КРУК - Анна Бердичевская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Куда сейчас? – спросил вдруг Вольф.
– Можно в отель, – сказал Блюхер. Но добавил: – А можно в термы…
Вольф и остальные посмотрели на Васю.
– Это почти по дороге в Веве, – объяснил Вася. – Местечко называется Белая гора.
– О! – обрадовался Павел. – В Пермском крае тоже есть Белая гора! И Черное озеро!
– Ну, тем более, – покосился Вольф на румяного ученика и обратился к Чанову: – Вези, шеф, помирать, так в термах.
В «Ниссане» Вольф уснул, уронив голову на плечо Паше и не отпуская руку Сони. Блюхер сидел рядом с Чановым и пролагал маршрут на Mont Blanc уездного значения – на Белую гору. Узкая, очищенная от снега дорога поднималась вокруг горы ленивой спиралью. Сугроб на обочинах становился все выше. На вершине их встретил поселок из дюжины коттеджей, крутые крыши завалены снегом, во двориках елки в гирляндах и со звездами… Вокруг лес.
– Вольф!.. – осторожно позвал Павел учителя. – Мы приехали…
Вольф встрепенулся, выпрямился, огляделся.
– И где тут термы?!
– Похоже, вон там – впереди! – радостно отозвался Блюхер.
Путешественники подъезжали к двухэтажному стеклянному кубу, вокруг которого стеной стоял густой туман. Здесь немногочисленным посетителям все давали напрокат – полотенца и халаты, удобные шлепанцы и купальные шапочки, а также надувные жилеты и спасательные круги для детей. Здесь стригли и брили, здесь можно было пообедать, выпить пива, попариться в сауне, сделать педикюр с маникюром. Но плавки и купальники надо было приносить с собой. Поспавший и отдохнувший в «Ниссане» Вольф устроил большую французскую революцию, вызвал главного менеджера и, сверкая глазами, указал на закрытый киоск, в витрине которого на продажу было выставлено все, что давалось в аренду, но еще и плавки с купальниками. Однако ничего не продавалось! Потому что продавец ушел! На склад ли, на больничный ли, в отпуск, попить пивка – Вольфу было не важно.
– У вас тут что, советская власть?! – гремел старик. – Я этого в Ленинграде натерпелся! Вы в Сибирь захотели?!
И все по-французски. Кузьма, насколько поспевал, переводил спутникам. Менеджер молча упирался, но все же выкинул белый флаг и киоск открыл. Он продал «этим русским» четверо плавок и один купальник. После чего Вольф пошел стричься, потом долго мылся под душем. И вышел он собственно к термам совсем другим человеком, тихим и умиротворенным. Борода его округлилась и распушилась, тощие плечи расправились. Он стоял перед погружением в бурлящую голубым пламенем воду в глубокой задумчивости. Он не ожидал того, что увидел.
– Как Саваоф, еще не отделивший хляби от тверди, – сказал Блюхер Кузьме.
Долго, блаженно плавали они в шипучей воде под открытым ночным небом, среди елей, заваленных снегом. Только пар и почти горячая газировка в светящемся изнутри просторном бассейне отделяли их от заснеженного леса. Клубы пара, расступаясь, открывали им в вышине бездну со звездами и серпом луны. Хитроумные бурные течения разносили в разные концы бассейна Кузьму, Соню, Василия, Павла и Вольфа, их обдавали со дна, щекоча пятки, горячие и холодный струи, их лупили по шее и по бокам внезапные подводные и надводные души Шарко… Но главное, что запомнили четверо молодых, это порозовевшее лицо умученного родиной старика, плававшего с высоко поднятой седой головой.
– И отделил Господь твердь от хляби, посмотрел и сказал – это хорошо!.. – пробурчал Вольф, осторожно поднимаясь по шершавым каменным ступеням, ведущим из водной глубины на твердь. Поднявшись, он оглянулся и позвал остальных: – Не выпить ли нам пива, господа!..
В тот вечер Вольф научил их пить непроцеженное живое пиво, подсаливая край кружки.
На кончиках пальцев
На следующее утро, лежа на плече у Кузьмы, Соня думала не о Кузьме. И Кузьма думал не о Соне. Он это заметил и спросил:
– Ты где?
Она не ответила. Тогда он сказал:
– Может, позвоним Илоне? Раз она тебя ждет, возьмет трубку.
Соня дрогнула и все равно не ответила. Кузьма решил дождаться.
Дождался. Соня пошевелилась и вытащила из-под одеяла левую руку, растопырила пальцы и поднесла к его лицу. Он не понял и на всякий случай поцеловал каждый палец. Соня отняла руку и села. Она сама стала рассматривать пальцы и вдруг заплакала. Она всхлипывала, а Кузьма смотрел на ее трясущиеся плечи. Он сел рядом, обнял, попытался повернуть к себе ее мокрое лицо…
– Что? Что? Что?.. – спрашивал он.
