Публикации на портале Rara Avis 2018-2019 - Владимир Сергеевич Березин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Итак, перепроизводство текстов парадоксальным образом приводит к ограничению круга чтения. «Смирись, гордый читатель, найди своё и осядь на земле, — стоило бы сказать в речи на открытии памятника неизвестному критику на каком-нибудь бульваре, — Не примеривайся к необъятному, общих писателей не будет. И общих критиков тоже. Будет только своё — или лично твоё. Сам думай и решай».
22.10.2018
Постапок (о стиле после катастрофы)
Николай Карамзин, «Марфа-посадница» (1803)
Постапокалипсис, или «Мир Постапокалипсиса» — удивительный жанр, потому что, во-первых, это название русскому человеку выговорить затруднительно, даже если он трезв[184], оттого имя «Постапок», в котором есть нечто обувное, куда лучше для русского языка и уха. Во-вторых, это жанр, пользующийся удивительным спросом во всех странах — и тех, что ожидали когда-то ядерного удара, и тех, что и без него живут в разрушенных экономиках.
Наконец, в-третьих, это очень молодая идея — выжившие после Конца Света.
Нет, в святых книгах есть место: «В те дни люди будут искать смерти, но не найдут её; пожелают умереть, но смерть убежит от них» (Апокалипсис, 9:6), но это скорее о том, что земное существование прекратится не у всех одновременно.
А тут имеется в виду именно выживание после общего Конца.
Иногда считают, что пионером жанра был роман Мэри Шелли «Последний человек» (1826). Тогда книгу сильно ругали, да и сейчас это чтение, в общем, на любителя. История начинается с долгого описания запутанных любовных отношений нескольких персонажей. Рассказчик любит сестру своего друга. Принца Адриана. В сестру рассказчика влюблён лорд Раймонд, а в него, в свою очередь, влюблена женщина, которую любит Адриан. Вся конструкция донельзя напоминает советский квартирный обмен «цепочкой». При этом когда цепочка перетряхивается, никто не счастлив, а лорд даже уезжает в Грецию воевать на стороне повстанцев (намёк понятно на кого). Собственно, Мэри Шелли мало скрывала то, что роман посвящён взаимоотношениям внутри её ближнего круга, но для нас важно другое. Тонкая трещина в отношениях между людьми понемногу превращается в тектоническую трещину всего мира. Начинается гибельная чума, смута и брожение. Наконец, часть англичан перебирается на континент, и в итоге от всей цивилизации остаются только четыре человека. Но и они погибают в пути, а рассказчик является в Рим (тут должно было бы быть длинное рассуждение, отчего романтики приходят умирать в Рим, как на Васильевский остров, но я его опущу).
В позапрошлом веке мало заботились об описаниях технологии выживания (то самое, за что сейчас так любят Постапок диванные читатели), и если у кого есть вопрос, чем питается герой, так нате: «Житницы Рима оказались наполнены зерном, в особенности кукурузой; этот злак, требующий всего меньше времени для приготовления из него пищи, я избрал главным своим кушаньем. Мне теперь пригодился опыт моей нищей и бесприютной юности»[185]. Последний человек смотрит на лодки у берега Тибра и представляет себе, как «взяв с собой немного книг, съестные припасы и собаку, я сяду в одну из лодок». Течение донесёт его до моря, затем он пройдёт мимо Неаполя, затем к Мальте, через Гибралтар, а потом мимо Африки и остановится «в какой-нибудь бухте, осененной пряно пахнущими деревьями, на одном из островов далекого Индийского океана». Персонаж, впрочем, допускал, что он не одинок и может найти себе спутника на одной из стоянок.
Спустя без малого сто лет, в 1913 году, Конан Дойл напечатал повесть «Отравленный пояс». Это один из текстов в серии про профессора Челленджера, где одинокий учёный, исследуя цвета спектра звёзд, предсказывает, что Земля пройдёт через губительный для всего живого ядовитый эфир. Челленджер с товарищами запирается в убежище вместе с друзьями и запасом кислорода в баллонах. После чего они едут по мёртвому Лондону в автомобиле, приходя в ужас от увиденного. Но тут Конан Дойл сдаёт назад и оживляет мир. Оказывается, все просто крепко спали, и теперь, пропустив двое суток, очнулись (Кроме тех, видимо, кто утонул, сгорел в пожарах и разбился. Это совершенно прекрасный образец жанра, который заложил, пожалуй, всю его современную конфигурацию — всемирная угроза, спасительная герметичная комната, путешествие по мёртвой земле на автомобиле.
Надо заметить, что Конан Дойл написал это за год до Мировой войны, где отравленный пояс был представлен в полной мере, и уже безо всяких милосердных воскрешений.
Собственно, тогда началась история Постапка, приключившегося уже в результате применения оружия массового поражения.
На эту тему написаны тысячи книг и сняты сотни фильмов. Все они подразумевают выживание малой группы на просторах освободившейся от большей части населения планеты. При этом читателя и зрителя будоражит одно обстоятельство — он немножко мародёр, и оттого, привечает сцены, когда последние люди на земле шарят в супермаркетах на предмет консервов и прочих запасов. И ведь действительно, как возродить производство — непонятно, а в житницах Рима есть достаточное количество зерна, то есть кукурузы.
Постапок — удивительный жанр, который заигрывает с читателем больше прочих. Читатель беззвучно спрашивает: «Да я за то, чтоб меня не беспокоили, весь свет сейчас же за копейку продам. Свету ли провалиться, или вот мне чаю не пить? Я скажу, что свету провалиться, а чтоб мне чай всегда пить». И Постапок отвечает нему: «Точно-точно, будет тебе чай. Ты поедешь на автомобиле в Лондон, и увидишь там миллионы бесхозных пакетиков с чаем, и будешь пить чай до скончания века».
Обыватель не верит в собственную смерть. Он похож на Николая Ростова под Шенграбеном, обступи его зомби, он подумает: «Что это за люди?.. „Неужели ко мне? Неужели ко мне они бегут? И зачем? Убить меня? Меня, кого так любят все?“ Ему вспомнилась любовь к нему его матери, семьи, друзей, и намерение неприятелей убить его показалось невозможно»[186].
«То есть как я не выживу? — думает обыватель, — Я?» Да, не выживешь. И в той стене зомби, что бредёт по хайвею — ты второй справа. Нет не в первом ряду, а там где-то в самой гуще. В трениках и майке.
Но Постапок утешителен: он рождает надежду на обновление. Вернее, на обнуление — я как-то уже говорил об этом: «Но в скучную жизнь обывателя обнуление старого мира вносило определённое разнообразие. Долой скучную работу, долой зануду-начальника, противную жену и кредиты, которые
