Внутренний враг: Шпиономания и закат императорской России - Уильям Фуллер

Обратившись к вопросу о подготовке страны к войне, Носович нарисовал подробную картину страданий и поражений, которые претерпела русская армия из-за недостатка оружия. За это несет ответственность Сухомлинов, и совершенно неверно, будто «все» рассчитывали, что общеевропейская война будет короткой. Его безразличие к подлинным нуждам государственной обороны красноречиво проявилось в пренебрежительном отношении к Думе до войны. «Перед русским военным министром, — гремел Носович, — стояли два пут: один путь — работа на усиление боевой мощи армии, рука об руку с Гос. Думой, но под опасностью опалы; другой путь — удержание во что бы то ни стало власти. И генерал Сухомлинов пошел по последнему пути, он открыто объявил себя врагом Гос. Думы»91. Выбор, сделанный Сухомлиновым, продолжал приносить свои ядовитые плоды и после его отставки и в большой степени был причиной того бедственного военного положения, в каком находится в настоящее время Россия. В заключение своей речи Носович обратился к присяжным:

Перед вами обвиняемый в предательстве. Задумайтесь — доказано ли оно? Если доказано, господа, то пусть голос суда русской общественной совести скажет свое грозное слово против измены. Пусть он задавит и змею прежнюю, пресмыкавшуюся у трона, и змею теперешнюю, поднимающую свою голову и готовую задушить в своих объятиях нашу родину, истекающую кровью, нашу опозоренную мать Россию!92

Речь второго обвинителя, Д. Д. Данчича, была значительно более сдержанной, что составило отрадный контраст с лицедейством Носовича. Данчич заметил, что драматические события лета и осени (вероятно, он имел в виду июльские дни, неудачное наступление и корниловское выступление) отвлекли внимание публики от дела Сухомлинова. Однако рассмотрение этого дела жизненно важно. Достоинство и честь армии и народа зависят от того, какой будет вынесен приговор. Присяжные должны понимать, утверждал Данчич: «…когда вы вынесете приговор по делу Сухомлинова, мы будем знать, что вы выносите приговор по делу старого режима»93.

Наступил черед защиты представить свои аргументы. 9 сентября заявление сделал главный защитник Сухомлинова Захарьин. Выступление не слишком ему удалось — адвокат довольно быстро свел всё к нападкам на А.И. Гучкова. Захарьин утверждал, что его клиенту было предъявлено обвинение исключительно на основании махинаций октябриста. Большая часть представленных государством «доказательств» относится к знакомству Сухомлинова с Мясоедовым. Но ведь «создателем» шпионского дела Мясоедова был не кто иной, как Гучков, именно он отравил отношения между Думой и Сухомлиновым, именно он спровоцировал злобные газетные нападки на военного министра. Зачем он все это сделал? Ответ прост: из неудовлетворенного желания самому стать военным министром. Единственным результатом этой речи, которую репортер охарактеризовал как «сумбурную по форме и ретроградную по содержанию», было отрицательное впечатление, произведенное на присяжных94. Тарховский, младший адвокат в команде защитников Сухомлинова, дела не поправил. Большую часть отведенного ему времени он потратил, пытаясь оспорить компетентность варшавского военно-полевого суда, который вынес Мясоедову обвинение в шпионаже, как будто желая намекнуть на то, что, раз жандарма обвинили незаконно, то и бывший министр невиновен95.

Речь М.Г. Казаринова в защиту Екатерины Викторовны произвела совсем иное впечатление. Его итоговое выступление, сделанное 10 сентября, так часто прерывалось аплодисментами публики, что председатель суда Таганцев в конце концов приказал очистить зал суда от зрителей. Реакция, которую удалось вызвать Казаринову, была результатом не только его острого ума и логики, но также сокрушительного риторического мастерства и почти идеального эмоционального контакта с публикой.

