Виновны в защите Родины, или Русский - Тимофей Круглов

— Ну давай, давай, не томи!

— А вот и тебе телефончик! Татьяна твоя еще пару дней здесь пробудет, погостит у подруги. — Петрович медленно вытащил из кармана пиджака блеснувшую глянцем визитку.

— И ты молчал? — Валерий Алексеевич выхватил визитку и пробежал глазами лицевую сторону, потом написанный от руки номер рижского телефона на обороте.

Сворак внимательно смотрел на него, по-отечески сопереживая молодому товарищу. Только в уголке плотоядных губ чуть-чуть угадывалась снисходительная усмешка.

Зеленая девчонка с зелеными глазами,Обычная девчонка с обычною судьбой.Ты так идти боялась по морю над волнами,Зачем же целовалась на море том со мной?Зачем ты обнимала доверчиво за плечи,Зачем ты прижималась, когда теряла дно?Ах, как ты целовалась той ночью бесконечной!Ты думаешь, поверю я, что все прошло давно?Эх, где вы, ночи звездные, когда ложились поздно мы,Где те часы бессонные до самого утра?Фантазии, фантазии, но только думал разве я,Что будет вспоминаться мне обычная игра?Пишу стихи с усмешкою, еще чуть-чуть помешкаюИ заряжу в последний раз свой черный пистолет.Когда мне вспоминается, тебе небось икается?Да ладно, что там, мне пора, я ухожу — привет!

Глава 6

Домой Иванова привез Толян на омоновском «уазике». Бдительная дворничиха, живущая на первом этаже, высунулась было на шум в подъезде, но, увидев пару дюжих парней в черной форме и с автоматами за спиной, бережно поддерживавших под руки жильца из шестьдесят седьмой квартиры, тут же прикрыла дверь. О Рижском ОМОНе уже тогда ходили легенды — от страшных — до героических.

Отправив ленинградцев после банкета в «Таллине» в гостиницу Валерий Алексеевич вместе со Свораком тут же, на Горького, стал ловить такси. Однако мимо как раз проезжал экипаж закадычного друга Мурашова. Толик сразу приметил двоих припозднившихся мужчин у ресторана и притормозил водилу на всякий случай. Узнав Иванова, ребята тут же усадили его к себе в «бобик», а Петровичу остановили первую же проходящую машину и велели отвезти его в Пурчик. С Ивановым омоновцам было по дороге — они уже возвращались на базу в Вецмилгравис после очередного рейда.

Преступность в Риге с началом перестройки стала зашкаливать. А тут еще намечающееся двоевластие! От криминального взрыва ситуацию удерживал только ОМОН, чрезвычайно жестко работавший по лидерам преступного мира и не менее жестоко проводивший показательные рейды по городу, сурово напоминая уголовникам, кто здесь пока еще хозяин.

Иванов дружил с Толяном уже давно, еще до того, как два года назад в Риге сформировали один из первых в стране отрядов милиции особого назначения. Друзья и теперь частенько собирались вместе, и женам в такие вечера оставалось только вздыхать и перезваниваться друг с другом. Но в этот раз Иванову было не до продолжения банкета. Толян позвонил в дверь, сгрузил чуть живого товарища Алле, успокоил ее и умчался на базу.

Утром Валерий Алексеевич принял контрастный душ, втайне порадовался тому, что у Ксюши опять сопли и не надо ее по этому случаю вести сегодня в садик, заварил кофе и в очередной раз дал зарок не пить. По крайней мере, столько. Он успел поймать ленинградцев в гостинице по телефону, сообщил им, что сегодня он весь день «с ними, на всех съемках». Потом перезвонил на работу и то же самое передал секретарю, чтобы никто его не разыскивал — он на съемках, а еще у него переговоры с литовскими коллегами. Выпив третью чашку кофе, Иванов и вовсе повеселел и перезвонил еще себе в кабинет. Трубку взял Петрович и разговаривал очень скучно — видно, ему тоже было нелегко. Прикрыв себя со всех сторон, Валерий Алексеевич тихонько выскочил из квартиры и побежал в универсам на 2-й Длинной. Купил дочке фруктов, жене — мороженого, себе — пару бутылок портера. На счастье, рядом с магазином какая-то бабуля торговала нарциссами со своего палисадника… Иванов прикупил нежный, чудесно пахнущий букетик на прямых тонких стеблях и понесся домой.

Алла как раз уже встала, хлопотала на кухне. Валерий Алексеевич долго мирился, шутил, ставил цветы в вазу, заваривал Алле кофе и наконец получил прощение, клятвенно пообещав в следующее воскресенье помочь теще с тестем копать на даче грядки.

Пока Алла готовила Ксюше завтрак и заваривала ей всякие чаи от простуды, Иванов вышел на лоджию, уже ярко освещенную солнцем, ласково продуваемую весенним порывистым ветром. Выпил портеру, покурил, выпил еще бутылочку и стал собираться в город. Визитка с телефоном Татьяны так и жгла карман пиджака. Но он не стал звонить из дома, прогулялся пешочком под липами до Брасы и только там зашел в телефонную будку. Сомнений в том, что это именно его Таня, у Иванова уже не было.

— Добрый день! Извините, Татьяну Федоровну можно попросить?

