Повесть о чекисте - Виктор Михайлов

— Я пойду. Когда, Иван Александрович, начнем?

— Завтра после работы.

— Хорошо, я буду у вас завтра.

Они вышли от Рябошапченко и весь путь по Тенистой шли молча: здесь дома впритык и каждое слово слышно. Но когда вышли на Лагерную, Валерий спросил:

— У тебя свидание с Загоруйченко?

— Да. У него сегодня встреча на ринге с чемпионом Румынии Баунце. Просил прийти в цирк.

— Ты мне рассказывал о своем замысле... Нет слов, заманчиво!.. Но ты увлек Загоруйченко, и, если ему не удастся заманить Илинича, он возьмется за тебя... Ему все равно кого, лишь бы получить отпущение грехов...

— Не та фигура! — усмехнулся Николай.

— Почему? Перебежчик. Работал на гитлеровцев, даже представлен к Железному кресту третьей степени...

Трамвая пришлось ждать долго. Когда Николай добрался на Коблевскую, матч кончился и зрители выходили из цирка.

— Ну как? — спросил Николай одного из болельщиков.

— Да как! Обещали десять раундов, а... — Он презрительно сплюнул. — Загоруй румына во втором раунде сломал пополам, как спичку!..

Николай вошел в цирк и нашел за кулисами, в артистической, Загоруйченко. Боксер лежал на кушетке, его массировал худосочный пожилой мужчина, а рядом сидели в креслах Илинич и Мавромати.

— А все-таки пришел! — увидев его, сказал Загоруйченко.

Николай поздоровался со всеми и поздравил боксера с победой.

— Вот, инженер, поредела наша компания: Москетти уехал в Триест, Ася в Афины, Мавромати закрыл «Гамбринус» и складывает манатки... А ты, Михаил Александрович? — спросил Загоруйченко и весь подался в сторону Илинича.

— «...Ты уедешь, я уеду в разные места...» — закуривая сигарету, с грустью процитировал Илинич.

— А дальше? — настаивал Загоруйченко.

— А дальше повторение пройденного...

— Я не понимаю, объясни! — настаивал Загоруйченко.

— Дальше все сначала: затемнение, бомбежка, ночные переходы, вой пикировщиков, пулеметные очереди, разрывы тяжелых мин и лязг осколков...

— А конец? Будет когда-нибудь этому конец?

— И «его же царствию не будет конца...»

— Пойдемте в «Гамбринус»! — предложил Мавромати. — Я открою для вас кабак! Промоем вином ваши черепки от философского мусора!.. — И закончил, глядя с сожалением на Загоруйченко: — Пропадает великолепная груда мускулов! Хочешь, Олег, я открою в Афинах первоклассное заведение и ты будешь швейцаром! Весь в золотом галуне...

— Иди ты!..

— Как хочешь. Ты со мной? — обратился он к Илиничу.

Илинич поднялся.

— Я остаюсь, — сказал Николай.

— Я знаю, Олег, ты придешь! — уверенно бросил Мавромати и вышел вслед за Илиничем.

Некоторое время было слышно только тяжелое дыхание массажиста. Тонкими, жилистыми пальцами очень темных рук он растирал белые, ухоженные плечи Загоруйченко.

— Чем больше я думаю, инженер, тем больше прихожу к выводу, что ты прав... — после паузы сказал Загоруйченко.

Николай глазами показал на массажиста.

— Он глух, как старый тетерев. При нем можно говорить что угодно. — И, перевернувшись на бок, подставив другое плечо, он снова заговорил: — Конечно, можно уехать с немцами, и Родина обойдется без Загоруйченко, но сумею ли я без нее обойтись?..

— Нечто подобное уже было однажды сказано, — заметил Николай.

— Сказано? Кем? — удивился он.

— Кажется, Тургеневым. Однако ты думаешь, и это уже хорошо!..

— Что же мешает думать тебе?

— Я сижу по уши в навозной куче, где мне чирикать?.. — усмехнулся Николай. — Родители эвакуируются в Германию...

— Оставь их здесь в Одессе...

— Я не могу рисковать жизнью стариков.

Закончив свою работу, массажист стал собирать в саквояж свое нехитрое хозяйство: тальк в фарфоровой солонке, одеколон, салфетки...

Загоруйченко поднялся с кушетки, сделал несколько движений и сказал:

— Ты знаешь, инженер, я все-таки пойду к Мавромати. Мы с ним друзья. Черт знает, быть может...

— Еще придется послужить Мавромати вышибалой в Афинах! — не скрывая иронии, добавил Николай.

— Но, но! Ты у меня смотри! — пригрозил Загоруйченко.

— Прощай, раскаявшийся грешник! — бросил Николай и вышел из артистической.

Утром в помощь Загнеру по эвакуации прибыл из штаба обер-лейтенант де Валь, сынок прусского помещика, всю войну прокантовавшиися по тылам армии. Загнер послал де Валя раздобывать тару для упаковки оборудования: такелажный цех с изготовлением ящиков не управлялся.

Рябошапченко, как было условлено, с утра поставил две бригады на демонтаж, остальные работали на судах в эллинге и у пирса.

К концу рабочего дня Гефт повел Загнера и де Валя в механический, проверить, как идет подготовка к эвакуации.

Уходя из кабинета, Гефт сказал Лии:

— Мы идем проверять Ивана Александровича.

Лия сняла трубку и попросила механический. К телефону подошел Рябошапченко.

— Николай Артурович приказал, чтобы люди не гуляли! — сказала она.

Гефт повел начальство кружным путем, через эллинг. Они посмотрели корпусные работы на минном тральщике. Здесь шла электросварка. Затем внезапно, со стороны эллинга, нагрянули в механический.

Демонтировали сразу три станка. Десятки ящиков с аккуратными надписями уже лежали приготовленные к отправке.

— Что в ящиках? — по-немецки спросил майор.

— По идее должны быть главные детали станков, — также по-немецки ответил Гефт. — У рабочих длинные уши, они сводки ловят на лету, и кто знает, что в этих ящиках!.. Я их сейчас проверю! Иван Александрович! — позвал он.

— Слушаю! — отозвался Рябошапченко.

— Что в ящиках? — по-русски спросил он.

— Детали станков...

— А если я сейчас проверю?..

— Воля ваша... — Рябошапченко пожал плечами.

— Эй, ты! Как твоя фамилия? — спросил рабочего Гефт.

— Тихонин.

— Возьми один из этих ящиков, ну, вот этот! — Он указал какой. — Поставь на станину. Открой!

Тихонин взглянул на Рябошапченко, словно спрашивая, как быть. А у самого на лбу выступила испарина. Кто-кто, а он-то знал, что в этих ящиках!..

Загнер и де Валь подошли ближе, они отлично видели растерянность рабочего.

— Я что сказал? Открыть! — потребовал Гефт.

Тихонин поддел крышку зубилом, приподнял шляпки гвоздей, уцепил гвоздодером, не спеша вытащил гвозди и откинул крышку...

В ящике лежали щедро смазанные солидолом аккуратно переложенные стружкой планшайба и другие детали станка. Зубья шестерни были обернуты паклей, а сверху — опись на немецком языке.

— Кто делал опись? — спросил Загнер.

— Лизхен, — ответил Рябошапченко, он был явно оскорблен недоверием.

— Хорошо! Я очень доволен! — сказал Загнер, он неплохо владел русским языком. — Вы будете получать премий! Делать так, и все будет хорошо!