Москва времен Чикаго - Валерий Маслов

Отложив все дела, в том числе и испанского посла, ожидавшего в приемной, премьер-министр прибыл к Генеральному прокурору. Впервые в жизни он прибыл в прокуратуру не как высшее должностное лицо государства, а как обычный смертный, вызванный на допрос.

Впрочем, Александр Михайлович не хотел пока ничем умалять честь и достоинство главы правительства и потому встретил его подчеркнуто вежливо и доброжелательно.

Но Николай Николаевич был настроен иначе. И потому с некоторой иронией в голосе спросил:

— Вы так встречаете на допросах всех преступников? Или показываете мне, что чтите закон и презумпцию невиновности?

Александр Михайлович улыбнулся и пригласил премьер-министра в кресло:

— Присаживайтесь.

— Вот именно — присаживайтесь. Сесть я всегда успею. Шутка.

Но при всей внешней браваде было видно, что ему не до шуток.

— Итак, в чем вы меня обвиняете?

— Не желаете чаю, Николай Николаевич? Я не хотел бы, чтобы наш разговор начинался в таком агрессивном тоне.

— Не хочу, — принципиально отказался премьер-министр. — Я слушаю вас.

Генеральному прокурору было непросто предъявить обвинение главе правительства. Он прекрасно понимал, чем для него может кончиться любая оплошность в этом деликатном деле. И потому начал разговор чрезвычайно осмотрительно:

— Нашему следователю, ведущему уголовное дело преступной группы Титовко — Джевеликян — Петраков, показалось, что часть акций, а именно контрольный пакет известной нефтяной компании «Юникон», приобретен фирмой, к которой вы имеете отношение.

— Что за фирма?

— «Фактум».

— «Фактум», «Фактум», — стал размышлять глава государства. — Возможно, я и подписывал какие-нибудь документы по этой фирме. Но наверняка вспомнить не могу.

— Нет, — возразил Александр Михайлович, — речь идет не о подписании каких-либо документов. Следователю показалось, что вы имеете к ней непосредственное отношение. А именно: являетесь ее совладельцем. Через своих родственников.

— Да кто этот таинственный следователь?!

— Усков.

— А! — воскликнул с возмущением премьер-министр. — В таком случае понятно его предвзятое отношение ко мне. Как можно ему вообще доверять дела такой важности?

— Вы не ответили на мой вопрос: являетесь ли вы фактическим владельцем фирмы «Фактум»?

— Тоже мне фирма! — презрительно сказал Николай Николаевич. — Так себе, какая-то мелочь. У нее и уставной капитал всего ничего!

— И тем не менее именно эта фирма приобрела, как показалось следователю Ускову, контрольный пакет акций крупнейшей в стране нефтяной компании. И, как еще раз подчеркиваю, показалось Ускову, — именно для вас.

— Где доказательства? У этого Ускова, которому кажутся такие несусветные вещи?

— Доказательства вот в этих двух микрокассетах: на них записаны показания Джевеликяна…

— Тоже мне свидетель! — возмутился премьер-министр. — Да по нему давно не только тюрьма, могила плачет!

— И Титовко.

Услышав эту фамилию, Николай Николаевич сразу сник. И больше не пытался острить, язвить, делать замечания и прерывать Генерального прокурора. Но вот он поднял голову и тихо попросил:

— Отдайте мне эти кассеты.

— Не могу, Николай Николаевич.

— Да все вы можете! — с раздражением воскликнул премьер-министр. — Я в конце концов не вор. Сейчас все приобретают собственность. Время такое. И мы g вами принадлежим к политической элите страны. Мы просто обязаны помогать друг другу!

Александр Михайлович как бы задумался над словами главы правительства. Казалось, он согласен с его доводами.

Но, немного помолчав, он так же тихо и с грустью сказал:

— Помогать — да. Но не покрывать. Ведь эта фирма «Фактум», а теперь еще и нефтяная компания «Юникон», которые принадлежат вам, — только часть обвинений, предъявляемых следствием. Вторая часть еще серьезнее.

— Что еще там?

— Деньги, на которые эти акции приобретены. Они украдены из Центрального банка страны.

Премьер-министр даже привскочил на мягком кресле:

— Уж не хотите ли вы сказать, что и деньги из Центробанка украл я?!

Александр Михайлович покачал головой:

— Нет, не хочу. Но они, к сожалению, украдены Титовко, Джевеликяном и Петраковым для вас. Возможно, вы и не знали об этом. Но, как известно, незнание законов не освобождает от ответственности.

