У свободы цвет неба (СИ) - Аусиньш Эгерт

   - Успокойся. Здесь никто не спросит, что ему кажется верным и достойным.

   - Что он тут вообще забыл, - пробормотала я в стакан.

   Дейвин усмехнулся.

   - Пока он не пытается заговорить с тобой, это не должно тебя касаться. Если попытается - сообщи мне немедленно. Зов послать сможешь?

   Я подумала. Потянулась к Потоку. Почувствовала, как сама себе мысленно дала по рукам, и добавила по затылку за эту кретинскую идею. Задалась вопросом, с чего бы идея вдруг кретинская - и разревелась.

   - Понятно, - сказал Дейвин. - Будем решать это иначе. Пока что все выполненные задания будешь передавать через секретаря и получать новые тоже.

   Он поставил мне портал, и через минуту я оказалась в нашей комнате отдыха, буквально упав в руки Сержанту, не ожидавшему такого сюрприза. Он поддержал меня за локти, заглянул в лицо, присвистнул.

   - Да на тебе лица нет, госпожа маг...

   - Какая я тебе нахрен госпожа, - сказала я и разревелась снова.

   С утра я попыталась было попросить Хайшен о встрече, но узнала, что ее уже нет в крае, она за звездами, в Исюрмере. День космонавтики, криво усмехнулась я, самое время пролететь по всем пунктам списка.

   Инга и Димитри той ночью спали мало, зато много говорили. В основном о вещах отвлеченных - о звездах, лунах, древних героях и старых богах, о судьбах людей и о том, как из них создается полотно истории. Оба слушали и оба рассказывали, оба и запомнили этот разговор, но ни он, ни она еще не знали, что этот разговор значит и для них самих, и для всех участников этой истории.

   Эгерт в это же самое время развлекался раскладыванием пасьянса из карточек, половина которых была фотографиями с процесса в столице Аль Ас Саалан, а вторая половина содержала фразы и ключевые словосочетания самых "горячих" тем, обсуждаемых в прессе этой весной. И вместе с карточками на столе лежали белые картонки со знаком вопроса, которыми журналист привык отмечать обстоятельства или действующих лиц, которых он не мог назвать, хотя действие их видел. В ту ночь их понадобилось особенно много, почти столько же, сколько фото и выписанных фраз лежало на столе.

   Из репортажей с судебных заседаний было известно, что решение по делу Бауэр император Аль Ас Саалан повелел принять к Длинной ночи - зимнему солнцевороту - в метрополии. Лейшина в своем интервью сказала, что эта дата должна прийти на самое начало второй декады мая, но источники, близкие к администрации империи, говорили, что Марина Викторовна ошиблась в подсчетах, и праздник должен прийтись на середину третьей декады. Разница была бы невелика в любой другой обстановке, но в инквизиционном расследовании каждый лишний час увеличивает шансы судей выбить признание из подозреваемого. А Академия Аль Ас Саалан была в этом признании очень заинтересована, и не только политически, но и финансово. Не сумев доказать виновность или специальное положение Полины Юрьевны, именно эта структура империи принимала обязательства по выплатам за все репрессии, инициированные достопочтенным Вейлином в крае. Как выяснилось на суде, Вейлин был ставленником досточтимого Эрве, магистра Академии. Предполагаемая сумма уже по праву могла быть названа страшной, даже с учетом просевшего курса рубля к грамму золота. По первым прикидкам на основе доклада досточтимой Хайшен, часть содержания которого утекла через интервью, и частных бесед с досточтимыми, долги Академии могли достичь трех четвертей всей ее казны.

   С другой стороны, доказав виновность политического противника администрации наместника в некромантии, империя оказывалась в весьма неудобном положении на Земле. И Димитри да Гридах был совершенно не заинтересован в вынесении обвинительного приговора Полине Бауэр. Змея империи кусала собственный хвост. Эгерт понял, что ему не хватает данных, и написал папе. В письме он просил разрешения зайти в гости на старую ферму, хотя бы ненадолго. Ответ был неожиданным и очень быстрым. Папа написал через полчаса, что Инга Сааринен следующим утром будет в Хельсинки, и посоветовал встретиться с ней.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

