Пешки - Татьяна Чернявская

— Бред, Перович! Тут отродясь нечисть не селилась, — долговязый лысый парень, здорово чувствующий звериные тропки и обожающий холодное оружие игрался в ножички возле кострища.

— Не скажи, Лис, — покачал головой слегка прихмелевший товарищ лысого по игре. — Может, кормушка здесь и слабенькая, только места вполне подходящие. Фон весь в дырах аж рябит, любую нишу занимай и тяни себе энергию, если мяса не хватает.

— А есть такие твари, которым мясо и без особой надобности, — подал голос из полумрака бывший пограничник, ныне щеголявший большим лиловым ожогом на пол — лица, — Питаются они соками души, выпивая эмоции, чувства и жизнь из бренного тела. Подлетают почти бесплотные твари в жертве бесшумно, опутывая своими чарами, и присасываются к ауре. И ходит с таким паразитом человек на загривке, пока не иссохнет или какой тенегляд не сорвёт заразу. Но самое страшное это твари, плоть имеющие. Приходят в глухой ночи безмолвные тени, лишь ликом подобные людям, а силою — зияющей дыре. Кто ни глянет на них, своё видит: кто прекрасную девицу, кто сослуживца своего убитого, кто дитятко маленькое. Это уж смотря, что тварь от человека захочет. Глянет оно своими сияющими глазами на человека, а тот и падает, безволием подкошенный, а оно к душе присасывается и эмоции тянет, у кого обиду, у кого боль, у кого радость, у кого страх. Да только не выдерживает человек такой силы эмоций, весь аж заходится. И нету спасения от неё, коль чувства твои твари по вкусу пришлись. Присосётся, замедлит, а там монстром обернётся, чтоб мясо безвольное заживо дожрать…

Говорил он тихо, но внятно и так завораживающе, что все невольно прониклись тяжёлой гнетущей атмосферой восточного пограничья полного коварных духов в горных ущельях, хищников и беглых каторжан. И мимо воли заходилось сердце в смутном ощущении холодного поветрия заброшенных могильников, истекающих тёмными чарами. И в потрескивании сухих веток чудились неспешные шаги поднявшихся мертвецов. Казалось, вот — вот и надорвётся небо протяжным воем гуля, а там…

Арсэн сам не заметил, как подался вперёд, прислушиваясь к голосу рассказчика и жадно впитывая такие близкие к его тёмным предчувствиям слова. Словно сквозь сон он различил позади себя чьи‑то шаги и медленно обернулся. В странном буро — зелёном сиянии меж деревьев стояла мёртвая девушка, сложив на груди руки и слегка покачивая головой. Светящиеся глаза её были слегка прикрыты, а на губах застыла плотоядная ухмылка. Арсэн почувствовал, как по хребту стекает капля холодного пота. Он попытался, закричать, предупреждая остальных, но из пересохшего горла не донеслось и сипа, лишь бешеное биение сердца. Тварь ещё раз покачнулась и двинулась к нему. Тело словно пронзило молнией. Резко вскочив, он прикрыл рукой глаза и рванулся в противоположную сторону, не слишком разбирая дорогу. Товарищи сперва удивились такой реакции сослуживца, но, рассмотрев бредущее из леса нечто, удивительно слаженно последовали его примеру практически бесшумно. Словно заметив их бегство, мёртвая девушка двинулась следом, скользя своими невесомыми ножками прямо по развороченным углям. Сзади рыча и хрипло матерясь, материализовались две шаткие неровные тени, цепляющиеся друг за друга.

Арсэн бежал из последних сил, стараясь не отставать от улепётывающих товарищей. В щель от пальцев всё‑таки видны были тени деревьев, но не налетать получалось лишь чудом. От напряжения живот стало сводить судорогой, а картинка расплываться. «Неужели, ко мне уже присосались!?!» От этой мысли Арсен не заметил, как перед ним из кустов выскочила щупленькая фигурка доходяжного чародея. Не сбавляя скорости, мужчина пронёсся по нему, лишь слегка зацепившись за вывернутую под странный углом руку. Падение мордой в мох немного прояснило затуманенные страхом и наливкой мозги. Арсэн резко оглянулся. В этот миг на небольшом холме вырисовалась светящаяся мертвячка, протянула к нему руки и резко ввинтилась в землю, лишь хлопнув ладонями в воздухе. Вместо неё с бешеным рёвом восстала огромная звериная тень и ринулась на него. Мужчина взял низкий старт и понёсся ещё быстрее, слыша лишь рёв оборотницкой твари.

Изящная узкая ступня легко и непринуждённо опустилась на догорающий костёр, растирая в кашицу позабытый рядом маленький клубень топинамбура. Пальчики смешно подгребли золу. Ножку снова подняли и брезгливо, как кот у переполненного лотка, стряхнули. Потом аккуратно переступили кострище и направились дальше.

