосифа, о ком столько речей в народе и кто был при страданиях Господа нашего, говорил с ним и жив по сей день, как подтверждение учения Христовой веры. Он так сказывал, что знал о нем. Именуемый Иосифом ел за его столом, и вдругорядь свиделся с ним и говорил с ним. (Следует рассказ о происходившем в доме Пилата. — Авт.) Когда Христа вывели из дворца и подошли с ним к воротам, и Спаситель проходил чрез ворота, этот Картафил, привратник Пилата, с презрением ударил его кулаком по шее и так сказал: “Иди, Иисус, иди скорее, что ты медлишь?” Иисус только бросил на него мрачный взор и так отвечал: “Я иду, а вот ты ждать будешь, когда я вернусь”. По слову Господню так и дожидается его пришествия именуемый Картафилом, которому тогда было 30 лет, и с тех пор, как достигнет столетия, расхворается и впадет в беспамятство, а как восстанет из него, снова обретает прежний возраст, так что может сказать о себе словами псалма (103,5): “Моя младость обновляется, словно у орла”. А когда учения Христовой веры все более распространились, Картафил крестился в Иосифа с помощью того же самого Анания, кто крестил и апостола Павла. С тех пор он так и пребывает в обеих Армениях и других восточных краях, живя среди епископов и прочих священников высокого сана, все знают его как святой жизни, благочестивого, но мало говорящего мужа, который подает голос, ежели его епископы либо истинно верующие просят. Тогда рассказывает о событиях старых времен, о страстях Господа нашего, о его воскресении, о делах апостольских и обо всем том, не походя да с насмешкой, а со слезами на глазах. С Божьим страхом в душе уходит и возвращается, страшась нового пришествия Иисуса Христа, чтобы во время Страшного суда не прогневить того, кого на пути его, ведущем к распятию, высмеял и побудил к справедливому наказанию. Многие приходят к нему из дальних краев, чтобы узреть его и беседой его укрепиться. Все дары он отвергает, довольствуется самой простой пищей и одеждой. Надежду свою строит на том, что он не знал, кого обижает, ведь Иисус тоже так молился: “Отче, прости им, ибо не ведают, что творят”. Павел, кто грешил невольно, Петр, кто отказался от него, — они ведь тоже получили прощение. В другой раз, когда господин епископ спрашивал о Ноевом ковчеге, который и по сей день должен находиться на вершине какой-то горы в Армении[108], он подтвердил это, а также и другие вещи, свидетельствуя о правдивости их; всем своим видом, вызывающим почтение, честным выражением лица, вызывая доверие у каждого слушателя и пробуждая удивление».

Схожим образом повествует об этом случае и епископ из Турне Филипп Муск во фламандской хронике в стихах («Chronique rimée», 1243).

Как видно из парижской публикации, изложение легенды еще очень сырое, в ней еще отсутствуют те потрясающие подробности, которыми она украсилась в позднейших разработках сюжета. Поскольку в этом виде лампадка легенды мигала на протяжении более трех столетий, в начале XVII века она вдруг вспыхнула ярким светом: Вечный жид появился в Европе!

25 февраля 1598 года скончался Пауль фон Айтцен, немецкий богослов, главный проповедник шлезвигского двора. Этот Пауль фон Айтцен в 1547 году будто бы лично встречался с Вечным жидом и рассказал об этой встрече некоему Хризостому Дудулеусу (имя явно вымышленное), который затем разнес эту историю по всему белу свету. Почему он сделал это только после смерти Айтцена, этого он не сообщает. Брошюра Дудулеуса вышла в 1602 году в Лейдене с характерным для эпохи барокко ужасающе длинным заголовком, из которого достаточно будет вот столько: «Краткое сообщение и рассказ об одном еврее по имени Агасфер и т. д.». Чтобы сохранить дух оригинала, я не стал переписывать, а перевел слово в слово.

