Берег тысячи зеркал (СИ) - Ли Кристина

Достав портмоне из сумки, раскрываю его, и достаю крохотный клочок бумаги. Он уже успел слегка пожелтеть от времени. Однако цифры телефонного номера на нем четко видны.

Его номера. Который лежал в конверте с приговором Платини и моего отца.

— Знаешь, сколько раз в день, на протяжении целого года, я доставала этот клочок бумаги? — шепчу, рассматривая номер. Женя не двигается, но смотрит нахмуренно. — Наверное, через каждый час, а может и несколько минут. Особенно сложно было, когда я претерпевала неудачи. Как только у меня что-то не получалось, я порывалась позвонить ему, и спросить могу ли сбежать. К нему. Спрятаться за его спину, и пользоваться его любовью, как лекарством. Да, Женя, я хотела это сделать, но страх не позволял. Меня до сих пор одолевает глупый страх, что он может однажды точно так же вернуться ко мне едва ли не кусками, как Алексей. А еще… Стыд. Ты знаешь, что я побывала в кругу его семьи?

— Ты не рассказывала о таком. Он что… — Женя явно не верит в то, что слышит. — Он привез тебя тогда к себе? Серьезно? И ты после этого даже не позвонила ему?

Я качаю головой, а в груди завязывается тугой узел тоски. Теперь могу контролировать подобное и относиться взвешено. Но порой я так скучаю за ним, будто он наваждение, помешательство, или наркотик. От него наступает ломка. Я хочу снова той страсти, тех бешеных ощущений полноты, того взгляда. Я хочу его.

Но я нагло сбежала, чтобы сделать все правильно. Легкомысленно и правильно. Это, как я и он.

— Вера, ты, вероятно, не понимаешь, что для них это значит. Но я попыталась объяснить, — Женя только начинает, но я перебиваю его.

— Знаю, Женька. Корейцы сходу не идут на контакт с иностранцами, они скрытны, говорят порой все в лоб, и не доверяют просто так никому. Они умело скрывают эмоции. А домой, в место, где живут их родители, баб на одну ночь точно не приводят. Тем более побывавших замужем иностранок. Это моветон. Я знаю, Женя. У меня было много времени, чтобы понять, чего и кого я намерено себя лишила. Так что мой тебе совет — и пятеро детей рядом с любимой женщиной не трудность. А наоборот — огромный подарок от судьбы.

Хочется верить, что моя откровенность не прошла даром. Потому что она далась трудно. Чтобы не отходить от цели, я перестала жаловаться, мусолить и анализировать неудачи, прекратила себя жалеть. Запретила себе строго настрого думать, что чего-то не могу. Я работала иногда по восемнадцать часов в сутки, и отдыхала лишь тогда, когда это было жирно выведено в ежедневнике словом: "Отдых" Даже он стал подвержен графику.

Перед вылетом, за два часа до того, как нужно сесть в машину и уехать, я не сижу на чемоданах. Включив наручные часы, подтягиваю воротник спортивной водолазки выше, и ускоряюсь. Бегу привычный пятый круг вдоль аллей парка у дома. Рядом подстраивается знакомый сосед. Жерар улыбается и кивает на наушники. Я запускаю блютуз и слышу новый трек мужчины. Он ди-джей в одном из парижских клубов и музыкант. Всего год назад он со своим мужем перебрались из Амстердама во Францию. Европа, со временем, открылась с совершенно другой стороны. Она сломала мои стереотипы настолько, что подобное стало, как обыденная вещь. Жерар счастлив, и то, что он создает — не менее прекрасно, чем его счастье. Многим этого не понять, но я научилась. Перестала воспринимать мир сквозь призму "себя". Стала ценить свое время, и людей, которые дарят мне собственное.

Попрощавшись с Жераром, поднимаюсь домой, принимаю душ, и отвечаю на последние звонки с кафедры.

Все готово.

Поправляю плащ, и откидываю волосы на спину. Осмотрев себя в зеркале, берусь за чемодан и выхожу. Такси уже ждет. Сев в салон и попросив водителя ехать в аэропорт, чувствую вибрацию в кармане.

Не сомневалась, что он позвонит. Переживает.

Улыбнувшись, отвечаю на звонок Вадима Геннадьевича.

— Да, профессор.

— Вера, я послал на твою почту последние данные со спутников. Пожалуйста, как только прилетите, не теряйте времени и сделайте съемку у подножия.

