NZ - Оксана Демченко

— Я тебя в родню не звал. Хватит меня поучать! Как тебя терпит Симка, ты же буриданов осел на шпильках!

Я резко села. В голове слегка покружилось вчерашнее спиртное, но быстро унялось. Что за осел? То есть я знаю ж, что кое-кто высосал из моих мозгов весь хлам и гордо рассовал себе в стерильно-чистые извилины. Словечки, хмыканье и манеру хамить иногда — это все он перенял от меня, даже слегка стыдно. Я же не малолетка, ну разве я веду себя так? Вроде нет. То есть не всегда. А еще точнее — я уже научилась большую часть гадостей не выговаривать вслух. Увы, Саиду нет разницы, сказано или только подумано. Или просто мелькнуло фоном.

Вот сейчас подумаю ему: не кричи на Гюль. Алло! Не кричи…

Пустой номер. Сегодня меня не слышат. Точно не слышат: они бы прервали братский скандал и явились здороваться. В надежде, что хоть кто-то здоров. Спьяну не телепают? Или в головах у них так шумит, что не до внешнего. Или собственный скандал их раззадорил, циклятся друг на друга и искрят, не отвлекаясь по мелочам.

Сосредоточимся на себе. Что за осел? Я точно знаю, это ж из меня добыто. Да, тот год в институте. Ухлестывал за мной аспирант. Но было непробиваемо, он за всеми ходил, у него кликуха была негласно «билетер». Типа на кого глаз не положит, та, значит, на лекциях ни разу не была, иначе узнала бы про осла. Подкатил ко мне в столовке. Сообщил, что я не буриданов осел, потому что способна сделать верный выбор. Я поправила майку на груди, подышала, глубоким голосом впечатлённой дуры сказала «да», встала и ушла, прощально махая через плечо ручкой. То есть сделала выбор, чем поставила кое-кого в тупик. Называется у Симы: «Да с разворотом». За мной бежать и переспрашивать не понтово, не бежать глупо, а стоять с челюстью наперевес — смешно… Три раза повторяла этот трюк, шикарно работает, если знать, с кем. А я эмпат.

Хм… Я перевернулась на живот и похлопала по койке, приглашая Гава. Вполз. Хочет гладиться и жалеться, бедолага. Итак, о чем было «хм»? Вспомнила. Охмурил меня тот тип со второго курса. Хотя я эмпат, а он — урод моральный. Где было мое чутье? Сладко дрыхло, пока подростковая химия перла из ушей — я ж втрескалась. Он тоже, вот что знаю накрепко. Только себя он любил гораздо сильнее и без химии. И ради себя он был готов на все.

Значит, эмпатия работает, пока я живу с открытыми глазами. Тогда еще раз хм. Лже-Альг, как мне намекнули, может и не человек. Но я так на него смотрела, жалела до слез… Аж вспомнить жарко. Что-то было. Я на миг ослепла или эмпатия орала в голос: это важно, он нуждается в помощи! Не знаю. И вряд ли узнаю.

— Держи голову выше, горбиться нехорошо. Мы созданы совершенными и просто обязаны соответствовать планке максимум.

— Отвали. Я хожу нормально, ты на себя глянь: квелая петрушка на выгуле! Нет, скорее борзая, вид спереди: линия с ушами.

— Саид…

— Что Саид? Нужен тебе тот тип — иди и позвони ему! Не нужен — жри завтрак, ходячий суповой набор. Ах, она сдулась и киснет.

Господи, сколько мусора он понагреб. Это называется индивидуализация, меня предупреждал Игль и даже впихнул мне в голову важные сведения и инструкции. Только я плохо умею читать инструкции и еще хуже им следую. Парня жалко. Он не испортится, вот чую. У него сердце большое. А что ежика корчит — так сколько ему сейчас эмоционально, если возраст — одна доля цикла плюс чужой опыт, пылесосом собранных из самых разных случайных голов, гуманоидных и не очень? По-честному если, надо подарить ему катер. Мальчикам полезно привыкать к ответственности, а катер…

Дверь грохнула. Мальчик примчался, пылая взором аж до лиловой жути.

— Катер? Я тебя люблю!

Чмокнул в макушку и начал прыгать по комнате, пригибаясь, чтобы не продолбить потолок. У него, живчика, прыжок в высоту без разбега, как я понимаю — метра три… или больше. Я профилактически прочесала волосы и посадила на плечо Гава.

— Свят-свят. Не оглох, значит. Я только подумала, а меня уже вскрыли… И доброе утро, да, мне хорошо спалось.

— Прости, — почти подвис в воздухе и с размаху сел на стул. Чинный, аж сил нет быть серьезной. — Доброе утро.

Одернул рубаху и уставился в пол. Он умеет быть вежливым, если хочет. Сейчас начнет опять подпрыгивать: молчит ведь из последних сил, катер — это не кубометр конфет-пирожных.

— Сколько тебе в точности от рождения?

— Двадцать девять условных суток. Кажется.

— Ложь, — не повышая голоса, сообщила Гюль из соседней комнаты.

— Телепать интимные слои нельзя! — Саид аж пятнами пошел. — Ну, двадцать семь… Тоже мне, этика. А сама-то! Ведьма без метлы. — Он запнулся, наверняка пользуясь мной, как справочником ругательств. — Синяя калошка! Кошёлка?

— Кузнечик, сядь в травку и харэ пилить сестру. — Я посмотрела в потолок, зажмурилась, растопырив руки, и с чувством добавила: — Господи, пошли мне тяжелый мозгобойным молоток или хотя бы моток скотча во имя мира во всем мире.

Помолясь, я открыла глаза и изучила пустые ладони. Не выдали запрошенное. Как обычно. Бог, вероятно, есть, я так думаю. Но с канцтоварами у него хреново. Гюль хихикнула едва слышно, нехотя покинула комнату и встала у дверного косяка, упрямо не глядя на братца-клона.

— Так, план дня. Я иду за люлями к габмургеру, наверняка есть повод, шея чешется. Саид, ты ведешь сестру к Павру и пробуешь устроить на работу.

— Это как? — поразилась Гюль.

— Кто из нас пьяный? Ты вчера хвалилась, что танцуешь божественно. Он предложил тебе пробу. Ты хихикала и загадочно моргала. Это было определённо не «нет».

— Не помню… — побелела Гюль.

— Икала, выхлебала одна зеленую колбу на литр, она была типа газовый гигант в планетарной группе, крепость зашкаливающая, — серьезно дал показания Саид. — И начала моргать: да, да, да.

— Не-ет.

— Поздно упираться. Окислителя мало, иди батрачить, — зверским тоном сказала я. Почесала Гава за ухом. — Дальше. Независимо от итогов разговора с Павром вы идете в спортзал… тут есть?

Гюль нехотя кивнула.

— Вот: идете туда. Цель: ты, эфирная наша, бьешь брата, пока он не заскулит. Потому что или вы мирно передерётесь, или к ночи мы тут тихо рассоримся насмерть. Чужие синяки украшают наше настроение. А ты его побьешь, он ловкий вьюн, но опыт на твоей стороне. Передавай.

От мысли, что скоро наглая рожа станет битой, Гюль заулыбалась. Она по-своему добрая, но не без манерности. И, странное дело, Саида приняла в штыки: так похож на отражение в зеркале и полностью, будто в насмешку, другой изнутри. Может, прайд бы и его со временем затоптал и сломал. Я тем более рада, что мы не дали уродам времени, пусть и случайно.

— Это все? — грустно спросил Саид, заранее считав ответ в моей голове.