Звёзды — холодные игрушки - Сергей Лукьяненко

Потом снизу ударил голубой свет.

Бег.

Все что мне осталось. Скрываться, прятаться, ускользать. Один человек — слишком мало, чтобы изменить мир.

Место прощания. Освободите кабину.

Я постоял секунду, прежде чем выйти. Сквозь стекло пробивался свет — неровный, мерцающий, багровый.

В какую преисподнюю привела меня транспортная кабина?

Шагнув в открывшуюся дверь я замер.

Темно. Здесь ночь — и, почему-то, кажется, что она здесь всегда. Жарко. И этот жар — такой же вечный, как и тьма. Воздух тяжелый и душный, наполненный запахом пепла.

Тянул со спины слабый ветерок, но и он был горяч и вязок.

Кабина стояла на краю огромной каменной чаши. Вначале мне показалось, что это жерло вулкана — снизу, с полукилометровой глубины, шло темно-красное, лавовое свечение. Но черный камень был вылизан до зеркального блеска, до той правильности, к которой никогда не снисходит природа, но которая так нравится Геометрам.

Узкий уступ, шедший по краю чаши, был буквально утыкан транспортными кабинками. Каждые сто шагов… каждые пятьдесят метров — цилиндр темного стекла, едва угадываемый по сиреневым отблескам. Но очень, очень редко и далеко друг от друга, стояли на каменном бортике люди. Расплывчатые силуэты — тени красного огня, бушующего далеко внизу.

Как зачарованный я подошел к краю чаши. Никаких ограждений. Никаких световых указателей, силовых полей, бортиков — отделяющих каменный уступ от обрыва. Потрясающе. Геометры очень любят жизнь. Что может заставить их соорудить такое?

Чаша черного камня, с колеблющимся на дне озером темно-красного пламени, дрожащий воздух — отсюда исходит в темное, даже звезд лишенное, небо, столб горячего воздуха.

Тишина — живая, высасывающая звуки, не просто отсутствие звука, а Тишина с большой буквы.

Я ударил ногой по камню — звук утонул в тишине, жалкий и беспомощный.

Я обернулся — кроме искристого контура кабины ничего не было за спиной.

Словно эта чаша, зачерпнувшая темного огня, стоит вне времени и пространства. Вне мира Геометров. В вечной ночи.

Для чего он создан, этот темный алтарь, в рациональном и правильном мире Родины?

— Прощание… — шепнула ночь. Голос ниоткуда, именно голос, а не телепатический сигнал.

Обернувшись к чаше — вовремя! — я увидел, как на мгновение возникла над каменным кратером, над красным пламенем, крошечная темная песчинка. Что-то слишком далекое, чтобы увидеть очертания человеческого тела…

— Гарс Эньен, оператор киберсистем, прощание…

Песчинка падала вниз, расцветая венчиком белого дыма. Огненного озера плоть не коснулась. Растворилась на полпути, ушла вверх, в жаркое темное небо.

— Прощание… Рини Сакко, воспитанница, прощание…

Еще одно тело несется вниз, превращаясь в дым, возносясь к небесам Геометров.

— Прощание… Данге Крин, оператор кварковых реакторов, прощание…

Я стоял над чашей крематория. Самого огромного и странного, который только можно себе представить.

Наверное, таких погребальных вулканов много. Даже в таком уютном и безопасном мире люди должны умирать чаще.

Но с меня хватит и этой сцены. До конца дней моих. Тьма, подсвеченная лишь рукотворной гееной на дне кратера, сиреневые искры кабин, редкие силуэты людей и разрезающий тишину равнодушный голос.

— Прощание… Хати Ленс, ребенок, прощание…

Чтобы понять жизнь чужих, надо взглянуть на их смерть.

Может это и правильно, что плоть превращается в пепел и уносится в небо, чтобы осесть на землю, прорасти травой и деревьями?

Только, все равно, нужно что-то еще, кроме стерильных огненных печей и балкончика для скорбящих друзей.

Хотя бы грубый цементный обелиск у воронки в глухой сибирской тайге. Временный обелиск, так и не сменившийся гранитной стелой. И все же он стоит, там, в ином мире, на моей Родине. И к нему можно прийти, уткнуться в шершавый крошащийся край лбом и прошептать «Я пришел…»

Даже не зная, что говоришь сам с собой…

— Прощание…

— Пер?

Я обернулся, ловя себя на том, что все дальше и дальше склоняюсь над краем чаши. Еще миг, другой — и я стал бы частью мира Геометров. Просто, незатейливо и надежно.

Голос Катти остановил меня вовремя.

— Кто ты?

Она стояла у кабины, одной рукой опираясь о стеклянную стену за спиной. Наверное, ей было страшно.

