Ковчег спасения. Пропасть Искупления - Аластер Рейнольдс

Ремонтуар покачал головой:

– Боюсь, в данный момент – нет.

Глава двенадцатая

Клавэйн вынырнул из наведенного сна, полного песчаных штормов и обваливающихся стен. Пробуждение было безрадостным. Не сразу он понял, где находится. Затем вернулась память о недавних событиях: заседание Узкого совета, полет вместе со Скади к верфи-комете. Вспомнился Главный конструктор и спрятанная в комете эскадра, несомненно предназначенная для эвакуации. Угон корвета, направленного к центру системы на максимальной тяге.

Клавэйн сидел в пилотском кресле. Он коснулся сенсоров приборной панели, активировал дисплеи. Те развернулись вокруг, яркие, будто подсолнухи. Неразумно было бы позволить корвету сообщаться с мозгом напрямую – Скади могла подсадить в сеть блокирующий рассудок вирус. Конечно, вероятность этого невысока, до сих пор корабль подчинялся безоговорочно, но нет смысла рисковать.

По раскрывшимся дисплеям с чудовищной скоростью полетели вереницы данных – корвет проверял свои системы. Клавэйну пришлось значительно увеличить скорость восприятия, чтобы разобраться с символами и схемами. Корабль пострадал при старте с кометы, но критическими повреждения не были; значит, можно выполнить задуманное. Дисплеи показали и тактическую ситуацию в окрестностях, выдавая условное изображение в логарифмическом масштабе. Клавэйн тщательно изучил текущее расположение демархистских и сочленительских кораблей, баз, автономных роботов и самонаводящихся мин. В трех световых часах разворачивалась масштабная битва. Но ближе – ничего. И никаких признаков погони, высланной из Материнского Гнезда. Никаких известий о дезертирстве. Конечно, это не значило, что погоня не снаряжена, ведь информацию о тактической обстановке Клавэйн черпал из общей системной сети, не рискуя использовать сканеры корвета. Активный поиск выдал бы местонахождение беглеца любому, взглянувшему в нужном направлении.

Итак, заметного всем отклика Материнского Гнезда нет. И это обнадеживает.

Клавэйн улыбнулся, пожал плечами и сразу вспомнил о сломанном ребре. Болело уже не так сильно – перед отходом ко сну Клавэйн надел медицинский жилет: магнитное поле, воздействуя на область перелома, заставляло кость срастаться быстрее. Боль в груди живо подтвердила: события на комете и дезертирство – не плод воображения. И на руке, взрезанной до кости пьезоножом, – заплата. Но эта рана была чистой. Клавэйн позаботился о ней, прежде чем уснул.

Значит, все правда. Он, Клавэйн, взялся за старое. А ведь был момент, когда, толком не проснувшись, он счел недавно произошедшее всего лишь рожденным тревогой кошмаром. Такие кошмары всегда мучают любого солдата, у которого осталась хоть крупица совести – и который повидал достаточно войн, чтобы понимать: нередко кажущееся самым правильным впоследствии оборачивается тягчайшей ошибкой. Однако он это сделал. Предал свой народ. Пусть его мотивы сколь угодно чисты и возвышенны, факт остается фактом: он бросил сочленителей, доверивших ему важнейший секрет.

Ему не хватило времени как следует оценить последствия измены. Едва увидев эвакуационный флот, он понял: есть лишь одна возможность удрать, а именно украсть корвет. Если бы промедлил хоть немного, скажем до возвращения в Материнское Гнездо, несомненно, Скади разгадала бы его намерения. Ведь уже подозревала, но ей трудно было пробираться сквозь незнакомую архитектуру мозга, читать устаревшие нейроимплантаты, полузабытые протоколы обработки данных.

Нельзя было дать Скади время разобраться толком. Пришлось действовать быстро, зная, что он, наверное, больше не увидит Фелку. Вряд ли останется на свободе или вообще в живых, когда попытка бегства придет к планируемому финалу. К самой трудной, решающей стадии. Как хорошо было бы увидеть Фелку перед бегством. Конечно, Клавэйн не убедил бы ее удрать вместе. И даже если бы чудом смог, с ней побег оказался бы неосуществимым. Но Клавэйн позволил бы ей узнать и понять его намерения. Она бы не выдала тайны, ни в коем случае. Может, и не согласилась бы, но отговаривать бы уж точно не стала. И когда бы пришла пора навсегда распрощаться, возможно, Фелка ответила бы на вопрос, который он никогда не отваживался задать, – вопрос о далеком прошлом, о гнезде Галианы, о страшной войне на Марсе и его первой встрече с Фелкой. Клавэйн спросил бы Фелку: может, она его дочь?

А теперь придется доживать, не зная ответа. Хотя, если бы и остался, наверное, никогда бы не набрался решимости спросить. Ведь сколько лет прошло, а он так и не задал вопрос. Но теперь впереди лишь изгнание, плен, смерть. И невозможность узнать простую человеческую правду давит на плечи свинцом.

Надо к этому привыкнуть.

Уже приходилось дезертировать, оставлять за плечами былую жизнь. Клавэйн выжил, оправился от потрясения. Теперь он намного старше, но не столь уж немощный, чтобы не выдержать тягот изгнания. Секрет выживания в том, чтобы сосредоточиться на насущном, сиюминутном. Дела обстоят не так уж плохо – ведь жив, и ранения нетяжелые. Возможно, вдогонку уже запустили ракеты-перехватчики, но, скорее всего, недавно, иначе корвет уже засек бы их. Кто-то – вполне возможно, что Ремонтуар, – сумел задержать погоню, дать фору другу. Не слишком большую, но и такая лучше, чем мгновенное превращение в облако ионизированного газа.

Клавэйн невесело улыбнулся – если и прикончат, то, по крайней мере, вдали от дома.

Поскреб в бороде. Из-за перегрузки это потребовало немалых усилий. Двигатели корвета еще выдавали максимальную тягу, создавая ускорение в три g – солидная прибавка к весу. Корвет шел ровно, будто притягиваемый массивной звездой. Каждую секунду в реакторе аннигилировала частица антиматерии величиной в бактерию, но пока запасы металлического водорода и антиматерии оставались почти нетронутыми. Корвет может достичь любой точки системы меньше чем за десять дней. Ускориться можно и сильней, но тогда слишком уж возрастет нагрузка на двигатели.

Но главное, у Клавэйна был план.

Ускорители корвета намного превосходили двигатели демархистов, хотя и работали на ином принципе, нежели сочленительские двигатели для звездолетов. Небольшие, не способные разогнать массу в