Жизнь и времена Горацио Хорнблауэра, знаменитого героя морских романов С.С. Форестера - Сирил Паркинсон

События, которые привели к этому судебному заседанию, можно проследить вплоть до 1803 года, когда Роджер О'Коннор поселился в замке Данган (кстати, считавшемся местом рождения герцога Веллингтона, который на самом деле родился на улице Меррион в Дублине), неподалеку от Трима, неподалеку от дома, где жили Уэлсли до рождения Артура, который впоследствии стал герцогом. Этот О'Коннор, племянник виконта Лонгвилля, был хорошим другом некоего баронета и члена Парламента, чья любовная связь с известной в то время леди О. чуть не стала предметом судебного разбирательства в октябре 1812 года. Письма, которые могли послужить доказательством этой связи, были отправлены с почты Галлоуэя прямо в Королевский Совет. Об этом стало известно баронету, который убедил О'Коннора перехватить почтовую карету в пути и забрать эти компрометирующие документы. О'Коннор собрал для этого восемь человек, остановил карету, убил охранников и похитил мешки с почтой.

За эту услугу О'Коннор получил ежегодную ренту в 300 фунтов, которая выплачивалась ему до самой его смерти в 1835 году. Значительные же суммы денег в банкнотах, которые, помимо писем, содержались в мешках с почтой, были разделены им со своими подельниками. Участие О'Коннора в этом и других преступлениях было очевидно, однако никто не выдвигал против него обвинений до тех пор, пока Оуэнс, один из принимавших участие в этом грабеже (и получивший свою долю в сумме 530 фунтов), не сделал соответствующее признание в 1817 году, когда был приговорен к смертной казни уже за другое преступление.

Информация Оуэнса была занесена в протокол в присутствии полицейского магистрата, и был выписан ордер на арест О'Коннора. Он был обычным порядком арестован полицейским офицером, помощь которому оказывал отряд драгун, и поставлен перед судом. Хорнблауэр интересовался этим случаем тем больше, что Данган-Касл ранее принадлежал семье Барбары и был почти полностью уничтожен в результате пожара в 1809 году, сразу же после того, как О'Коннор застраховал его на большую сумму. У него не было сомнения в том, что О'Коннор виновен еще и в этом, а посему мог только сожалеть о том, что прокурор не назначил дополнительного расследования. К сожалению для Совета, О'Коннор был не только преступником, но еще и патриотом. Было известно, что в 1798 г. он был настолько близок к мятежникам, что даже укреплял Коннервилль для сопротивления королевским войскам. В результате и судьи, и население всей округи были на его стороне. Сэр Френсис Бардет специально прибыл на процесс из Англии, но и его влияние не имело успеха. Едва дождавшись, как мистер Джастис Дайли закончил свое обвинительное выступление, присяжные вынесли свой вердикт: «Невиновен», который был встречен громом аплодисментов и приветственными криками толпы, запрудившей улицу. Освобождение О'Коннора было расценено как политический триумф и, по существу, им действительно являлось, что, в свою очередь, в дальнейшем бросило тень на карьеру его сына, Фергюса О'Коннора (1794–1855), которому предстояло возглавить наиболее радикальную ветвь чартистов.

Не испытывая симпатии к Роджеру О'Коннору, Хорнблауэр тем не менее пришел к выводу, что ирландский вопрос нельзя рассматривать как просто антиправительственную агитацию. При этом он сомневался, удастся ли ирландцам добиться хоть слабого подобия независимости и самоуправления. Хорнблауэр полагал, что они всегда будут проигрывать в этом вопросе, так как не смогут договориться между собой. «Между ирландцами всегда буду находиться желающие предать своих соотечественников», — писал Хорнблауэр своему свояку Ричарду 7 июня 1818 года.

«Я успел узнать и полюбить ирландцев за многие их прекрасные качества — как разума, так и сердца, и не в последнюю очередь — за их ум и отвагу. Из истории о процессе над мистером О'Коннором и его оправданием вразрез со всеми нормами справедливости, можно подумать, что все ирландцы в заговоре против нас. Однако вся история их последних мятежей приводит меня к прямо противоположным выводам — о том, что они крайне редко могут доверять друг другу. Среди них был Фрэнсис Хиггинс, друг великого О'Келли, который принял тысячу фунтов стерлингов и ежегодную пенсию в 300 фунтов за предательство лорда Эдварда Фитцджеральда. (Именно этот О'Келли был владельцем знаменитого скакуна Эклипса, победителя многих скачек).

Было также и дело преподобного Уильяма Джексона, который прибыл в Ирландию для выполнения миссии, связанной с изменниками, в сопровождении мистера Кокэйна, который с самого начала был на жаловании у английского правительства. А еще был Бреннер, редактор «Evening Press», который успешно работал на обе стороны, и еще добрая дюжина ему подобных. Общество «Объединенные ирландцы» было насквозь пропитано правительственными агентами, одним из которых был сам Армстронг, а другим — клерк, составлявший списки заговорщиков. Если приобрести агентов в тайном обществе было столь легко, никакое восстание в будущем просто не может рассчитывать на успех. Среди ирландцев широко распространилось мнение, что британские министры специально провоцировали их на восстания для того, чтобы обосновать необходимость «Акта о Воссоединении», который они заранее решили реализовать. Я знаю, что эта история не может быть правдой, но ей придают правдоподобности свидетельства того влияния, которое имели наши агенты среди восставших. Из собственных осторожных исследований я начинаю понимать природу вопроса, однако не могу сказать, что близок хоть к какому-нибудь подобию правильного ответа».

Это письмо показывает, сколько размышлений Хорнблауэр уделял Ирландии, и объясняет позднейшие речи, с которыми он выступал по этому поводу в Палате Лордов. Он становился все более решительным по мере того, как его взгляды выкристаллизовывались, и особенно в те годы, когда Ричард, маркиз Уэлсли, оказывал значительное влияние на политику английского кабинета. Нельзя сказать, чтобы Хорнблауэр не уделял этому вопросу достаточного внимания.

Во время своего первого визита в Ирландию, Хорнблауэры возвращались домой через Белфаст и далее — по реке Клайд. Случилось так, что они достигли Донегалла в первую неделю июля 1819 года и 10 июля находились в десяти милях от Лондондерри. На пути им встречались деревни, окруженные войсками и пушками. На одной стороне таких поселков часто можно было наблюдать две толпы людей из числа местных жителей. Стоя поодаль, они грозили друг другу камнями и дубинками. Оказалось, что одни из них были оранжистами, которые собрались в ожидании большого ежегодного события — демонстрации 12 июля в честь знаменитой битвы при Бойне. Другая же толпа представляла римских католиков, намеревавшихся не допустить проведения этой процессии. Военные же, которых было слишком мало, очевидно были призваны предотвратить столкновение и, судя по всему, вынуждены были решать неисполнимую задачу. Горацио к тому времени видел уже немало битв, но не мог и предположить, что люди готовы к кровопролитию по столь незначительному поводу, а британские солдаты вынуждены вмешаться, используя в качестве веских аргументов боевые патроны и примкнутые штыки. Пат и Тим вновь должны были стать друзьями. Барбара же воспринимала все это лишь как дополнительную деталь из своего предыдущего опыта — не как что-либо, виденное ею ранее, но как нечто, знакомое ею еще по рассказам няни в детские годы.