Дама с биографией - Ксения Велембовская

Объяснение было лишь одно: сам выросший в благополучной семье, с папой, с мамой и тетенькой, тоже души в нем не чаявшей, Костя не мог до конца прочувствовать, оценить всю тяжесть переживаний, которые обрушатся на Тимкины, в сущности, еще детские плечи, когда выяснится, ху из ху. Поэтому-то он и расшибался в лепешку, чтобы, завоевав Тимкину любовь, быть рядом с ним как можно чаще.

Найти объяснение – еще не значит оправдать. Беднягу Тимофея, которого эти дураки взрослые, если вовремя не остановятся, точно замотают, Люсе было невозможно жалко, но как их остановишь? Мягкий-то Костя мягкий, а тоже, бывали случаи убедиться, иногда упрямый как черт. Одним словом, мужчина. Единственное, чем она могла помочь Тимке, так это своим неучастием в Костином безответственном соревновании.

Наша хата с краю, ничего не знаю! Пусть сами разбираются! – строго-настрого приказала себе Люся и, спрыгнув с кровати, где навалялась, кажется, уже до пролежней, направилась в ванную – отмякнуть в горячей воде с молодильными солями и травками, потом сделать маску, умастить тело кремом, обновить маникюр и педикюр. Глядишь, и настроение изменится. А то! Когда занимаешься любимым делом, настроение обязательно идет в гору.

Она всегда обожала заниматься собой. Даже тогда, когда для этого не было абсолютно никаких условий и, чтобы вымыть голову в тазу на кухне, приходилось таскать воду с колонки и полчаса греть ее в алюминиевом баке на плите. Небольшая любительница бегать с ведром по улице – туда обратно с полкилометра, – ради столь важной процедуры она никогда не ленилась совершить этот марш-бросок. Лишь бы быть красивой! А уж когда влюбилась в Марка, то только и делала, что день-деньской наводила красоту…

Сквозь шум воды – надо же! – опять прорвался писк мобильника.

– Кость, говори быстрее, а то я голая, как Венера Милосская! – выпалила она со смехом, примчавшись в комнату нагишом, но тут же прикусила язык. – Ой, Лялечка, это ты? Подожди, я хоть халат накину…

– Что у тебя там происходит? Почему это ты голая?

– Любовников принимаю! – озорно отозвалась Люся, перекладывая мобильник из руки в руку, чтобы влезть в рукава халата. – Шучу, шучу! У меня, как положено на Руси, по субботам банный день. Только собралась погрузиться в ванну, а тут мобила и завопила… Рассказывай, как твои дела? Ты уже вернулась после спектакля?

– Спектакль я отыграла утром, – ответила девочка замогильным голосом, и от бодренького Люсиного настроя опять остались рожки да ножки. – Детский. Видела бы ты, в какое хвостатое чудище превратили Ольгу Каширину! В вечерних спектаклях я пока не занята. Все еще репетирую «Бешеные деньги» за сущие копейки! – презрительно фыркнула Лялька, впервые открыто выразив свое недовольство работой в театре.

– А что у тебя в кино, складывается что-нибудь?

– Складывается, и о-о-очень удачно! Без затрат физической энергии. Курорт, ё-мое! Полкартины лежу в коме с трубками во всех местах, полкартины разъезжаю в инвалидной коляске, которую толкает мой охренительно-благородный муж. Короче, любовь, верность и тому подобное. Обрыдаешься, до чего трогательно!

Пусть дела у «знаменитой артистки» складывались не очень удачно не только в театре, но и в папочкином кино, зато сегодня все ее претензии были высказаны весьма эмоционально, а это означало, что наша злюка-бука наконец-то идет на поправку!

– Ляль, ты сейчас дома?.. Да?.. Не слышу, эй, ты где там?

– Да, дома, дома! – почему-то не сразу и с раздражением откликнулась та.

– А Марк близко?

– Нет… пока не явился.

– Тогда выкладывай, как вы там поживаете?

– Еще не переругались, если ты это имеешь в виду.

– Я имела в виду, не заела ли тебя бытуха? Кто кому яичницу жарит? Ты Марку или он тебе?

– О, это отдельная песня! – неожиданно весело рассмеялась девочка. – Разве я не рассказывала тебе про нашу домоотравительницу?.. Не может быть! По-моему, в последнее время я ни о ком другом уже и говорить не могу. Неужели не рассказывала?

– Да нет же. А что, интересный экземпляр?

– Не то слово! Хохлушка с Западной Украины. По имени тетка Мария. Здоровенная, грудастая, своенравная лошадь. Убирается она, правда, неплохо, но готовит – сплошь отраву! Без конца стряпает какие-то пампушки, ватрушки, галушки. Причем в неимоверных количествах. Чтобы самой же все это и сожрать. С майонезом. У нашей Солохи прямо-таки патологическая страсть к майонезу! Прошу ее: не кладите мне майонез в салат, каплю оливкового масла, и всё. А она посмотрит на меня, как на ненормальную, и с кобыльим ржанием отмахнется: «Ни, Лялю, це погано буде!» Еще она варит такой вонючий борщ с чесноком, что хоть противогаз надевай! Я ее хохляцкие изыски, естественно, есть не могу и Марку тоже запрещаю. Ему совершенно ни к чему жирное и мучное!