– Мои мозо-оли!.. – в голос заревела Соня. – Они про-хооо-дят! Смооо-триии…
Он взял ее руку, повернул мокрой соленой ладошкой к себе, притянул поближе к глазам. Глянцевые, темные и глубокие шрамы на подушечках ее пальцев набухли и побелели… Он не сразу, но понял.
– Это из-за вчерашнего, из-за горячей газировки… Они распарились. Ну что ты ревешь! Это же только мозоли! А музыка твоя – с тобой!..
Соня отняла руку и замотала головою:
– Нет! Мууузыка – на кончиках пальцеф!
Слезы еще текли, но реветь в голос она перестала. Заикаться стала.
– М-музыка – ф н-них, в п-подушечках, на лефой руке должны быть м-мозоли от струн! Там м-музыка!
Кузьма схватил ее в охапку и поволок в ванну. Полез с нею вместе под душ, горячий-холодный, горячий-холодный. Выключил. Вытер сначала ее, потом себя.
Все утро после душа они говорили о том, как будут жить. Они ругались, мирились, целовались и снова ругались. Потом захотели есть и спустились вниз. В ресторане заканчивали завтракать незнакомые господа, оказывается, нагрянул целый автобус постояльцев. Кузьма и Соня молча выпили кофе с молоком и с круассанами, не наелись, но успокоились. На веранде появился знакомый усатый человек в белой курточке и белых перчатках.
– Привет, батоно Малхаз! – обрадовался Кузьма. – Наших не видели?
– Видел. Завтракали. Потом ушли в город, все трое. – Малхаз улыбнулся Соне. – Сегодня у нас полный шведский стол, есть что покушать. Посмотри, дорогая! Выбирай, что хочешь!
В углу веранды действительно стояли судки с горячим, блюда с салатами и с холодными закусками. Кузьма и Соня пошли выбирать. Он нашел жареную картошку с курицей и в качестве соуса от шеф-повара Малхаза ткемали. А Соня выбрала шпроты и тертую морковку со сметаной.
Ели молча, поглядывая друг на друга.
«Как же мы жить-то будем? – думал Кузьма. Думал и думал, пока очень вразумительно и окончательно сам себе не ответил: – Будем!»
В полдень Василий пошел искать Кузьму с Соней и нашел их в саду, они качались на качелях, уместившись рядышком на старой и толстой доске. Кузьма отталкивался длинными ногами, качели скрипели и уносили парочку в небеса.
– Надо же, помирились, – сказал Блюхер.
– Мы не ссорились, – ответил Кузьма из поднебесья и пролетел мимо Васи в другое поднебесье.
– Может, и не ссорились, но ругались на весь этаж, – вмешался с балкона Вольф. – Я слышал…
Когда качели взмыли вверх, так что Кузьма с Соней оказались напротив балкона, Вольф сказал:
– Соня, я тебя жду…
Он дождался нового взлета, чтобы спросить:
– Придешь?
Соня тут же затормозила полет качелей и убежала к Вольфу, не оглянувшись. Кузьма проводил ее задумчивым взглядом и спросил Васю:
– Куда с Вольфом ходили?
– Так, по магазинчикам… Слушай, я у Кафтанова отпросился на эти дни. Но восьмого улетаю в командировку, к Скринскому в Академгородок. Надо посмотреть, что у них нового с Гридом… Кульбер утром звонил. Я, кстати, позвал его в Лозанну на вечер Вольфа. И Кайо, возможно, придет.
Чанов молчал. Он смотрел на озеро, искал лебедей и не находил. Василий проследил его взгляд.
– Лебедей ищешь? Говорят, в середине января ожидается минус десять. Озеро может замерзнуть.
– Так вот почему лебеди собрались у Женевы в стаю… общий слет перед разлукой. Всем пора улетать…
Он посмотрел на Блюхера. Василий не ответил.
Кузьма вернулся в номер и застал Соню сидящей на кровати, поджав ноги и с головой, укутанной покрывалом, только глаза, как два зверька, выглядывали. Она дрожала.
– Соня, что?!
– Иди сюда. Мне холодно.
– Господи!
Кузьма забрался к ней под покрывало и обнял.
– Ну, говори!..
И она зашептала:
– Фольф попросил меня отдать почистить пальто и пиджак. Я отнесла горничной. А потом… Он сказал, что сегодня на фечере я сыграю «Элегию» Массне. Как Брамса в Москве!..
– Ну вот, ты же хотела, чтоб мозоли не прошли… Чего ж ты дрожишь? – Вдруг Кузьма догадался: – Боишься, что снова ап-пизоришься…
– Да!
– А виолончель где возьмут?
– Там будет. Чужая!
– Ты не опозоришься.
– Да?
– Ведь тогда в Москве меня с тобой не было. И Вольф тебя не знал. А теперь он все знает. И если он не боится, значит – не опозоришься.
– Думаешь?
– Знаю. А ты подумай, в чем выступать будешь. Может, что-то купить надо. Собирайся-ка, пойдем в магазин.
– Дейстфительно…
Соня вылезла из-под покрывала и стала собираться в магазин.
