Герои Смуты - Вячеслав Козляков

Послы из Новгорода, игумен Никольского-Вяжищского монастыря Геннадий и князь Федор Тимофеевич Черново-Оболенский с товарищами, прибыли в Ярославль в двадцатых числах июня 1612 года[475]. В целом исследователи характеризуют это посольство как не особенно удачное. В ярославском ополчении согласились с тем, что кандидатура королевича Карла Филиппа является для них приемлемой, но отказались участвовать в посольстве в Швецию. Слишком памятен всем был «ожог» от неудачи с другим посольством — под Смоленск. В Ярославле потребовали выполнения предварительных условий о приезде в Новгород шведского королевича Карла Филиппа и его крещении в православие.

Сведения о новгородском посольстве в Ярославль могут быть дополнены благодаря одному забытому документу, опубликованному ростовским купцом, коллекционером и исследователем рукописей Андреем Александровичем Титовым в конце XIX века. Публикатор определил разновидность документа — «расспросные речи»[476], но не увидел его связи с переговорами новгородцев и ярославцев в 1612 году по поводу кандидатуры шведского королевича Карла Филиппа на русский трон. Титова, как и всех, кто позднее знакомился с этим документом в публикации, видимо, сбивало то, что речи принадлежали Луке Милославскому, а представители этого рода, породнившегося с царской семьей, стали известны со второй половины XVII века. Между тем Лука Иванович Милославский был заметной фигурой в Великом Новгороде; достаточно сказать, что именно ему перед штурмом Новгорода в 1611 году была поручена починка острога на Софийской стороне[477].

В расспросных речах Луки Милославского содержатся чрезвычайно интересный рассказ о приезде посольства в Ярославль и уникальные детали переговоров относительно кандидатуры шведского королевича. Люди, упомянутые в документе только по именам, уверенно отождествляются: «князь Федор» — глава посольства князь Федор Черново-Оболенский, «Смирной» — Смирной Отрепьев, а «Яков» — Якоб Делагарди. Оказывается, сразу по приезде в Ярославль послы были приняты «митрополитом», то есть ярославским и ростовским владыкой Кириллом, которому они «грамоты отдали». Митрополит Кирилл занимал ростовскую и ярославскую кафедру до времени Лжедмитрия I, когда новым главой Ростовского митрополичьего дома стал митрополит Филарет Романов. После этого Кирилл жил на покое в Троицесергиевом монастыре, где он долгое время служил архимандритом. Поэтому митрополит Кирилл хорошо знал многих знатных паломников в Троицу, входивших в Боярскую думу. Скорее всего, он был среди тех, кто пережил осаду Троицы тушинскими войсками. Его почтенный возраст и преемственность личных связей с деятелями времен последних «прирожденных» государей оказались востребованными в 1612 году, когда его снова позвали в Ярославль. Как видно, он, так же как митрополит Исидор в Великом Новгороде, стал представлять власти земского «Совета всея земли».

Дальше возникла двухнедельная пауза, подогревавшая подозрения в том, что послов необоснованно задерживают («ставят»). Внутри посольства тоже возникли разногласия. Смирного Отрепьева (того самого, родного дядю самозванца Григория Отрепьева) обвиняли в том, что он втайне от других дал переписать «статейные списки». Ждали некоего посольского дьяка, вероятно, Савву Романчукова, который вел дальнейшие переговоры и готовил грамоты[478]. В расспросных речах говорилось об аргументах Якоба Делагарди, оправдывавшего захват Новгорода шведами: «…и Лука говорил: слышал де он наперед сего от Якова, что ч[елованье] наруш[е]но от нас, помирились с литовским»[479]. Вспоминали в Ярославле и переговоры со шведами присланного из полков Первого ополчения и вошедшего в новгородскую администрацию воеводы Василия Ивановича Бутурлина: «писал де к ним Василей про крещенье, что креститца на рубеже»: речь шла о том, что шведский претендент должен перейти в православие до того, как войдет в пределы Русского государства. «И князь Федор говорил, что Яков про то с Васильем (Бутурлиным. — В. К.) говаривал». Кстати, эта отсылка подтверждает предположения ученых о том, что князь Федор Черново-Оболенский приехал в Новгород в составе посольства Первого ополчения и участвовал еще в первых переговорах о призвании шведского королевича. Ярославские власти явно уклонялись от того, чтобы дать подробный ответ на «статейные списки», собираясь написать только о приеме и отпуске послов. Глава новгородского посольства князь Федор Черново-Оболенский тем временем использовал пребывание в Ярославле отнюдь не только для дипломатических трудов: «да у князя Федора ж де были скоморохи, и медведя травил и зернью играл с Потапом Нарбековым». Очень неожиданное свидетельство, непривычное для картины патриотического подъема в Ярославле летом 1612 года!

Расспросные речи Луки Милославского являются своеобразной репликой, на первый взгляд подтверждающей знаменитые обвинения Авраамия Палицына в адрес вождей земского движения. Келарь Троицесергиева монастыря находился в Ярославле в дни приема и подготовки статейных списков новгородского посольства и делал всё для того, чтобы побудить ополчение немедленно идти под Москву. В его «Сказании» содержится нелицеприятный, если не сказать злой отзыв о том, что он нашел в Ярославле. Палицын выехал из Троицесергиева монастыря 28 июня и через несколько дней должен был доехать до пункта назначения: «И пришедшу ему во град Ярославль, и виде мятежников, и ласкателей, и трапезолюбителей, а не боголюбцов, и воздвижущих гнев и свар между воевод и во всем воиньстве. Сиа вся разсмотрив, старец и князя Дмитрея и Козму Минина и все воиньство поучив от божественных писаний и много молив их поспешити под царствующий град и к тому таковым мятежником не внимати»[480].

Что же послужило основанием для упреков троицкого келаря? Возможно, что подтекст его обвинений связан с тем, что он видел, как принимали новгородских послов, и не понимал, почему князь Дмитрий Михайлович Пожарский отказывался немедленно идти на помощь князю Дмитрию Тимофеевичу Трубецкому. У келаря Авраамия Палицына были и свои мотивы, которые он не назвал. Князь Дмитрий Трубецкой оказывал покровительство Троицесергиеву монастырю, выдавал ему грамоты и охранял от наездов подмосковных казаков в троицкие вотчины. Князь Дмитрий Пожарский тоже готов был защищать Троицкий монастырь, но не мог сделать этого сразу, хотя в Ярославле и оказались бывшие защитники монастыря — боярин князь Андрей Петрович Куракин и дальний родственник келаря воевода Андрей Федорович Палицын. Позднее путь ополчения будет лежать через Троицу, как все тогда называли монастырь. Но летом 1612 года надо было прежде всего выбирать нового царя и устраивать другие очередные дела, касавшиеся «всей земли».