Красные дни. Роман-хроника в 2-х книгах. Книга первая - Анатолий Знаменский

Черт возьми, команда не простая, от смертной казни — к жизни!

Шестьдесят семь пар босых ног, иные в ржаво-грязных, неразмотанных портянках, шагнули вперед. Два шага — от смерти к жизни... Четверо пожилых вояк остались стоять на мосте, вытянув руки но швам, с покорностью пленных врагов. У всех на тонких пропотелых нитках гайтанов висели на груди модные крестики.

— Сколько народу положили, гады! — несогласно сказал Федоров.

— Они нас расстреливают, товарищ Миронов! — крикнул кто-то из толпы конвоиров пронзительно-тонким, злым голосом. — Надысь наших связных пымали, шашками в клочья... А мы с ними, значит, муздыкаться будем, полюбовно? Всех пострелять, г-гадов!

Миронов живо обернулся к толпе своих и понял, что митинговать с ними нельзя. Приказал Федорову построить красноармейцев.

— Товарищи, бойцы Красной Армии! — сказал он после команды «вольно». — Это верно вы сказали, что белогвардейцы, на краю своей гибели, мстят народу, зверствуют, стреляют и вешают нашего брата. Они расправились на хуторе Пономареве Краснокутской станицы с лучшими сынами тихого Дона, и мы этого им никогда не простим. Согласен! Но каждый ли мобилизованный казак виноват в зверствах полковников и генералов? Вот тут один молодой призывник даже закричал слезой, и верно, я его понимаю, никакого тут стыда! Его небось под страхом шомполов мобилизовали, и в первом же бою, извольте видеть, он попал в плен, а тут его — сразу под расстрел! Как тут не заплакать, любой бы слезу пустил от обиды!.. Так вот я и спрашиваю вас, честные бойцы Красной Армии, чем же мы будем отличаться от тех зверей, если начнем без разбору казнить и стрелять? Мы, защитники воли и справедливой жизни, — чем?

Голос Миронова задрожал от искреннего волнения, от усталости после тяжкого боя и кавалерийской атаки. Конвойные молчали, прямо и преданно глядя в глаза своему командиру. Он стал вполуоборота к пленным, махнул небрежно рукой в сторону четверых отказчиков:

— Даже тех, кто не вышел на мой призыв, этих вот четверых мы не станем вслепую расстреливать, товарищи, хотя по условиям войны и могли бы... Мы их задержим в плену и будем потом судить по закону Революции и революционной совести. Разузнаем сначала, кто они и откуда и много ли за ними грехов. А то так можно прокидаться человечьими душами, товарищи... Один, может, из них — живоглот и зверь-казнитель своей станице, а другой — по тупости, по присяге остался стоять на месте... Тут тоже надо по-разному с каждым. Вот тогда мы и будем самые настоящие справедливые люди, чистые душой красные бойцы! Все понятно, товарищи?

Сдобнов уже в который раз оценил это природное умение Миронова владеть сердцами людей. Все делалось им на грани театральности, но с убежденностью искренней, с желанием честного человека достичь высшей справедливости в данной обстановке. И по глазам конвоиров видно было, что слова эти, в общем-то простые, безыскусные, затронули в сердцах самую глубину, какую-то духовную сердцевинку, суть человеческой совести, и всем стало как-то легче дышать. Даже как бы улетучилась недавняя ожесточенность смертельной схватки, рукопашного кровопролития. И по глазам комиссара Бураго Сдобнов понял, что он не ожидал от свирепого конника Миронова, каким тот был в бою, такой проникновенности в разговоре с бойцами. Успех был громадный.

— Товарищ Степанятов, — устало скомандовал Миронов, — обеспечьте охрану четырех пленных! Товарищ Федоров, проводите новых бойцов Красной Армии к штабу, соберем митинг совместно с населением.

В штабной хате жена Блинова Паулина, дородная русская бабенка из иногородних, собирала на стол. У крыльца умывались, брызгали водой, грубо подшучивали и откровенно ржали вестовые казаки. Как водится на привале, да еще после удачного дела. Блинов сидел на крыльце, устало опустив голову, с перевязанной кистью руки.

Миронов, вернувшийся со штабными с митинга, познакомил его с прибывшим комиссаром бригады.

— Бураго Борис Христофорович, — назвался тот.

Миша Блинов, бывший урядник и совсем еще молодой человек, беспартийный к тому же, испытывал большое любопытство к приезжим коммунистам, искал в них особинку, недоступную ему и близким ему, темным казакам.

— С какого года вы в партийных? — откровенно спросил он.

— Не так давно. С девятьсот четырнадцатого, — сказал Бураго и присел рядом на ступеньку, начал сворачивать аккуратную самокрутку. Оделил фабричной махоркой всех курящих.

