Звездный путь (сборник). Том 2 - Джеймс Блиш

Его настольной библией были писания этого старого святого, а может быть, и дьявола двадцать первого века, Уолтера Бланта. Его лозунгом было “УНИЧТОЖАЙ!”. И его Гильдия Вклада позже произвела на свет культуру Экзотики, существовавшую на молодых мирах Мары и Культиса. Не имело значения, что экзотиканцы всегда понимали писания Бланта иначе, видя свое назначение в том, чтобы выполоть все сорняки настоящего, освободив тем самым место для всхода цветов будущего. Наш дядя, Матиас, дальше прополки не видел ничего. И день за днем, в своем мрачном доме, он вдалбливал это в нас.

Но достаточно о Матиасе. Он был совершенен в своей опустошенности и уверенности, что молодые миры оставили нас и Землю умирать в одиночестве, вроде атрофировавшегося органа тела. И ни я, ни Эйлин не могли сравниться с ним в этой холодной философии, хотя мы и пытались, как дети. И поэтому, каждый на свой манер, мы пытались избежать этого. И один из таких путей спасения в тот день привел нас в Экзотик-Анклав в Сент-Луисе. В Конечную Энциклопедию.

Из Афин на “шаттле” мы перелетели в Сент-Луис, далее — на подземке — в Анклав. Аэробус доставил нас прямо на площадку перед Энциклопедией. До сих пор мне почему-то помнится, что по трапу я сходил последним. И когда я ступил на бетонный круг, меня снова посетило это странное, как удар колокола, чувство. Я замер, словно человек, неожиданно впавший в транс.

— Прошу прощения? — произнес позади меня чей-то голос. — Вы ведь из группы туристов, не так ли? Может, вы присоединитесь к остальным? Я ваш гид.

Я резко обернулся и глаза мои встретились с коричневыми глазами девушки в голубом одеянии Экзотики. Она стояла передо мной, будто купаясь в лучах солнечного света, — но что-то в ней было не так.

— Вы не с Экзотики! — неожиданно выпалил я. И это было так. Рожденные на мирах Экзотики заметно отличаются. Их лица менее подвижны, чем у остальных людей. Кажется, что их глаза пронизывают вас насквозь. Они подобны Богам Мира, сидящим всегда с одной рукой, покоящейся на молниях, чего они как будто и не замечают.

— Я сотрудница, — ответила она. — Зовут меня Лиза Кант. И вы правы. Я не экзотиканка. Похоже, ее не обескуражила моя догадка, что она не соответствует своему одеянию Она была ниже моей сестры, которая была высокой — как и я — для человека Земли. Эйлин была блондинкой, хотя мои волосы уже тогда были темны. У меня был тот же цвет волос что и у нее, когда погибли наши родители. Но они потемнели за годы, проведенные в доме Матиаса. А эта девушка, Лиза Кант, была рыжеволосой, хорошенькой и веселой. Она даже заинтриговала меня тем, как хорошо смотрелась в одеянии Экзотики, — и одновременно она слегка чем-то раздражала меня Она мне показалась излишне самоуверенной.

И все-таки я продолжал наблюдать за ней, когда она собирала остальных членов нашей группы, которые ожидали начала экскурсии по Энциклопедии. И как только экскурсия началась, я пошел сразу же вслед за нею и в перерывах между экскурсионными пояснениями разговорил ее.

Она ничуть не смутилась, когда разговор зашел о ней. Родилась она на Среднем Западе Северной Америки, совсем рядом с Сент-Луисом. Окончила начальную и среднюю школы при Анклаве и стала последовательницей философии Экзотики. Так она приняла их образ жизни и работу. Мне подумалось, что она напрасно растрачивает себя, как весьма хорошенькая девушка — я тут же немедленно выпалил это ей.

— Ну как же я напрасно могу себя растрачивать, — улыбаясь, ответила она мне, — когда таким образом я использую свою энергию в полную силу — и для лучших целей?

Почему-то мне показалось, что она смеется надо мной. Мне это не понравилось. Мне уже тогда не нравилось, когда надо мной смеялись.

— Что еще за лучшие цели? — как можно грубее спросил я. — Что-то вроде созерцания своего пупа?

Ее улыбка мгновенно исчезла, и она странно посмотрела на меня. Так странно, что я навсегда запомнил этот ее взгляд.

Словно она вдруг что-то разглядела во мне — что-то дрейфующее в темном океане, на берегу которого она стояла. Она протянула свою руку, словно хотела коснуться меня, но не завершила своего движения, будто неожиданно вспомнив, где мы находимся.