Хотя бы от собственных догадок.

— Катти, я хочу побыть один, — сказал я голосом Наставника Пера.

— Кто ты?

Я молчал.

Что я мог сказать?

«Я человек с планеты Земля. Я пилот компании „Трансаэро“. Я тот, кто влез в тело Никки. Тот, кто убил Наставника Пера».

— Никки? — прошептала она. — Никки, это ты? Я ведь знаю! Никки, что с Наставником? Что с тобой, Никки? Никки!

Сломалось что-то во мне от взгляда этой измученной, уродливо стриженной под ежик девчонки, крошечного живого колесика мира Геометров. Чужой для меня, но родной для Никки Римера девочки.

Мое лицо расплавилось, потекло.

— Прощание…

Вы не умеете жить, Геометры. В своем благоустроенном мирке, со сведенными к минимуму потребностями и обрезанными эмоциями, со стремлением осчастливить весь мир — вы давным-давно мертвы. И хотя Наставники еще долго могут гальванизировать труп — в нем не осталось жизни.

Когда смерть превращается в спектакль — что-то неладно.

— Я Петр Хрумов, — сказал я, делая шаг к Катти. Лицо пылало, как от ожога, теперь это было лицо Никки Римера, и на мгновение в глазах Катти вспыхнула радость, смешанная с ужасом. Но я менялся вновь, меня выворачивало, мышцы разбухали, тело раздавалось в плечах, скулы разводило шире, а глаза меняли цвет…

— Прощание…

— Я чужой, — сказал я. — Я не Никки. Прости. Откуда мне было знать, что его кто-то любит? Никки мертв.

Она замотала головой, отступая.

— Никки мертв, — повторил я. — Почти. Лишь во мне осталось что-то его… извини…

Это было все равно, как надевать старую, уютную и привычную одежду. Мое тело, тело Петра Хрумова, вернулось ко мне легко, без той чудовищной боли, что принес облик Никки или Пера. Наверное, где-то внутри я оставался самим собой. До конца.

Глаза Катти расширились. Она смотрела на меня, на чужака, сменившего подряд, за какую-то минуту, два знакомых ей тела. Одежда Наставника Пера трескалась на моих плечах. Наверное, я казался чудовищем.

Или давно уже им был?

Куалькуа, послушно менявший мою плоть, молчал. Может быть, полностью подчинившись. Или мы уже так слились, что нам нет нужды разговаривать?

— Тень… — прошептала Катти.

Наверное, у них нет большего страха и большего проклятия.

В голосе девушки было брезгливое отвращение и ужас.

— Я ухожу. Не надо следовать за мной.

Не знаю, на что я надеялся. На вбитое в подсознание послушание? На то, что только что был в облике Наставника Пера?

На тот краткий миг, когда я казался для Катти Никки Римером?

Она ударила меня. Попыталась ударить, точнее… Я отбил ее движение с легкостью, подаренной Куалькуа. Перехватил руку, оттянул вверх, освобождая себе пространство для удара. Так несложно было нанести ответный удар — который надолго лишил бы ее сил преследовать меня.

Я коснулся ладонью ее щеки. Легкой и осторожной лаской — она любила другого. И то, что он был мертв, а прах его никогда не вернется в небо Родины, значения не имело.

Девушка замерла.

— Я не хотел, — сказал я. — Прости.

Она не сделала больше попытки меня остановить. Я коснулся терминала, не отводя от Катти взгляда.

Пункт назначения?

— Ближайший космодром Дальней Разведки.

Пункт назначения?

В чем-то я ошибаюсь. Может быть, космодромы не имеют собственных транспортных кабин?

— Кабина, расположенная наиболее близко к главному космодрому Дальней Разведки…

Пауза опять оказалась слишком долгой. Но все-таки двери открылись.

Я вошел, глянул на Катти — она зачарованно смотрела мне вслед. Извини, девочка…

— Никки! — закричала она, громко и яростно. Двери сошлись, отсекая крик, но она еще кричала, колотя кулачками в темное стекло.

Она меня не простит.

Наверное, транспортные кабины хранят память о точке последнего перемещения, как иначе Катти смогла бы меня настигнуть? Но теперь она не бросится вдогонку. Ее безумное подозрение превратилось в явь, и настала пора поднимать тревогу. Звать на помощь.

Почему я не остановил ее? Это было так легко — погрузить девушку в сон, парализовать, оглушить…

Голубой свет вспыхнул под ногами, и я мимолетно подумал, что в призрачном свете гиперперехода выгляжу самым настоящим чудовищам. Клочья одежды, сползающие с тела, кожа, покрывшаяся красными пятнами…