— А ну стоять, зараза! — захрипело откуда‑то из малинника, но захрипело так неразборчиво и забито, что вполне могло бы сойти за естественные звуки леса, если б не было произнесено с такой злобой.

Бледное инфернальное существо в телесной оболочке, почти невесомо плывущее по полянке, обогнуло горку мусора и остановилось, словно услышав обращение к себе. С минуту, пока из кустов доносилось пыхтение и жалобное поскуливание, бледное создание с растрёпанными ветром белёсыми волосами и странной полуулыбкой постояло, замерев возле разбросанной одежды, и снова двинулось вперёд.

Из кустов с большим трудом и незначительной кровопотерей, в виде глубоких царапин на лбу и подбородке, высунулась взлохмаченная голова травницы, сильно смахивающей теперь на памятного недогрызенного болотника. Выражение лица было соответствующим. Красные с недосыпа глаза, злобно блестели на зависть любой нечистой силе, плотоядно сверля копчик умиротворённой блондинки. С запылившейся физиономии потом и кровью смыло часть грязи, закрепив пугающей ритуальной маской разноцветные разводы. С рубашки и ардака щедрыми гроздьями и небольшими колониями свисали цепкие шарики волчьих роз и старой паутины. А от измочаленных волос несло звериным помётом и гарью (какой‑то турист — идиот спросонья в неё бесогонным заклятьем шибанул). Что, разумеется, не добавляло радости от подвёрнутой лодыжки, разбитого локтя и выдранного клока шевелюры.

— Фу! Место! — из последних сил заорала Алеандр, терзая пересохшее от пережитого горло.

Первые метров пятьсот, отмаханные по пересечённой местности ознаменовались для хрупкой психики травницы постоянным волнением за сохранность одного синюшного лба. Но эта тенеглядская тварь шла сквозь лес на удивление ловко, ни разу не врезавшись в дерево, не задев куст и даже не оскользнувшись на каком‑нибудь влажном корне. В отличие от своей добровольной опекунши, на первом же десятке шагов, несмотря на тускло мигающий за спиной Чаронит светляк, угодившей ногой в старую кротовину и едва не выбившей себе зуб о неудачно выпрыгнувшую из темноты ветку. По мере прибавления синяков добросердечие и жажда наживы постепенно уступали место глухому раздражению и странной тяге покусать своего проводника, поэтому вторая половина пути сопровождалась мыслями куда менее возвышенными, зато более реалистичными. Медленный размеренный и какой‑то инфернальный темп духовника совершенно невозможным образом выматывал более осознанных пешеходов. Едва бредя за бледной пошатывающейся фигурой, Валент уже без былой радости представляла себе откапывание злополучного клада, особенно вспомнив, что из лопат у неё только руки, слегка скрючившиеся от желания кого‑нибудь придушить.

Но поистине последней каплей стала берлога. И как только наткнуться умудрилась?!? Вроде и лес тихий, спокойный, молодой совсем для крупного зверя, а тут совершенно случайно старая берлога. И, что парадоксально, с медведем! И не молоденьким, едва оторвавшимся от материнского бока боязливым скитальцем, а приличным таким матёрым самцом в самом расцвете сил и мощи. Этакий монстрила звериного царства. Разумеется, спящему на старом лежбище медведю, новое соседство не понравилось, как не пришлись по вкусу и свалившиеся следом неловкие конвоиры, что в темноте просто не смогли осторожно обойти пролом.

Ох, как же он ревел…

Алеандр до сих пор пробирал озноб от одного воспоминания этого рыка, страшного, удушающего запаха прелой шерсти и странного похрустывания под ногами, казавшегося перепуганной девушке человеческими костями. Самым же отвратительным во всей ситуации было то, что зверь никак не отреагировал на потревожившего его покой духовника, накинувшись сначала на них, а после меткого пинка не растерявшегося чародея, переключившего своё внимание на группку вопящих туристов, мимо чьего лагеря они недавно проходили. Бледная немочь же мирно и невесомо шествовала меж стволов деревьев, меж привычного хлама неухоженного леса, меж вопящих перепуганных людей, отшвыривающихся от нежданного визитёра закупленными про запас заклятьями, меж поднятого шумом семейства диких кабанов. Поднятый безумный ор оглушал. А она всё шла и шла, шла и шла…

А вот теперь встала возле их с Арном лежанки и стоит, как памятник вдовам Великого Переворота!

Раздражённо зашипев, Алеандр с трудом вытащила из кустов своё потрёпанное тело и с самыми плотоядными намереньями примерялась к лежащей рядом кастрюле, как найпервейшему средству выведения из транса, путём резкого опускания на дурную блондинистую голову.