«Ого, кажется, для Марка наступили тяжелые времена!» – усмехнулась про себя Люся. Насколько она помнила, он обожал борщечок – наваристый, по-южному острый, с чесноком и перцем. Кстати, а что это вдруг его из «дорогого папочки» и «папулечки» переименовали в Марка?.. Интересный факт.

– …будь моя воля, я давно бы ее выперла! Но он не желает расставаться с ней. Несет какую-то сентиментальную чушь. Дескать, тетка Мария – очень честное и преданное существо! Что он к ней привык! Что ему ласкает слух ее колоритный украинский говор! Как он не понимает, что преданной прислуги не бывает в принципе?! А эти несчастненькие гастарбайтерши, вынужденные бросить родную хату, которым он так сочувствует, – как раз самые завистливые и продажные из всех. Кто-нибудь посулит его «преданной» тетке больше денег, и она мгновенно смоется. Феноменально двуличная тварь! Шастает по квартире злая, надутая, треплется по телефону на чистом русском языке, а как Марк появится, прямо вся сомлеет: «Здоровеньки булы, Марко Спиридоновичу! Може, вам вареничков з вышнею зробить?» Рожа расплывается, делается малиновой, как ее проклятый борщ. Меня она, естественно, в упор не видит – не я же плачу ей зарплату в твердой валюте. Представляешь, приду вечером голодная, а поесть мне нечего!

– Бедная ты моя девочка! – само собой, пожалела ее Люся, хотя сильно сомневалась, что эта тетка с Украины была такой уж сволочной. Лялька с ее паршивым, неуживчивым характером кого хочешь достанет до печенок. Однако читать нравоучения дочери Люся пока еще побаивалась, подливать масла в огонь ее баталий с домработницей Марка тем более не собиралась, поэтому предпочла повернуть разговор в русло хи-хи – ха-ха:

– Слушай-ка, Ляль, а хохлушка ваша красивая? Небось, черноглазая? Может, Марк не желает расставаться с этой гарной дивчиной, потому что подживает с ней потихоньку?

– Фу, мать, как пошло! – Брезгливое фырканье перешло в очень довольный смех. – Ха-ха-ха!.. Ну, ты скажешь!.. Хотя кто его знает? Я уже ничему не удивлюсь. Связался же Каширин с малограмотной деревенской девкой… Да, кстати, я недавно слышала краем уха, что у Каширина кто-то родился. Но это не самая интересная новость! Вот ты его защищала, уверяла, что он несчастненький, слабохарактерный, что он влюбился, а эта скотина, да будет тебе известно, и не думает жениться на своей лохушке! И ребенок ему по барабану. Наш святоша, мамочка, уходит в монастырь!

– Да ты что! – изумилась Люся, но, прикинув, решила, что монастырь не самый глупый вариант из всех возможных. – А знаешь, может, и правильно. Какой из него, из обгорелого, сейчас муж для молодой девки? И с психикой у Ростислава наверняка не все в порядке. Не может он не переживать, что угробил Зинаиду. Ничего, отсидится за монастырскими стенами, окончательно завяжет с пьянкой, придет в себя и вернется. Не бросит он ребенка, нет!

Черт ее дернул высказаться! Чуть ухо не лопнуло от Лялькиного возмущения: та снова принялась орать, что Каширин – скотина, неблагодарная тварь, эгоист, ханжа, что никакой ребенок ему сто лет не нужен, ему бы только тунеядствовать, поэтому он и подался в монастырь, и вообще, из монастыря обратно не возвращаются!

– Успокойся, пожалуйста, – еле вставила Люся. – Насчет ханжи ты, безусловно, права, его поведение не очень-то согласовалось с христианскими заповедями. Но сейчас подобные отступления уже стали нормой. Посмотришь – все вокруг с крестами, а ни совести, ни чести, по большому счету, ни у кого нет. За редким исключением. И с походами в монастырь – то же ханжество. Не успеешь прочесть в прессе, что такая-то или такой-то из вашей актерской братии навсегда оставил мирскую суету и удалился в обитель, а года не пройдет, как она – или он – снова мелькает в дешевом «мыле» или в рекламных роликах.

– И что ты этим хочешь сказать?

– Я хочу сказать, что Ростислав такой же, как многие. Только другим все как-то сходит с рук, а ему – нет. Поэтому давай не будем лишний раз пинать его. Лежачего не бьют.

– А я и не бью! Ты прекрасно знаешь, что я ничего от него не потребовала при разводе! Ничего! Лишь бы его никогда не видеть! Ничего мне от него не надо! Обойдусь, заработаю… – Несчастная Лялька затихла и вдруг, чего уж никак нельзя было ожидать, прошептала со слезами: – Мам, скажи, за что мне все это?