— Мы всегда здесь, — странным голосом произнесла она. — Запомни это. Мы всегда здесь.

Она отвернулась и повела нас через широкий комплекс зданий, который и был Энциклопедией. Когда все это будет выведено в пространство, говорила она, обращаясь теперь уже ко всем нам, там оно будет собрано в примерно шарообразное образование. Оно будет находиться на орбите в ста пятидесяти километрах над поверхностью Земли. Она рассказала нам, какие огромные затраты потребовались бы для вывода на орбиту всех этих строений как одного целого. Затем она пояснила, что, как бы ни были велики расходы, все же экономичнее производить строительство информационного хранилища здесь, на поверхности Земли.

Конечная Энциклопедия, говорила она, не должна стать просто еще одним хранилищем информации. Да, в ней будут храниться факты, но только как средства для достижения цели. А целью является установление взаимоотношений и открытие взаимосвязей между этими фактами. Каждая частица познания должна быть подсоединена к другой его частице при помощи энергетических импульсов, несущих в себе код взаимосвязи. И это должно продолжаться до достижения максимально возможного уровня. До тех пор, пока, наконец, огромное взаимосвязанное количество информации человека о самом себе и его вселенной не начнет приобретать очертания единого целого. Такой вид, какого еще никогда человек не имел возможности наблюдать.

На этом этапе Энциклопедия будет представлять для Земли что-то вроде огромного реактора мгновенно доступной, взаимосвязанной информации о человеческой расе и ее истории. Этим можно будет торговать в обмен на познания в фундаментальных науках с мирами вроде Ньютона и Венеры, в психологии — с Экзотик-мирами. В общем — на любую необходимую Земле информацию молодых миров. Одним только этим в многомировой человеческой культуре, где основной валютой служило знание — торговля обученными умами, — Энциклопедия в конце концов окупила бы себя.

Но причина, заставившая Землю предпринять ее строительство, была более величественна. Это была надежда всей Земли — надежда всех ее людей, исключая тех, кто был вроде Матиаса — оставившего всякую надежду, — что настоящая плата придет от использования Энциклопедии как орудия исследования теоретических построений Марка Торри.

Как вы знаете, теория Торри постулирует, что в познании Человеком самого себя имеется темная область. Область, в которой видение человека всегда изменяло ему. Что-то вроде слепой зоны, о которой известно только, что она есть. Но вот приборами ее не распознать. Торри доказал, что именно эту недоступную область человека и сможет исследовать Конечная Энциклопедия, путем логических построений, используя вся полноту собранных познаний. И в этой области, утверждал Торри, мы найдем что-то такое — качество, способность или силу — то, что сопутствует только лишь людям, живущим на Земле. Что-то, утраченное или недоступное “осколочным” культурам человека на молодых мирах, которые, казалось, быстро превосходили наше родительское племя в каких-то отдельных качествах.

Слушая все это, я почему-то вдруг вспомнил странный взгляд и слова, брошенные мне ранее Лизой. Я огляделся вокруг. Мой взгляд скользнул по странным, заполненным людьми помещениям. Здесь велись самые разнообразные работы — от обычного строительства до тонкой лабораторной деятельности, по мере того, как мы двигались вперед. И странное, похожее на страх ощущение начало возвращаться ко мне. Оно не только вернулось, но и стало расти, пока не приняло вид чего-то сознательного. Словно вся Энциклопедия представляла собой один живой организм со мной в центре.

Инстинктивно я боролся с этим чувством. Ибо все, чего я всегда добивался в своей жизни — это свобода. Чтобы меня ничто не смогло поглотить — будь оно от человека, или от механизма. Но все равно это чувство росло во мне, когда мы вошли в Индекс-зал, который в космосе будет располагаться в самом центре Энциклопедии.

Зал имел очертания огромного шара, настолько огромного, что, когда мы вошли в него, его стены растаяли в полумраке. Исключение составляло только еле заметное перемигивание искорок света, сообщавших о появлении новых фактов и ассоциаций внутри чувствительной записывающей механики, размещенной на внутренней поверхности этой безграничной сферы, окружавшей нас, которая одновременно была и полом, и потолком, и стенами.

Вся просторная внутренность этого огромного сферического зала была пуста. Но снабженные перилами лестницы вели к середине и слегка вверх от входов-выходов зала, грациозными спиралям закручиваясь вокруг круглой платформы, повисшей точно в центре зала.