Герои Смуты - Вячеслав Козляков

Грамоту подписали князь Дмитрий Пожарский и другие члены «Совета всея земли», собравшиеся в Ярославле: бояре Василий Петрович Морозов, князь Владимир Тимофеевич Долгорукий, окольничий Семен Васильевич Головин (ближайший сотрудник князя Михаила Скопина-Шуйского в годы борьбы с тушинцами; он оказался в Ярославле после того, как был воеводой подмосковных полков в Переславле-Рязанском), князь Иван Никитич Одоевский, бывшие воеводы Первого ополчения князь Петр Пронский, князь Федор Волконский и Мирон Вельяминов. Все они приложили руки к грамоте даже раньше князя Дмитрия Пожарского и Кузьмы Минина. Среди других рукоприкладств на грамоте 7 апреля 1612 года находим еще несколько десятков имен дворян, дьяков и «лучших» посадских людей, в том числе и упоминавшегося ярославского земского старосты Григория Никитникова.

Первым делом в Ярославле определились, что будут продолжать поддерживать кандидатуру шведского королевича на русский престол. «Новгородское государство», согласившееся ранее, хотя и под давлением, принять у себя правителем шведского королевича, таким образом оставалось вместе с Москвой. Возвращаясь, как во времена действия рати князя Михаила Скопина-Шуйского, к союзу со Швецией, можно было подумать о продолжении боев с главным врагом — королем Сигизмундом III. Кроме того, переговоры со шведской стороной были еще ранее начаты Первым ополчением, но остановились из-за известных обстоятельств падения Новгорода. Шведы, установившие оккупационный порядок в городе, гарантировали при этом, что будут сохранять новгородскую «старину», новгородские духовные власти оставались на своих местах, новгородских дворян и детей боярских не лишали поместий и вотчин. В противоположность этому политика Сигизмунда III в отношении Смоленска означала захват западных земель Русского государства. Новое Смоленское воеводство должно было войти в состав Речи Посполитой, о какой-либо его автономии, пусть и ограниченной, как в случае с Новгородом, никто не помышлял. Мириться с этим дворяне из Смоленска, составившие основу нижегородского ополчения, естественно, не могли. Кроме того, призвание шведского королевича, о кандидатуре которого договаривались в полках Первого ополчения еще до гибели воеводы Прокофия Ляпунова, предоставляло возможность компромисса тем, кого казаки «неволею» заставили присягнуть псковскому самозванцу. Перейдя на службу из подмосковных полков в Ярославль, они всего лишь возвращались к прежней кандидатуре, которую ранее выбрали для себя.

В Великий Новгород было направлено посольство, в которое вошли представители уже созданного в ополчении земского совета «ото всех городов по человеку и изо всех чинов». «А писаху к ним для того и посылаху, — объяснял впоследствии автор «Нового летописца», — как пойдут под Москву на очищенья Московского государства, чтоб немцы не пошли воевати в Поморския городы»[462]. В действительности же всё было намного сложнее. В ополчении не могли «прикрываться» выбором нового царя для похода на Москву. Иначе бы земский «совет» ничем не отличался от тех, кто, по слову Авраамия Палицына, царем играл «яко детищем». Если бы в нашем распоряжении был только текст летописи, можно было бы подумать, что переговоры не имели никакого значения, а служили лишь отвлекающим манёвром земских властей. Однако посольская переписка между Ярославлем и Новгородом неопровержимо свидетельствует о серьезности намерений обеих сторон, увидевших шанс реализовать собственные интересы, объединившись вокруг кандидатуры шведского королевича[463].

12 мая 1612 года ярославское посольство во главе со Степаном Лазаревичем Татищевым, состоявшее из пятнадцати человек «дворян розных городов» и других представителей «Совета всея земли», достигло Великого Новгорода. С собою они привезли грамоты «о земском деле» к новгородскому митрополиту Исидору, воеводе боярину Ивану Большому Никитичу Одоевскому[464] и шведскому наместнику Якобу Делагарди от земских бояр и воевод, которые «собрався всех Зарецких, и Сиверских, и Замосковных городов с дворяны и с детьми боярскими, и стрелцы и с казаки, и с Казанскими и всех Понизовых городов князи и мурзы и с тотары, и со всякими служилыми людьми со многим собраньем» стояли «под Москвою и в Ярославле» (показательно, что подмосковное и ярославское ополчение не отделялись друг от друга) и воевали «с литовскими людми, которые сидят на Москве в осаде и которые под городами»[465]. Посольство было организовано таким образом, чтобы подчеркнуть соборную волю, выраженную в Ярославле. В него вошли жильцы и дворяне, служилые мурзы, представлявшие примкнувшие к движению Смоленск, Казань, Нижний Новгород и «все Низовские городы», тверские города, Ярославль, Кострому, Вологду и Поморье. Присутствие в посольстве детей боярских из Переславля-Рязанского говорило об участии в ярославском ополчении служилых людей из самой обширной уездной дворянской корпорации в России. В Новгород приехали также выборные люди от литвы, немцев и «всех иноземцев, которые служат в Московском государстве», и «от гостей и от посадцких людей всех городов». Под грамотой к Якобу Делагарди с запросом «опасного листа» для проезда ярославского посольства подписались чингизид на русской службе сибирский царевич Араслан Алеевич (будущий касимовский царь)[466], боярин князь Андрей Петрович Куракин (за него расписался родственник — князь Федор Куракин), брат новгородского воеводы князь Иван Меньшой Никитич Одоевский (его имя открывало перечень московских дворян в боярском списке), боярин Василий Петрович Морозов, сам стольник князь Дмитрий Михайлович Пожарский и окольничий Семен Васильевич Головин[467]. Исследователь земских соборов XVI—XVII веков Лев Владимирович Черепнин писал: «Конечно, состав посольства — это еще не состав земского собора, но какая-то взаимосвязь между тем и другим есть»[468].

Приехавшие в Новгород представители «всех чинов и всяких людей» Московского и Казанского государств ссылались на то, что еще в апреле 1612 года узнали о переписке новгородцев с белозерскими воеводами и властями Кириллова монастыря (действительно, белозерский игумен Матфей одним из первых приехал в Ярославль). В своей грамоте они писали о начавшейся со времен «вора ростриги Гришки Отрепьева» смуте, неправдах польского короля Сигизмунда III, нарушении им договора о призвании королевича Владислава и продолжении войны. Как уже говорилось, в ярославской грамоте не делалось различия между властями Первого ополчения, начинавшими переговоры о кандидатуре шведского королевича, и новым земским правительством: «Мы, бояре и воеводы, соб-рався Российского государьства всех городов со всякими люд-ми пришли под Москву…» Напоминая о посылке в Новгород более раннего посольства Первого подмосковного ополчения стольника князя Ивана Федоровича Троекурова-Ярославского, Бориса Степановича Собакина и Сыдавного Васильева, авторы грамоты дипломатично умалчивали об истинных причинах, по которым «не стался» договор у чашника и воеводы Василия Ивановича Бутурлина с «Яковом» — Якобом Делагарди, то есть о штурме и захвате Новгорода: «То вам самем ведомо, и для того з дороги послы воротились». Новое посольство в Новгород представляло как тех, кто стоял под Москвой, так и тех, кто только собирался в поход на столицу из Ярославля. Их общей целью было «Московское государство очищать, и Москвы доступать, и други за друга стоять, и с полскими людми битися до смерти».