Эпоха потрясений. Проблемы и перспективы мировой финансовой системы - Алан Гринспен

Приведенные цифры говорят о разном отношении к риску. Французы менее склонны страдать от конкуренции на свободном рынке и в большинстве своем предпочитают защищенность государственной службы, несмотря на всеобщее признание принятия риска необходимым условием экономического роста. Не могу утверждать, что с повышением принимаемого риска в равной мере повышается темп роста. Безрассудная игра редко окупается в конечном счете. Под принятием риска я понимаю рационально взвешенный подход к большинству бизнес-решений. В этом случае ограничение свободы действий (составляющее существо государственного регулирования бизнеса) или непомерное налогообложение успешных предприятий подавляет желание участников рынка что-либо делать. С моей точки зрения, именно готовность к принятию риска явля етсн тем мерилом, которое позволяет дифференцировать модели капитализма. Не важно, в чем первоисточник неприятия риска — моральная ли это неприязнь к накоплению богатства или стресс, связанный с конкурентной борьбой, И в том. и в другом случае общество выбирает законодательное ограничение конкуренции (важный признак государства всеобщего благосостояния), выхолащивающее идею свободного рыночного капитализма.

Есть и другие, менее фундаментальные средства ограничения конкуренции. В их числе наиболее заметным в политическом плане является склонность многих государств защищать «национальное достояние» от ветров созидательного разрушения или, что хуже, от его перехода в руки иностранных собственников. Это опасное ограничение международной конкуренции и еще один фактор, позволяющий дифференцировать культуры. В 2006 году, например, французские власти не позволили итальянской фирме приобрести Suez, крупную парижскую коммунальную компанию, инициировав слияние Suez с Gaz de France. Такие же протекционистские меры предпринимают Испания и Италия.

Соединенные Штаты тоже не остаются в стороне. Например, в июне 2005 года China National Offshore Oil Corporation (CNOOC), дочернее предприятие третьей по величине китайской нефтяной компании, сделало предложение о покупке Unocal американской нефтяной компании, за $18,5 млрд с расчетом денежными средствами. Это выглядело более заманчиво на фоне предложенных компанией Chevron $16,5 млрд с расчетом денежными средствами и акциями. Однако Chevron подняла шум под предлогом нечестной конкуренции со стороны компании, контролируемой государством. Американские законодатели заявили, что «стремление китайского правительства к захвату мировых энергетических ресурсов» представляет стратегическую угрозу. К августу политическое давление достигло такого уровня. что CNOOC сняла свое предложение, назвав его «неприемлемым с точки зрения риска». Chevron добилась, чего хотела, в ущерб ценному активу государства — нашей репутации справедливого участника международных сделок, в частности нашему обязательству одинаково подходить в целях регулирования к иностранным и национальным компаниям.

Три месяца спустя арабская компания Dubai Ports World купила компанию, управляющую контейнерными терминалами на Восточном побережье США и побережье Мексиканского залива. Сделка вызвала новую волну протестов в конгрессе — представители обеих партий заявили, что передача управления американскими портами в руки арабов мешает борьбе с терроризмом и угрожает национальной безопасности. В марте 2006 года, уступая давлению. Dubai Ports World объявила о том. что передает управление портами одной из американских компаний. Никто так и не сказал, в чем именно заключалась угроза национальной безопасности.

В целом национальное преклонение перед традициями и усилия по их защите, каким бы правильным это ни казалось, уходят корнями в стремление людей к сохранению неизменности среды, к которой они привыкли и которая вызывает у них восхищение и гордость.

Несмотря на мою поддержку «прихода нового и ухода старого», я вовсе не сторонник сноса Капитолия и возведения на его месте современного офисного комплекса. Вместе с тем, независимо от глубины уважения к традициям, сдерживание процесса созидательного разрушения во имя сохранения объектов поклонения в определенной мере ограничивает возможности повышения уровня жизни.

Конечно, есть масса других примеров контрпродуктивного вмешательства государства в рыночные механизмы. Например, так называемый «кумовской капитализм», когда государственные лидеры рутинно оказывают помощь отдельным предпринимателям и компаниям, даруя им привилегии в обмен на политическую поддержку. Наиболее ярко он проявился в Индонезии при Сухарто в последнем трети XX века, в России сразу после развала СССР и в Мексике во время долгого правления Институционально-революционной партии. Привилегии обычно принимают форму монопольного доступа к определенному рынку, преимущества при продаже государственных активов и включения в круг приближенных к властям предержащим. Подобные действия мешают эффективному использованию капитала и, как следствие, понижают уровень жизни.