Голос Вадима Геннадьевича звучит странно встревожено. Он явно удрал с заседания коллегии, чтобы позвонить мне.

— Вадим Геннадьевич, корейская сторона предоставила все данные по сейсмоактивности. Нет поводов для волнения, — поясняю, но Вадим Геннадьевич, похоже, не согласен.

— Вера, они ведут наблюдение за подводными вулканами. Что происходит с островом, их мало волнует. Ты сама знаешь, что он лишь прикрытие того, что им нужно. А для нас важен Коготь.

— Хорошо, Вадим Геннадьевич. Я изменю план экспедиции и предписания, ориентируясь уже на месте. Не волнуйтесь. Первые данные для обработки, мы отправим вам сразу, и согласно графика. Все будет так, как предписано планом.

— Береги себя, Вера. Жду вестей о прибытии.

— Конечно, Вадим Геннадьевич. Спасибо.

Разрывая звонок, продолжаю считать, что держу все под контролем. Не хочется даже думать, что у меня не выйдет. Несмотря на всю уверенность, мне тревожно. Если бы со мной поехал Женька, было бы спокойнее. Однако, как только эта мысль посещает голову, понимаю, что опять пытаюсь найти "плечо". Подобное вызывает решимость откинуть любые глупости.

Я справлюсь, и я знаю это. Однако, как же беспечно говорит моя самоуверенность. Может, я готова к трудностям связанным с работой, но уж точно не готова к тому, что позже происходит уже на Филиппинах.

— Как же душно. Нестерпимо просто.

Рядом едва несет ноги Патрисия. Я понимаю девушку. Мне и самой душно и неудобно тащить несколько чемоданов в такую жару. Радует, что я сумела угадать с формой одежды. Хлопковое белье, и рубашка со штанами из натуральной льняной ткани спасают от жары.

Да уж, предложение Лены позагорать на пляже под пальмой в бикини, и пленить аборигенов кружевным бельем, совершенно неуместное. В условиях такой влажности, все, что мне светит — хлопковые парашюты, которые не натирают между ног.

Патрисия натужно вздыхает, а ее бывшая сокурсница Фелис, молча и степенно осматривает взлетную полосу. Девушка поправляет очки, и, оглядываясь, немедленно обращается ко мне.

— Мадам, где же наш самолет? Здесь только военный транспортник для перевозки габаритных грузов? — она указывает на гиганта, к которому подвозят ящики и оснащение. — Мы полетим вместе с грузом? Это же опасно и не предусмотрено правилами техники безопасности.

— О, прошу тебя, Фелис. Хватит Все-то ты знаешь. Долететь бы уже, наконец-то, — Патрисия закатывает глаза, нервно убирая с лица кудрявые волосы.

Пряди настолько вьются, что девушка иной раз выглядит, как одуванчик на солнце. Улыбаюсь, но бросив взгляд на самолет, чувствую, как в горле встает комок. Он действительно огромный, и он пугает. Это не Боинг, на котором мы прилетели, и явно не оснащен комфортабельными сидениями для пассажиров.

Военными становятся не для комфорта.

— Йеез Лоуисе. *(Офигеть) — сокрушается в восхищении Франко.

Он, и еще двое парней аспирантов, спускают с плеч сумки, осматривая огромного монстра. Лично мне этот агрегат внушает благоговейный ужас. Парням, напротив, нравится. Иначе и быть не могло. Бернард и Шон проходят под крылом, огромных размеров, а рядом с турбинами задерживаются особенно долго. Их видимо, привлекает вонь топлива, от которой я задыхаюсь.

Моя любовь к самолетам, как и всегда, чистая и беззаветная. А проще — я их ненавижу.

В этом аспекте не поменялось ничего. И, похоже, не изменится никогда.

В поисках ответственного за транспортировку нас и оснащения на Коготь, я отворачиваюсь от парней. Ящики грузят молодые солдаты. С виду им столько же, сколько и моим аспирантам. Решив, что они точно знают, кто их командир, уверенно достаю документы и подхожу.

— Прошу прощения, мне нужен ваш командир, — обращаюсь на английском, но в ответ получаю молчание.

Ни один из солдат не собирается даже обратить внимание. Они продолжают погрузку на борт, игнорируя меня полностью.

Что происходит?

Отыскав взглядом девушек, вижу на их лицах ровно такое же недоумение. Им никто ничего не объясняет. Военнослужащие молча забирают наш багаж, и забрасывают в отдельную объемную металлическую корзину.