На этот раз Николай Николаевич сник окончательно. Он опустил голову, на которой стали заметны седые волосы, и замолчал.

Потом все же спросил:

— Неужели из этой грязной истории нет никакого выхода?

— Выхода? Конечно, есть. Из всякой истории обязательно есть выход. Только он основан на честном и чистом сотрудничестве.

— Вы мне предлагаете стать стукачом? Сексотом? Агентом прокуратуры? Главе правительства?!

— Успокойтесь, Николай Николаевич! Ничего подобного я вам не предлагаю. Я прошу вас только об одном: идите домой, спокойно все обдумайте и сами сообщите мне о вашем решении.

И Генеральный прокурор встал, показывая, что встреча закончена.

Если бы кто-нибудь спросил Ускова, зачем он пришел к этому многоэтажному дому, он не смог бы ответить. Он никогда не был в этом элитном районе, где жило высшее руководство страны. Никогда его не приглашал к себе и Генеральный прокурор, который проживал в этом доме.

Но непонятное предчувствие чего-то неотвратимого повлекло сыщика именно сюда.

Он бесцельно прогуливался возле большого здания и обнаружил, что оно хорошо охраняется. Это его почему-то несколько успокоило. Но он упрямо считал, что, если не проникнет внутрь, шестое чувство, предвещающее ему опасность, не отпустит.

Он порылся у себя в карманах и обнаружил служебное удостоверение электрика РЭУ, которое отобрал у одного правонарушителя, проходящего по делу Джевеликяна, да так и забыл сдать его в прокуратуру.

Вооружившись этим документом, он смело подошел к подъезду, в котором жил Генеральный прокурор, и, помахав удостоверением перед охранником, сказал, что нужно зайти в дом и проверить электроснабжение.

Возможно, он не очень-то походил на работягу-электрика, но охранник не стал с ним спорить и пропустил.

Андрей поднялся на лифте на самый последний этаж и вышел на лестничную площадку. Выше были только технический этаж и крыша.

Не понимая почему, Андрей полез на технический этаж. Дверь туда была открыта, и это насторожило сыщика.

Он вынул пистолет, положил палец на спусковой крючок и, таясь за каждым выступом, стал медленно продвигаться по сумеречному техэтажу.

Вдруг впереди что-то треснуло и раздался неожиданный звук. Андрей молниеносно развернулся в ту сторону и навел пистолет. Но там никого не оказалось: это была крыша работающего лифта, который и произвел непонятный шум.

— Ух, черт, — выругался Андрей, — так и заикой можно стать.

Он спрятал оружие и подошел к крыше лифта, посмотреть, что за шум так его испугал.

Но лифт работал нормально, ничего необычного в его постоянном движении не было.

Он уже хотел повернуться и уйти, как вдруг заметил на крыше лифта что-то необычное.

Он подошел ближе и увидел то, что его насторожило. Это была тарелка с желеобразной жидкостью.

— Голубей, что ли, кто решил накормить? — вслух сказал Андрей и наклонился над тарелкой.

И тут он увидел, что в тарелку с жидкостью опущены провода телефонного кабеля, подсоединенные к сотовому телефону.

— Так! — мгновенно сообразил Усков. — Неизвестному террористу достаточно со своего аппарата в нужное время набрать нужный номер, и жертва готова!

Он молниеносно сбежал с технического этажа, сел в лифт, моля Бога, чтобы взрывное устройство не сработало в это время, и спустился на первый этаж. Там он вызвал по телефону милицию, специалистов по обезвреживанию взрывных устройств и приказал охраннику никого не впускать в лифт, а также оповестить жильцов об опасности.

Он, конечно, мог только догадываться. Но в голову упрямо лезла фамилия только одного человека. Именно в этом подъезде жил Генеральный прокурор.

Сообщение о том, что в его доме и в его подъезде обнаружено взрывное устройство, подействовало на Генерального прокурора крайне удручающе. Он уже несколько раз просчитывал возможные варианты, изучал списки жильцов и искал среди них возможные жертвы. Но так и не находил никого, кроме себя.

А подсознание между тем упрямо выдавало Александру Михайловичу одну и ту же информацию. Оно с завидной настойчивостью называло имя возможного заказчика взрыва.

Он упрямо гнал от себя эту тревожную мысль. Не мог, не мог уважаемый всеми человек, мягкий, интеллигентный, образованный, пойти на такую чудовищную подлость! К тому же они ведь были из одной политической элиты, как справедливо заметил Николай Николаевич во время их последней встречи.