   Эгерт сумел встретиться с Ингой. Это было не особенно сложно. Хорошего журналиста в ней он узнал сразу, хотя увидел почти полную противоположность Алисы Медуницы. Высокая и статная, мощного северного сложения, с мягкими, немного детскими чертами лица и прямым мечтательным взглядом, эта женщина ничем не напоминала Алису, кроме рыжих волос, естественность цвета которых угадывалась по россыпи веснушек на ее переносице, скулах и даже лбу. Ее манера говорить, - очень мягко, слегка растягивая гласные, - исподволь вызывала симпатию, наверное, у всех мужчин. Но за этой показной мягкостью Эгерт увидел бешеный нрав, сравнимый с темпераментом наместника, мужскую резкость решений, азартность и любовь к риску. В Хельсинки Инга приехала по приглашению одного издательства, выразившего интерес к материалам судебного процесса и частным большим интервью со всеми участниками.

   Задав вопросы о процессе, Эгерт узнал массу интересного, о чем даже не пытался догадываться. Разумеется, Инга не планировала продавать эту информацию и вообще не собиралась как-то подписываться под сказанным - по крайней мере, пока. Сложности между светской и духовной властью империи были, в общем, не новостью под любым небом, да и позиция императора не стала для журналиста неожиданностью. Его слегка удивило положение наместника во всем этом пасьянсе и его отношение к назначению. Но когда Эгерт спросил коллегу, - а эта девушка совершенно несомненно была состоявшейся коллегой, достойной не только его личного уважения, но и одобрения монстров, чьими рабочими инструментами были еще "паркеры" и "оливетти", - о причинах, побудивших ее выбрать именно этот процесс для начала своей карьеры, он удивился по-настоящему. Настолько, что задал еще несколько вопросов, не слишком тактичных. И после того, как получил ответы и на них - спокойным голосом и с мягкой улыбкой человека, которому нечего терять, - понял, что кровавая драма нормальной политической жизни начала двадцать первого века, каких этот мир видел с девяностых годов около полусотни, кажется, оборачивается то ли сошедшей со страниц готической сказкой, то ли каким-то дурацким фэнтези. Об истории, рассказанной князем своей подруге, Эгерт задал еще несколько вопросов, чтобы убедиться, что ему не кажется и он действительно слышит нечто знакомое.

   - Инга, откровенность за откровенность, - сказал он. - Если вас не смутит зайти ко мне в гости, я хотел бы кое-что показать вам.

   - Надеюсь, не ируканские ковры? - пошутила она с той же мягкой улыбкой.

   - Скорее уж, - сказал Эгерт, - фото дона Руматы в арканарском придворном костюме. Впрочем, хватит намеков. Да или нет?

   - Да, - напевно произнесла она.

   Эгерт вручил ей личную визитку.

   - Жду вас завтра в Иматре. Полдень вам не рано?

   - Успею, - улыбнулась девушка.

   И действительно успела.

   К ее приходу Эгерт достал то, что планировал показать ей и что, по его мнению, могло открыть ему дверь в резиденцию наместника в Приозерске.

   Этот журнал был огромной библиографической редкостью. Во-первых, издать, по разным причинам, смогли только один выпуск. Во-вторых, он был издан в самом конце восемьдесят девятого года и большинство экземпляров благополучно погибло в мусоре, как и случается обычно со всеми периодическими изданиями. "Международный студенческий журнал новой фантастики "Видения", - вот как назывался проект. В мире насчитывалось не больше десятка экземпляров этого издания. "Первый совместный выпуск журнала русской и американской фантастики", как определяли на форзаце проект его создатели, так и остался единственным. Что интересно, ни один из владельцев, кроме Эгерта, не оцифровал свой экземпляр полностью и тем более не выложил в сеть целиком. Размер редкости был обычным для тематической периодики тех лет и не слишком удобным для хранения - тетрадка чуть крупнее обычного листа А4, с цветной иллюстрацией на всю обложку и черно-белыми внутри. Эгерт хранил его, как немногие уцелевшие в разнообразных переездах вещи, сохранившиеся с детства и юности. Разумеется, вовсе не ради интервью с Борисом Стругацким, хотя, похоже, только это интервью и его биография, написанная для американцев, и позволили выпуску вообще увидеть свет. Хрупкие старые страницы давно пожелтели, несмотря на то, что журнал очень бережно хранился, редко извлекался и был оцифрован - на всякий случай. Сентиментальность порой таится в самых неожиданных уголках человеческого сердца.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})