Большая и маленькая Екатерины - Алио Константинович Адамиа
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Динамо вышло из строя. Вчера привели мастера. Он обещал сегодня до полудня исправить.
Константинэ посмотрел на часы.
— Полдень уже скоро. Посмотрим, что будет. Ну хорошо, строителям велели отдыхать, а остальные где?
— Работают, — решительно сказал Гуласпир, глядя Константинэ в глаза.
— А дорожная бригада? Где она?
— На двенадцатом километре.
— Я должен был бы их встретить!
— Бригада вот там, — Гуласпир махнул рукой в сторону хребта. — Они пошли короткой дорогой.
Пауза.
Какубери окинул внимательным взглядом территорию совхоза и далеко отбросил сигарету.
«Здесь поместятся два Итхвиси, если не больше. А когда на склонах разобьют террасы, сколько еще земли прибавится! Конечно, большую часть Чапичадзе отведет под виноградники. Ведь у винограда корни на шесть метров уходят в землю, и он как раз любит места посуше. Тутовые деревья — это только начало…»
— Значит, так… — очнулся от своих мыслей Какубери. — Строители отдыхают, дорожная бригада где-то там, на двенадцатом километре, — посыпает дорогу гравием… Да, гравием… Вот и все дела.
— Посмотрите в сторону участков Джиноридзе, как мы огораживаем совхоз! — сказал Гуласпир, протягивая Константинэ бинокль.
— Трактором, что ли?
— Да, трактором натягивают проволочные сетки и с помощью трактора же забивают столбы. Осталось натянуть еще десять километров.
— Это хорошо, — заметил Константинэ, не выпуская, из рук бинокля.
Джиноридзевские дворы стоят огороженные заборами из проволочной сетки, но без ворот. А во дворах — кирпичи, цемент, песок, бревна, доски…
И странно выглядел один-единственный уцелевший деревянный дом.
— Это, случайно, не переселенцы ли из Итхвиси? — словно между прочим поинтересовался Константинэ, возвращая Гуласпиру бинокль.
— Кто, Джиноридзе? — нарочно спросил Гуласпир.
— Да, они.
— Нет.
— А тот старый дом чей?
— Гра-ми-то-на Джи-но-рид-зе, — почему-то по слогам произнес Гуласпир и улыбнулся.
Константинэ заметил это.
— А что такое?
— Да так, ничего.
— А что за человек этот Грамитон Джиноридзе?
— В свое время он переселился отсюда в Сурами, — продолжая улыбаться, сказал Гуласпир. — Когда Реваз Чапичадзе написал ему и спросил, не соизволит ли его сиятельство вернуться в Хемагали, тот задержался с ответом — в Сурами, мол, замечательный воздух и он там очень хорошо себя чувствует. Он заведовал там пекарней и конечно же прекрасно себя чувствовал. Но, узнав, что в Хемагали строится пекарня, он поторопился вернуться, на скорую руку подремонтировал дом и в прошлом же году привез сюда свою семью. Реваз обещал назначить его заведующим пекарней, и гляньте, — Гуласпир показал в сторону лесопилки, — пекарня почти готова. Грамитон здорово постарался. Когда у нас кончился цемент, он из Каспи целый вагон цемента пригнал.
Константинэ снова завладел биноклем Гуласпира, внимательно рассмотрел здание пекарни и достал из кармана блокнот.
— Как зовут этого Джиноридзе?
— Грамитон.
— Ничего себе имечко, — сказал Константинэ и сделал какую-то пометку в своем блокноте.
Когда приехала машина, Константинэ усадил в нее Гуласпира, и они поехали в сторону джиноридзевских участков.
— Огораживание, строительство домов, дорога — самые спешные дела, — говорил Константинэ, записывая что-то в блокнот.
— Очень спешные, — подтвердил Гуласпир.
— Огораживать еще много осталось?
— Десять километров. — А сам подумал: я же уже говорил!
— В день-то сколько успеваете сделать?
— Километр. — А сам подумал: и это я сказал!
— Сегодня третье июля, товарищ Гуласпир!