Существует и более широкая проблема коррупции, включающая в себя кумовской капитализм. В целом коррупция появляется тогда, когда у государства есть возможность расширять привилегии или продавать что-либо. В условиях ничем не ограниченного, свободного движения товаров и людей через государственные границы таможенным и иммиграционным властям нечего продавать. Да и сами они не нужны. Во многом это было характерно для США до Первой мировой войны. Американцу XXI века трудно представить, в какой мере государство было отделено от бизнеса в то время. Редкие случаи коррупции тогда сразу попадали в газеты. Были, конечно, сомнительные сделки, связанные со строительством каналов в начале 1800-х годов. Да еще двусмысленные операции с огромными выделенными земельными участками при строительстве трансконтинентальной железной дороги, которые привели к скандалу Union Pacific — Credit Mobilier в 1872 году. Именно редкие и потому привлекавшие повышенное внимание скандалы остались в памяти людей.

Даже при значительном вмешательстве государства в бизнес после 1930-х годов многие страны имели низкий уровень коррупции, хотя у чиновников было что продавать при выполнении регулирующих функций. Особо выделялись Финляндия, Швеция, Дания, Исландия. Швейцария. Новая Зеландия и Сингапур. Культура оказывает очень заметное влияние на уровень коррупции в обществе. Мой давний хороший друг Джим Вулфенсон, находясь на посту президента Всемирного банка в 1995-2005 годах, проводил политику, направленную на ограничение коррупции в развивающихся странах. Я всегда считал такую политику важнейшим вкладом в мировое развитие.

Очень трудно напрямую измерить воздействие культурных установок на экономическую деятельность. Однако не так давно Фонд наследия совместно с Wall Street Journal, объединив статистические данные МВФ, аналитического агентства Economist Intelligence Unit и Всемирного банка, рассчитал индекс экономической свободы для 161 страны. Этот индекс учитывает, помимо прочего, соблюдение права собственности, простоту открытия и закрытия компании, стабильность валюты, состояние трудовых отношений, открытость для инвестиций и международной торговли, свободу от коррупции и долю национального продукта, направляемую на общественные нужды. Конечно, численное представление таких качественных показателей субъективно, однако оценки Фонда наследия в целом совпадают с моими поверхностными наблюдениями.

В соответствии с индексом 2007 года наиболее «свободными» из крупных государств являются США. По иронии судьбы Гонконг, ныне составная часть недемократического Китая, также находится 8 верхней части списка. Вряд ли можно назвать совпадением то. что страны, занимающие семь верхних строчек (Гонконг, Сингапур, Австралия, США, Соединенное Королевство, Новая Зеландия и Ирландия), корнями уходят в Великобританию — родину Адама Смита и идей британского Просвещения. Однако британские корни не всегда дают эффект. Зимбабве, бывшая британская колония [Южная Родезия), занимает одно из последних мест.

Чем больше экономическая свобода, тем выше риск бизнеса, выше вознаграждение за него (прибыль) и в конечном итоге желание принимать риск. Общество, в котором есть готовые рисковать, создает правительство и правила, стимулирующие экономически продуктивное принятие риска: право собственности, свободная торговля, открытые возможности. Оно принимает законы, оставляющие мало связанных с регулированием привилегий, которые чиновники могут продавать, обменивать на деньги или политическую благосклонность. Индекс измеряет уровень сознательных действий государства по ограничению конкурентных рынков. Ранжирование. таким образам, отражает не экономический успех, а ту степень экономической свободы, которую каждая страна выбирает в долгосрочной перспективе, проводя определенную политику и принимая определенные законы1. Так. Германия, занимающая 19-е место, пошла по пути создания государства всеобщего благосостояния, что требует отвлечения значительной части национального экономического продукта. К тому же германский рынок труда предельно зарегламентирован — увольнение работника обходится очень дорого. Вместе с тем Германия стоит на одном из первых мест по простоте открытия и закрытия предприятия, по защите права собственности и реализации принципа верховенства закона. Франция (45-е место) и Италия {60-е место) имеют сходный профиль.