По дороге к любви - Дж. Редмирски

— Боюсь, тебе придется весь день носить меня на руках.

Я тяну ее на себя и заставляю сесть на кровати.

— Нашла чем испугать… Легко! — смеюсь я. — Да я за счастье почту везде носить тебя на руках… И пусть все пялятся и даже возмущаются, мне плевать. А кстати, почему тебя нужно носить на руках?

Она целует меня в нос:

— Потому что, мне кажется, ходить я не смогу.

До меня наконец доходит, улыбка на губах линяет и теперь скорее похожа на мрачную усмешку.

Она осторожно приподнимается с кровати, перекидывает ноги через край, и я вижу на ее лице тень недомогания.

— О черт, детка, прости, ей-богу, я не хотел…

Мне действительно совестно, но я продолжаю улыбаться.

Впрочем, и она тоже.

— Не хочу льстить твоему самолюбию, — говорит она, — но таких бурных ночей любви у меня еще не было.

Закинув голову назад, я громко смеюсь:

— Что ты говоришь? Неужели?

Кэмрин тычет в меня пальцем:

— Это все ты виноват! И вообще, что ты со мной сделал? Превратил в сквернословку, извращенку и нимфоманку, которая вдобавок пару дней будет ходить очень странной походочкой. — Она энергично грозит мне пальчиком, как бы подчеркивая весь ужас приведенных ею обвинений.

Я осторожно беру ее на руки, сажаю себе на колени, но на этот раз не верхом, как раньше, понимая ее «состояние».

— Прости меня, детка, но, помнится, когда я с тобой познакомился, ты уже за словом в карман не лезла, — отвечаю я с улыбкой, глядя на нее сверху вниз: а нижняя губа у нее, ай-ай-ай, слегка припухла. — Извращенку, говоришь? Может быть, может быть. Но все это уже было в тебе изначально. Я просто помог тебе вытащить это наружу. Нимфоманка… Значит, ты хочешь заниматься этим все время и без перерыва, и тебе плевать, что ты пару дней будешь ходить странной походочкой.

Смотрит на меня широко раскрытыми глазами:

— Ох, я, кажется, точно вышла из строя, по крайней мере до завтрашнего утра.

Целую ее в лобик и несу в ванную.

— Звучит неплохо. — Я стараюсь облечь шутку в как можно более мягкие формы. — Но я в любом случае не позволю тебе много разгуливать. Сегодня, любезная Кэмрин Беннетт, я буду вас баловать и всячески щадить. И первое, с чего мы начнем, — это долгое отмокание в горячей ванне.

— С пеной? — капризно спрашивает она, глядя на меня невинными, как у Бэмби, глазами.

Я улыбаюсь, чувствуя себя щедрым пашой:

— Ну конечно, моя госпожа, с пеной, с чем же еще? — Сажаю ее, совершенно голую, на край ванны и открываю кран. Она терпеливо ждет. — Впрочем, похоже, с обещаниями я поторопился, — говорю я, пытаясь выжать из гостиничной бутылочки хоть каплю. — С пеной у нас, детка, проблемы.

— Вот это да, — разочарованно произносит она, болтая ногами и упираясь руками в край ванны. — У меня почти все закончилось: и зубная паста, и гель для душа, и… — Она наклоняется, щупает голые ноги и корчит уморительную гримасу. — У меня такое чувство, что все тело покрыто чешуей.

— Давай сбегаю в магазин, — предлагаю я, стиснув зубы. Проверяю, все ли я выжал из бутылочки, иду в комнату, возвращаюсь с гостиничным карандашом и блокнотиком в пол-ладони. — Что купить?

Пока она, наморщив лобик, думает, записываю то, что она уже упомянула.

— Значит, так: зубная паста, гель для душа… — Я поднимаю голову. — Это просто жидкое мыло?

— Ну, не совсем, конечно, — говорит она, а я стараюсь не очень откровенно разглядывать ее грудь. — Главное, не для рук… В общем, на месте сам поймешь.

Делаю пометку: жидкое мыло не для рук.

Снова поднимаю голову:

— Есть. Что еще?

Она задумчиво сжимает губки.

— Шампунь и кондиционер. Я предпочитаю «Лореаль», в таких розовых бутылочках, но, в принципе, не важно, только не покупай эти «два в одном», в последний раз в мотеле я свой просто оставила. Ах да! Купи еще маленькую бутылочку детского масла.

Я заинтересованно поднимаю бровь:

— Детского масла? Ты на что намекаешь?

Она легонько шлепает ладонью по моей руке, но я вижу, что смеется.

— Дурак! Ни на что я не намекаю. Просто хочу использовать после душа.

А я глаз не могу оторвать от ее груди: как упруго она покачивается при каждом ее движении.

Записываю: большую бутылку детского масла, на всякий случай, мало ли, пригодится.

— И может, заодно что-нибудь перекусить и попить тоже, воды или холодного чаю, только без лимона… все равно, только не газированное. Ах да! И вяленого мяса!

Усмехаюсь и тоже записываю.

— Все?

— Да, больше ничего в голову не приходит.

— Ну, если придет, звони. — Я достаю мобильник. — Какой там у тебя номер?

Она с улыбкой диктует номер, я набираю, звоню. Слышу в трубке ее голос.

— Привет, детка, это я. Я скоро вернусь… Прости, долго говорить не могу, очень занят, разглядываю потрясающую блондинку… Сидит передо мной на краю ванны совершенно голая, представляешь?

Кэмрин улыбается, краснеет, хватает меня обеими ногами, притягивает к себе и крепко целует.

— О черт! Про воду забыли!

И правда, еще немного — и потечет через край.

Я быстро закрываю кран.

Кладу мобильник и блокнот на полочку и беру ее на руки.

— Эндрю, я же не калека какая-нибудь.

Но не сопротивляется.

Опускаю ее в ванну, она ложится в теплую воду, волосы падают ей на плечи, распускаются в воде.

— Я скоро, одна нога здесь, другая там, — говорю я, собираясь на выход.

— На этот раз не исчезнешь?

Услышав это, я останавливаюсь. Поворачиваюсь, гляжу на нее. Сейчас она уже не шутит. Мне становится совестно: сам вопрос ее не задевает меня, нет, мне больно, что я дал ей повод задать его.

Гляжу на нее серьезными, строгими глазами:

— Обещаю твердо, детка. Мы с тобой теперь как нитка с иголкой, и ты это знаешь, верно?

Она нежно улыбается, но в глазах прыгают озорные искорки.

— И зачем я только с тобой связалась.

Подмигиваю ей и исчезаю.

КЭМРИН

Близость с любимым человеком всегда все меняет. Живешь себе, окруженный прозрачными стенами, ничто тебе не угрожает, радуешься жизни, и будущее светло и ясно. И если таинство близости так и не происходит, влечение к человеку, который кажется тебе родным, может длиться вечно. Но как только ложишься с ним в постель, чувство безопасности, радости и светлого будущего нередко превращается в свою противоположность. Не затухнет ли теперь это влечение? Останется ли в нас это желание, сохранится ли тяга друг к другу такой же, какой была до того, как мы стали одним целым? Не думаем ли мы втайне, что совершили страшную ошибку, что надо было оставить все как есть? Нет. Да. И снова нет. Я знаю это, потому что чувствую, что это именно так. Это не излишняя самоуверенность или бредовые мечты неопытной девчонки, одолеваемой страхами и неуверенностью в себе. Это совершенно очевидный факт: Эндрю Пэрриш и я должны были встретиться в том автобусе в Канзасе.