Три короны - Виктория Холт

Да и сам Джемми, энергичный, неунывающий – кто же, исключая принца, мог не заразиться его жизнерадостностью? Какие бы события ни надвигались на Англию, он всегда находил время от души повеселиться. Танцевал он лучше любого придворного, а Марию любил еще с ее детства.

От его красоты и мужской грации у нее порой захватывало дух; видя его с Генриеттой, она всякий раз думала о небывалом счастье, выпавшем этой женщине. Ей становилось скучно без тех вечеров, когда Джемми учил ее новым танцам.

– А помнишь Ричмонд? – как-то спросила она. Он улыбнулся. Затем сказал:

– Никогда не забуду, как мы там танцевали.

И вновь она поймала себя на том, что мысленно сравнивала Джемми и Вильгельма. Ей сразу расхотелось танцевать.

Просто они слишком разные люди, уверяла она себя чуть позже. Каждый из них по-своему привлекателен.

И если уж судить строго: Вильгельм – человек идеи. Он бы никогда не пошел на те авантюры, в которые столько раз был вовлечен Джемми. Юные годы Джемми провел бурно, Вильгельм – незаметно. Джемми был красив и обаятелен, но Вильгельм был прирожденным правителем.

Она думала о буйном прошлом Монмута – о том, как король вновь и вновь спасал его от позора и катастрофы. Вспомнила несчастную Элеонору Нидхем, которая покинула столицу, потому что собиралась родить ребенка от него, Джемми. Теперь у нее было пятеро детей; у герцогини – шестеро, а у Генриетты – двое. Всего тринадцать. А у нее самой – ни одного. Увы, в этом смысле она при всем желании не могла сравнивать Джемми и Вильгельма.

Правда, была еще Елизавета Вилльерс… Она закрывала глаза на эту связь. С Елизаветой они встречались довольно часто, но Мария внушила себе мысль том, что все беды уже позади.

Вильгельм был слишком занят своими делами; на любовницу у него просто не хватало времени. Следовательно, все позади. И лучше не вспоминать о том, что было.

Приезд Монмута разогнал скуку гаагского двора; изменил он и жизнь самой Марии. Порой она даже задавалась вопросом, сможет ли когда-нибудь вернуться к будням, еще недавно казавшимся такими привычными. Спозаранку вставать, проводить почти все время в молитвах, изредка рисовать или заниматься садом – это ли не уклад, подобающий дворцу принцессы, наследницы британской короны?

Она не могла понять, почему Вильгельм не препятствовал переменам, происходившим в его ближайшем окружении. Хотел ли он показать всему миру, как велико его желание наладить союзничество с английскими протестантами? Ведь вся сложность наследования английского трона заключалась в упорстве, с каким протестанты боролись против католиков. Ее отец до сих пор не утратил бы своей былой популярности, если бы не зарекомендовал себя убежденным католиком.

Как бы то ни было, перемены произошли. Поэтому, когда в декабре Монмут сообщил ей о своем намерении вернуться в Англию для тайной встречи с отцом, она впала в меланхолию.

– Я вернусь, – сказал он. – У меня не будет другого выхода, ведь я все еще изгнанник.

И вот перед самым Рождеством он и Генриетта уехали в Лондон; Мария тосковала, гадая – увидит ли их вновь?

Стоял холодный январский день – зима обещала быть суровой. Мария привыкала к своим обычным будням, рано вставала и рано ложилась.

Время близилось к вечеру, и уже нужно было готовиться ко сну, чтобы подняться затемно и принять причастие. Анна Трелони и Анна Вилльерс (теперь – Анна Бентинк) помогали ей раздеться, как вдруг доложили о приходе посыльного.

Принцессе срочно явиться к принцу, гласил приказ.

Анна Трелони возмутилась:

– Принцесса уже приготовилась ко сну!

Ей по-прежнему не нравилось, как принц обращается с ее госпожой, и она не упускала случая напомнить об этом слугам Вильгельма.

Посыльный ушел, но вскоре вернулся.

– Распоряжение принца. Принцессе немедленно одеться и явиться к супругу.

Тут уж и Анна Трелони была вынуждена пропустить посыльного к своей госпоже. Мария поговорила с ним и стала одеваться.

Войдя в покои Вильгельма, она вскрикнула от радости – с ним был Монмут.

– Ты вернулся раньше, чем я ожидала, – сказала она. Монмут обнял ее.

– Ну, как дела в нашей Англии?

– Все по-прежнему, – ответил Монмут. – Твой отец требует моей крови. А мой хочет, чтобы она осталась при мне.

– Значит, ты побудешь с нами еще немного?

– Я очень надеюсь на ваше гостеприимство, миледи, – твое и принца.

– Мы рады вашему благополучному возвращению, – сказал Вильгельм.

И, взглянув на жену, добавил:

– В честь нашего гостя нужно устроить бал. Мария улыбнулась.

Так вернулось все, о чем она уже начинала тосковать.

Иностранцы удивлялись поведению принца Оранского. В частности, французский посол граф д'Аво писал в Париж, что он, граф, ищет объяснение происходящему и находит его лишь в версии о неком заговоре, объединившем принца и герцога Монмутского: поскольку оба придерживаются протестантских взглядов, то вполне может быть, что после смерти Карла будет предпринята попытка короновать Марию. Граф пристально следил за событиями и с каждым днем все больше убеждался в том, что Вильгельм намеренно предоставляет свою супругу обществу герцога Монмутского; и, какими бы принц ни руководствовался побуждениями, это было все-таки странно, учитывая не самую лучшую репутацию герцога.

Французский посол не ошибался: Монмут и Мария почти все время проводили вместе.

Казалось, обоими овладело какое-то безумие – желанное и восхитительное. Он думал о том, что если бы его женили на Марии, ему не пришлось бы с таким трудом прокладывать путь к английскому трону. Она была счастлива и упивалась своим счастьем, как давным-давно, в Ричмонде. Ей нравилось танцевать, шутить, болтать без умолку и не бояться, что какое-нибудь ее слово будет истолковано, как проявление ребячества или недомыслия. Со своим кузеном она могла беззаботно веселиться; могла говорить, что ей взбредет в голову; могла танцевать, смеяться, петь.

«О Господи, – думала она, – как я счастлива!»

– Нужно устроить какое-нибудь театральное представление, – сказал Монмут, – чтобы все было, как в прежние времена.

– Гениальная идея! – воскликнула Мария и тут же спохватилась: что скажет Вильгельм?

Однако Вильгельм не возражал.

– Быть по сему, – благосклонно кивнул он. – Устраивайте свои представления.

Так они сыграли одну небольшую пьесу – она, Монмут и Генриетта. Единственным зрителем был Вильгельм, сидевший перед самой сценой и снисходительно посматривавший на них. В его присутствии она чувствовала себя немного скованно, но все равно получила удовольствие от спектакля.

Стояли морозы, и Монмут изъявил желание покататься на коньках.