О чем, спросил Казаринов, собственно, идет речь на этом суде? Поскольку не было представлено никаких доказательств конкретных изменнических действий, следует сделать вывод, что обвинительное заключение основывалось на фактах, свидетельствовавших о неадекватной подготовке русской армии к большой европейской войне. Если так, то какую роль в этом могла играть Екатерина Викторовна? Она не принимала военных решений, не председательствовала в Военном совете, не утверждала военного бюджета и не распределяла государственных контрактов на вооружение. Далее, она, даже если бы хотела, не могла оказывать пагубного влияния на мужа, поскольку по состоянию здоровья проводила значительную часть каждого года за границей. Следует сделать вывод, что «доказательства», представленные правительством о ее разводе, тратах и проч., были не просто топорными, безосновательными и лживыми, но и совершенно не относящимися к делу, поскольку, даже будь они правдивыми, в этом нет преступления. «Говорят, что жена военного министра, она себе заказывала 10 шляпок в сезон, она носила бриллиантовые колье. Так что же такое? Ведь она — жена военного министра, вот если бы сам военный министр носил колье и бриллианты и так одевался, тогда я понимаю». Казаринов вел к тому, что, хотя правительство и намекало, будто именно расточительность Екатерины подтолкнула Сухомлинова к махинациям и измене, доказано это не было.

Далее Казаринов обратился к характеру Екатерины, который, утверждал он, был в предшествующие недели процесса злонамеренно представлен в искаженном виде. Утверждение, сделанное ее скаредным бывшим мужем Бутовичем, будто она была лишена патриотических чувств к России, полностью опровергается данными о ее деятельности во время войны. Казаринов напомнил о благородных поступках Екатерины — она организовывала госпитальные и банные поезда, привозила подарки для раздачи на фронте и лично собрала более 2,5 млн руб. для покупки предметов первой необходимости для солдат. Вряд ли это можно назвать поступками легкомысленной сибаритки, а уж на изменницу такая женщина совсем непохожа. Более того, с тех пор как у ее мужа начались неприятности, она вела себя совершенно безупречно. Оставаясь рядом с супругом, она оказывала ему полную моральную и духовную поддержку. Будь она действительно в чем-либо виновата, она бежала бы за границу. Однако она этого не сделала, потому что «совесть ее была чиста, и она спокойно выжидала будущее».

Что же в таком случае можно сказать о сомнительных личностях, окружавших ее мужа? Обвинение согласилось с тем, что Екатерина может быть признана виновной, только если будет доказано, что она знала о шпионах и предателях среди ее друзей и знакомых. Однако единственное свидетельство того, что ей это было известно, исходит от этого распутника, князя Андроникова — а если настоящий суд что и продемонстрировал, так это то, что заявлениям Андроникова доверять нельзя.

Закончил Казаринов красноречивой апологией верховенства закона: «Представитель обвинения вам говорил… что вы должны вынести обвинительный вердикт для того, чтобы успокоить взволнованное общественное мнение, и во имя этого общественного мнения требовал от вас осуждения… но суд должен выносить приговоры на основании фактов, а не под давлением якобы общественного мнения. В этом деле нет улик, нет обличающих фактов, и страшно становится за будущность новой России, когда слышишь требования обвинять во что бы то ни стало на основании таких безосновательных данных, какие принесены обвинителями на этот процесс»96.

11 сентября Сухомлинову и его жене было предоставлено последнее слово. В нескольких сжатых убедительных фразах бывший министр обрисовал свое служение российской армии в годы, когда он был у власти. Он рассказал об ослаблении армии после войны с Японией и подробно остановился на основных предпринятых им шагах для восстановления ее боеспособности. Говоря о введенной им системе резервистов, которая привела к увеличению численности армии как в мирное, так и в военное время, а также о значительном улучшении системы мобилизации в России, экс-министр справедливо отметил, что Германия была поражена темпами мобилизации и концентрации российских войск в 1914 году. Дрожащим от волнения голосом он закончил: «Я мог ошибаться… у меня могли быть промахи, но преступлений я не совершал. Если Господь Бог помог мне перенести все ужасы последних двух лет, всю тяжесть клеветы, если я вынес все это до сих пор, то лишь потому, что перед Богом и перед родиной, и перед бывшим верховным вождем моя совесть чиста»97. Следует отметить, что трезвое и достойное уважения заявление Сухомлиновым своей невиновности резко контрастировало с той до странности неуклюжей защитой, которую вели его адвокаты на протяжении всего процесса. Когда настала очередь выступать Екатерине Викторовне, самообладание и спокойствие, которое она выказывала во все время процесса, ее покинуло. «Ни я, ни мой муж не преступники, — заявила она, — у меня в жизни ничего не осталось. Мне все равно». Тут ее стали душить рыдания, и она не могла произнести больше ни слова98.