— Та-ак... — сказал Блинов с видимым уважением. — Та-ак... Это ж с каких пор — только война начиналась! А мы, Борис Христофорович, лишь к концу разобрались, расчухались, где и почему фараоны у нас сидели! Грамотки у нас было с воробьиный нос... — И вдруг спросил с простодушием, не поднимая чубатой головы: — Ну и как мы воюем, товарищ комиссар? Видали сами?

Все притихли, бросили возню и взаимные насмешки, с интересом ждали, что скажет приезжий комиссар.

— Я, конечно, такого результата не ожидал, — сказал Бураго откровенно. — Можно было вырваться из тисков, уйти живыми, возможно... Но чтобы разгромить их, втрое сильнейших! Тут, конечно, воинские доблести проявлены особые. Могу свидетельствовать.

Блинову такой скромной и деловой похвалы показалось мало. Но он смолчал, потому что не знал, как полагалось оценивать поведение бойцов и командиров при новой власти. А Бураго добавил еще, несколько снизив голос:

— Но замечание у меня все же имеется. Лично к командиру, товарищу Миронову.

— Какое? — насторожился Миронов, тоже не спешивший уходить в дом при такой интересной беседе в сумерках.

— По-моему, вы лично рисковали через край и не всегда обоснованно. Особенно в этой конной атаке, впереди всех... Нельзя так безрассудно рисковать старшему в части, тем более что тут весь бой вели вы сами, и при вашем ранении или смерти исход мог бы быть иной. Никак нельзя.

Миронов успокоился (замечание было, как он полагал, не столь уж серьезное), сказал в раздумье:

— Чтобы требовать от других, а требовать в такой войне придется слишком много, нужно уметь показывать пример, а иногда и рисковать, товарищ.

Бураго кивнул согласно.

На крыльцо вышла Паулина в белом фартуке и позвала вечерять. Тьма над станицей сгущалась, стало тише. На окраинах, по садам и огородам, сторожко дежурили посты.

ДОКУМЕНТЫ

Приказ войскам СКВО от 16 июня 1918 года, № 3

Станция Алексиково в 2 часа занята немцами. Киквидзе с частью дивизии отступил в Поворино. Идет бой у Себряково и Кумылги...

ПРИКАЗЫВАЮ:

1. Начальнику участка Себряково Миронову объединить под своей командой остатки дивизии Киквидзе и оставшийся полк бывшей армии Петрова... Начальник Арчединского участка Шамов со всеми подведомственными ему частями подчиняется командующему фронтом Миронову. Ему принять все меры к освобождению Алексиково и восстановлению связи с частями Киквидзе в Поворино. Помощь людьми, артиллерией и патронами будет оказана в самое ближайшее время...

2. Срочные донесения присылать ежедневно в 12 часов дня, каждые двое суток высылать нарочных в штаб округа...

Врид военрука Севкавокруга.

Военком[34].

Военная

Телеграмма

Кривая Музга, 5 июля

Ворошилову, Царицын. По веем линиям железных дорог Доиеиой республики: станции Гашун — той. Шевконлясову, Котельниково — Васильеву, Себряково — Миронову, Жутово — Крачковскому

Приказ по войскам Донской советской республики

Постановлением Донского советского правительства от 2 июля член Всероссийского Исполнительного Комитета и командующий войсками Донецкого и Усть-Медведицкого округов товарищ ВОРОШИЛОВ назначен главнокомандующим войсками Донской советской республики. Под командование товарища Ворошилова переходят все войска, расположенные на фронте от Торговой до Повориио, то есть войска Сельского, Котельнического, Второго Донского, Усть-Медведицкого и Хоперского округов.

Товарищу Ворошилову предлагается спешно принять меры к очистке от кадетских банд линии железной дороги Царицын — Торговая для... восстановления железнодорожного сообщения с Северным Кавказом.

Военный комиссар Донской советской республики Дорошев.

Врид военрука Валуев.

Секретарь Муравчик[35].

ОБРАЩЕНИЕ ВОЕННОГО КОМИССАРИАТА

УСТЬ-МЕДВЕДИЦКОГО ОКРУГА ДОНСКОЙ

ОБЛАСТИ К ТРУДОВЫМ КАЗАКАМ ДОНА

СЛУШАЙ, ДОНЦЫ!

Слушай, вникай, умом повертай да на ус мотай!

Если сам не сможешь, не домекнешь,

Детям этот листок оставляй!

Они подрастут, раскинут умом да и поймут,

Как на Дон немцы пришли,

И, может быть, и вас и нас трижды проклянут!

Июнь 1918 года

Михайловка

Не успели мы разослать воззвание «Слушан, донцы», как радиотелеграф принес новые грозные вести.

Если вы, донские казаки, еще сомневались, еще колебались, откуда и как пришли на Дон страшные тучи гражданской войны, то после этого все колебания, все сомнения должны отпасть.