— Совершенно верно, сегодня третье июля. К тринадцатому мы работу закончим.
— Тринадцать — плохое число, — улыбнулся Константинэ.
— Это тоже верно. Тогда мы закончим двенадцатого.
Константинэ велел остановить машину около дома Грамитона, вышел из машины и хотел помочь выйти Гуласпиру, но тот поблагодарил и легко спрыгнул на землю.
— А говорил, что постарел?
— Был стариком, уважаемый Константинэ, а теперь помолодел.
«И раньше здесь дорога была хорошая, широкая, посыпанная гравием, кюветы были зацементированы, а теперь в них полно прелых листьев и мусора. Во дворах бревна, бочки, гравий. На месте будущих домов пока что только фундаменты. Сразу видно, что строительная бригада отдыхает: не слышно ни визга пилы, ни стука топора, ни жиканья рубанка. Тишина… Но это не мертвая тишина! Это просто временное затишье. Завтра начнут возводиться стены домов, вставляться дверные и оконные рамы, крыться крыши… Потом из Херги, Марелиси, Зестафони приедут Кикнавелидзе, Чапичадзе, Кикнадзе, Хидашели, Асабидзе и поселятся в этих новых домах… У этой части деревни, которая всегда звалась Джиноридзевской, останется только старое название. Из Джиноридзе здесь будет жить один лишь Грамитон».
Константинэ окинул взглядом Хемагали.
«Большая когда-то была деревня, больше шестисот дворов. А теперь осталось семнадцать старых домов, в которых живут семнадцать стариков. Это слова Гуласпира Чапичадзе. Первыми здесь поселились Чапичадзе и Кикнавелидзе, а потом уже Джиноридзе. Гуласпир гордится тем, что именно первопоселенцы — Чапичадзе и Кикнавелидзе — спасли Хемагали. Он сказал, что в этой земле лежат кости их предков и здесь же будут похоронены они сами. А ведь так и будет…»
Константинэ открыл калитку Грамитона Джиноридзе и вдруг в нерешительности остановился.
— Может быть, неудобно?
— Ну что вы! — сказал Гуласпир и, первым войдя во двор, крикнул хозяина: — Грамитон, встречай гостей!
— По-моему, дом заперт, — сказал Константинэ и огляделся.
Гуласпир поднялся на веранду и снова громко крикнул:
— Встречай гостей, Грамитон!
За домом кто-то кашлянул.
— Идет, — сообщил Гуласпир, спускаясь во двор.
— Грамитона нет дома, — раздался знакомый голос.
Гуласпир вздрогнул и застыл от удивления, увидев перед собой Ростома Кикнавелидзе.
Пауза.
— Это ты, Ростом?
— Я, дорогой! — спокойно ответил Ростом. Вглядевшись повнимательней, он узнал в спутнике Гуласпира Константинэ Какубери.
— Ты когда приехал? Кто тебя привез? — удивился Гуласпир.
— Я сам, — спокойно ответил Ростом и, пожав руку сначала Константинэ, а потом Гуласпиру, попросил их пройти в дом.
Гуласпира удивило, что Ростом приглашает их в чужой дом, и он сделал вид, что не расслышал приглашения.
— Ты не узнал нашего гостя?
— Как же, узнал. Я на лошади его отца сюда поднялся. Вон она пасется. — Ростом показал в сторону, где когда-то стоял его дом.
Константинэ посмотрел во двор Ростома, там в тени чинары паслась Герша.
«Как заросло травой то место, на котором стоял дом Ростома, да и весь двор тоже! Ветки на яблонях и грушах засохли, стали старыми айвовые и ореховые деревья. А вот камин еще стоит, нет, не камин, конечно, а только его остов, черный и обгоревший!»
— Герша! — громко позвал Константинэ.
Лошадь перестала жевать и, подняв голову, навострила уши.
— Герша! — еще громче крикнул Константинэ.
Лошадь узнала хозяина и с громким ржанием подскакала к забору.
— Так, значит, ты в гостях? — Константинэ приласкал ее, а потом обернулся к Гуласпиру: — А