«Паулус фон Айтцен, доктор теологии и епископ шлезвигский, много лет назад рассказывал, что, когда в юности еще учился в Виттенберге и в 1547 году, зимой отправился домой в Гамбург навестить родителей, в первое же воскресенье в церкви обратил внимание на высокого мужчину, который с чрезвычайным благочестием слушал проповедь. Всякий раз, когда звучало имя Иисуса, он с глубоким покаянием кланялся, бил себя в грудь и воздыхал. В суровую зимнюю пору одежда его состояла всего-навсего из совершенно обносившихся панталон и длинного, до полу балахона. Лет, казалось, ему около пятидесяти.

Упомянутый доктор после окончания службы поинтересовался, где можно разыскать незнакомца, а разыскав его, спросил, откуда он родом? На что тот скромно отвечал, что он евреи по происхождению, родился в Иерусалиме, зовут его Агасфером, занятие — чеботарь. Он лично присутствовал при распятии Христа, с тех нор жив, обошел много стран и в доказательство этого много рассказывал о Христе, больше, чем в писаниях евангелистов. Он рассказал, какие с тех пор произошли изменения в восточных странах, особо подробно говорил об апостолах, как они жили, какие страдания переносили, и каков был их конец.

Выслушав все эти неслыханные и невероятные вещи, доктор Паулус фон Айтцен попросил его рассказать очень подробно о себе. Чужеземец отвечал так: в то время, когда распяли Христа, жил он в Иерусалиме. О Спасителе не знал иного, кроме того, что говорили о нем, будто бы он обманывает народ. Он был там, когда Пилат огласил свое решение и поспешил домой, чтобы сообщить домочадцам, что Христа проведут мимо них.

Он взял свое малое дитя на руки и вышел к воротам, чтобы все увидеть. Христос приблизился и остановился, согбенный под тяжестью креста, чтобы немного передохнуть. Тогда он, частью от возмущения, частью в стремлении своим усердием заслужить признание у остальных евреев, хотел было его прогнать и сказал ему, чтобы он шел туда, где ему должно быть. Тогда Христос посмотрел на него и произнес следующие слова: "Я останусь стоять здесь и отдохну, а вот ты будешь ходить до самого Страшного суда".

На это он (Агасфер), не будучи в состоянии оставаться дома, последовал за Христом и смотрел до конца, как его распинали. Потом вдруг почувствовал, что ему невозможно возвращаться в Иерусалим, и домой не вернулся и больше не видел ни жены, ни ребенка, а стал странствовать из одной страны в другую. Через много лет путь привел его снова в Иерусалим, но город уже был разрушен и лежал в руинах. О том, каково было намерение Господа в отношении его, зачем понадобилось всю его несчастную жизнь гонять до самого Судного дня, этого он не может иначе объяснить, как тем, что Господь пожелал его использовать как живое свидетельство и тем самым подвигнуть неверующих к раскаянию.

После всего этого упомянутый доктор Паулус фон Айтцен совместно с ректором школ Гамбурга, поелику сведущим в истории, расспрашивал его о тех событиях, которые произошли в странах Востока после распятия Христа, и получил такие пространные и исчерпывающие ответы, что совершено уверился в нем. А что до его персоны, то ведет он себя тихо и замкнуто, отвечает только на то, о чем его спрашивают, а если зовут в гости, то ест мало и умеренно, затем удаляется. Если ему предлагают деньги, то не принимает более двух-трех мелких монет, да и те тотчас же раздает бедным, говоря, что ему нет нужды в деньгах. Господь позаботится о нем, потому что в грехе своем он уже достаточно раскаялся.

Где бы он ни появлялся, никто не видел его смеющимся. В какую бы страну ни прибывал, говорил на ее языке. В данном случае говорил на саксонском наречии, точно прирожденный саксонец. Не только с превеликой набожностью и почтением говорил о Боге и Иисусе, но не выносил, когда кто-нибудь бранился, всуе поминая имя Господне: “О, ты, человек несчастный, о, ты, ничтожное создание, если бы только видел, как видел я, сколько Он выстрадал ради тебя, ради всех нас, ты лучше бы нанес вред себе самому, чем так бесчестить Его имя!”