— Здравствуйте! Я слушаю вас…

— Татьяна Федоровна, это вас Иванов Валерий Алексеевич беспокоит, из Интерфронта. Мне ваш телефончик Смоткин дал, сказал, что вы хотели бы со мной встретиться по поводу наших совместных мероприятий.

— Да, да, конечно! Я очень рада, что вы позвонили. — Голос, конечно, был ее. Или не ее? Столько лет прошло, но так трудно забыть это чуть небрежное французское «р», это тщательное интонирование, этот глубокий, обработанный до каждой ноты голос. А вдруг — не она? Голос такой уверенный в себе, почти властный. — Валерий Алексеевич, я не хочу, чтобы вы терялись в догадках, я вас тоже узнала.

— Таня!

— Да-да, Таня! Мне просто не хотелось, чтобы твой шеф знал, что мы так давно знакомы.

— А я уж настроился, судя по «Валерию Алексеевичу», на чисто деловой разговор!

— Разговор в любом случае пойдет о делах, Валерий Алексеевич. — Голос в трубке чуть насмешливо дрогнул. — Но мы ведь уже давно взрослые люди, ты. ты давно не тот мальчик, что был подарен мне судьбою когда-то, Валера. Зачем же делать вид, что я все забыла?

— Таня, Таня! Я опять чувствую себя двоечником перед классным руководителем, — слегка слукавил Иванов.

— Не верю, Станиславский! Не верю!

— Как же можно мне не верить. — хотел было продолжить игру словами Валерий Алексеевич, но вовремя вспомнил, что восемь лет назад именно он перестал звонить своей «почти невесте», и предусмотрительно осекся.

— Вот-вот! — Таня тут же прочитала его мысли. — Ладно, корнет, впрочем. какой ты уже корнет. поручик! Надеюсь, ты уже замотивировал свое отсутствие на службе нашей исключительно деловой встречей?

— Так точно, мадам!

— Я все-таки в тебе не ошиблась тогда. — Голос все больше теплел, и все больше в нем было и света, и радости. — В общем, я в Юрмале, в санатории ДКБФ.

— В Майори, значит.

— Да-да, в Майори. Центральный корпус старый, там, где администрация. «Адмиральский» номер спросишь, тебе покажут. Меня подруга устроила на недельку, у нее тут муж главврачом трудится.

— «Адмиральша», значит… Ваше высокопревосходительство госпожа адмиральша.

— Поручик, молчать!

— Молчу, мадам… И выезжаю первой лошадью, электричкой в смысле. Что-нибудь привезти?

— Пору-у-у-у-у-чи-и-к! — укоризненно пропел голос в трубке. — Раз уж я «адмиральша». Что может мне привезти поручик, кроме своей любви?

— Я, я люблю тебя, Таня, все еще люблю, оказывается, — медленно проговорил Иванов. — Я еду.

Трубку положили. Валерий Алексеевич еще немного послушал гудки и вышел из будки автомата. Как раз напротив, у углового дома — утеса, блестевшего свежей жестью башни в форме византийского шлема, кооператоры недавно поставили цветочный киоск. «Хорошо, что не успел вчера просадить гонорар!» — ликующе подумал Иванов и придирчиво выбрал огромную чайную розу. Рысью спустился под горку на станцию «Браса» — как раз подходила сквозная электричка в Юрмалу, опустился на деревянную скамейку у окна и погрузился в воспоминания, перемежаемые угрызениями совести, — Алле он еще ни разу не изменял, а чем закончится сегодняшняя встреча — предсказать было трудно.

Электричка надолго, минут на десять, притормозила на Центральном вокзале. Пассажиров и тут подсело в вагон немного — сезон еще не начался, и в Юрмале пока еще царила любимая Ивановым сырая, обволакивающая туманом с моря тишина. Снова тронувшись и набирая ход, электричка по высокой насыпи пролетела мимо Вецриги, застучала по мосту через Даугаву, показывая в окошки панораму старого города, но, миновав мост, тут же втянулась в унылые промышленные районы Торнякалнса и Засу-лаукса. Смотреть тут было не на что, и Иванов прикрыл глаза, снова задумался.

Два года назад, когда все вокруг, казалось, были очарованы перестройкой и новым, говорливым без бумажки генсеком, Валерий Алексеевич тоже, на общей волне, возжелал перемен. Жизнь была такой устойчивой, стабильной, что никакие потрясения не могли угрожать ее основам. А легкий свежий ветерок только сдувал пыль с незыблемых оснований, с вечного фундамента, и мальчишеская радость ожидания романтического, гри-новского несбывшегося охватила всех вокруг. И юных студентов, и пожилых рабочих, и седых генералов. Только опытные интриганы партаппаратчики и закаленная в битвах за государственные премии и дачи творческая интеллигенция, шустрые теневики и быстро смекнувшие, что к чему, кооператоры не пускали восторженных соплей и слюней, не пускались в воспоминания о детских мечтах, пресеченных взрослой жизнью в суровой стране. Все они пошли в перестройку, как в «последний и решительный бой», не теряли ни дня, ни минуты. Ловили ветер — тот самый — ветер перемен и тщательно готовили рыболовные снасти: вода становилась с каждым днем все мутней и мутней.