День исповеди - Аллан Фолсом

В прошлые времена Томас Добряк, скорее всего, постарался бы не обращать внимания на такие штуки. Но не при том состоянии психики, в каком пребывал сейчас. Опасным для него свидетелем модельер не мог стать ни при каких обстоятельствах; все произошло само собой, под действием непреодолимой тяги к убийству, которая возникала в нем при первом же ощущении опасности. И того острого эротического чувства, которое приходило вместе с действием.

Это чувство, прежде очень смутное, практически неощутимое, стало стремительно усиливаться в последние недели, с убийства кардинала-викария Рима, а потом проявлялось со все большими страстью и накалом во время его операций в Пескаре и Белладжио, а потом в пещере. Сколько их там было? Семь мертвяков за несколько часов… Один за другим, один за другим…

А теперь, когда он сидел в поезде, въезжавшем в Рим, ему отчаянно захотелось прибавить к этому числу хотя бы единичку. Его эмоции, все его «я» внезапно обернулись против мужчины, сидевшего в вагоне первого класса напротив него. Мужчина улыбался, пытался слегка заигрывать с соседкой, но не делал абсолютно ничего, в чем можно было бы усмотреть хоть малейшую опасность. Боже мой, с этим надо кончать!

Он резко отвернулся от соседа и опять уставился в вагонное окно. Он болен. У него ужасное нервное расстройство. Может быть, он даже сходит с ума. Но ведь он — Томас Хосе Альварес-Риос Добряк. Черт возьми, разве он может с кем-нибудь поговорить? Разве есть на божьем свете хоть одно место, куда он мог бы обратиться за помощью, не боясь, что его схватят и упрячут в тюрьму? Или, еще хуже, увидят его слабость и навсегда отвернутся от него и его услуг.

— Roma Termini, — сообщил из громкоговорителей металлический голос.

Поезд замедлял ход, подходя к станции, и пассажиры повставали с мест, чтобы забрать с полок над головами свои вещи. Джулии Луизе Фелпс не требовалось тянуться за своим чемоданом: мужчина, которого она одарила улыбкой, поспешил оказать любезность милой соседке.

— Большое вам спасибо, — сказал Томас Добряк совершенно женским голосом с сильным американским акцентом.

— Prego, — ответил сосед.

Почти сразу после этого поезд остановился, и они расстались. Еще раз улыбнулись друг другу. И пошли каждый своей дорогой.

112

Постучав в дверь спальни, Гарри отворил ее, и они с Еленой вошли. Дэнни был в комнате один; он сидел на кровати и напряженно смотрел на экран маленького телевизора, стоявшего на антикварном столике.

— А где отец Бардони? — осведомился Гарри.

Священник поднялся наверх для встречи с Дэнни уже более двух часов назад. И Гарри в конце концов надоело ждать. Он решил, что должен поговорить с отцом Бардони сам.

— Он ушел, — ответил Дэнни, не отрываясь от телевизора.

— Куда же?

— Вернулся в Рим.

— Ты хочешь сказать, что он приехал сюда из Рима и сразу же отправился обратно? Вот так просто взял и уехал?

Дэнни промолчал. Он все так же не сводил взгляда с экрана. По телевизору вели прямую передачу из Китая. В ночном Хэфэе стояла зловещая тишина. Репортеры ничего не говорили, лишь наблюдали за происходившим. Молчали и солдаты в комбинезонах противохимической защиты, респираторах и защитных очках, не пропускавшие журналистов за оцепление. А в отдалении отчетливо виднелись на фоне черного неба два тусклых оранжево-красных зарева. Никаких слов и не требовалось. А снимать крупные планы было просто немыслимо. Спасательные команды давно уже не справлялись, и был отдан приказ сжигать трупы во избежание возникновения новых эпидемий. В нижнем правом углу экрана была видна крупная надпись:

«Официальные данные — 77 606 умерших».

— Боже мой… — выдохнул Дэнни.

Он только сейчас узнал о происходящей в Китае трагедии. После ухода отца Бардони он включил телевизор, чтобы выяснить, что предпринимает полиция для его и Гарри поимки, и сразу наткнулся на репортаж из Хэфэя.

— Дэнни… — Гарри подошел к брату и взял его за плечо.

Дэнни резким движением поднял пульт дистанционного управления, лежавший рядом с ним на кровати, и направил на телевизор.

Экран потемнел.

Дэнни взглянул на Гарри, затем на Елену.

— Сестра, — негромко сказал он по-итальянски, — не могли бы вы оставить нас одних?

— Конечно, святой отец…

Елена бросила короткий взгляд на Гарри и вышла. Как только щелкнул язычок замка, Дэнни повернулся к брату.

— Кардинал Марчиано болен. Я должен вернуться в Рим. Мне нужна твоя помощь.

— В Рим? — не веря собственным ушам, переспросил Гарри.

— Да.

— Зачем?

— Я же тебе сказал.

— Нет, ты мне только сказал, что кардинал Марчиано заболел, то есть не сказал ничего.

Гарри свирепо взглянул на брата. Неожиданно для обоих они вернулись к недавнему разговору, который Дэнни так резко прервал.

— Я тебе уже говорил, что не могу сказать об этом.

— Ладно, не можешь так не можешь. Попробуем с другой стороны… Откуда отец Бардони узнал, что ты здесь?

— Мать настоятельница сестры Елены…

— Годится. Дальше.

— Что — дальше?! — вскинулся Дэнни. — Я должен попасть в Рим, только и всего. Ходить я не могу. Даже до сортира не доберусь без помощи…

— Почему ты в таком случае не отправился с отцом Бардони?

— Ему пришлось срочно вернуться. Из Милана он полетит на самолете. Ну а мне, пожалуй, не стоит лишний раз светиться в аэропорту, верно, Гарри?

Гарри потер ладонью подбородок. Дэнни не только мыслил совершенно четко, но и был очень решительно настроен.

— Дэнни, наши портреты круглосуточно передают по телевидению. Они напечатаны во всех газетах. Как ты думаешь, далеко нам удастся добраться по Италии?

— Добрались сюда, доберемся и куда нужно.

Гарри задумчиво разглядывал брата, пытаясь найти реплику, к которой тот не будет готов.

— Совсем недавно ты требовал, чтобы я убирался отсюда, пока меня не убили. А теперь уговариваешь отправиться прямиком в пекло. С чего вдруг такие перемены?

— Тогда я не знал, что происходит.

— И что же происходит?

Дэнни промолчал.

Но Гарри не отступал:

— Что творится в Ватикане? Какая чертовщина там заварилась?

И опять Дэнни не ответил.

— Марчиано пытался заставить меня и всех остальных поверить, что ты умер, — наседал Гарри. — Он защищал тебя. Он сказал мне: «Они убьют вас обоих. Вашего брата за то, что он знает. А вас — из опасения, что он мог рассказать вам об этом». А теперь ты втянул в это еще и сестру Елену… Раз уж ты так спокойно ставишь все три наши жизни под угрозу, то можешь хотя бы рассказать, чего ради!

— Я не могу… — чуть слышным полушепотом отозвался Дэнни.

— Объясни почему!

Гарри решительно настроился добиться ответа и был готов пойти чуть ли не на любую грубость.

— Я… — начал было Дэнни и осекся.

— Я сказал: объясни, черт бы тебя побрал!

Дэнни долго молчал, но потом все-таки заговорил:

— Гарри, в твоей профессии это называется адвокатской тайной. В моей — тайной исповеди. Теперь ты меня понимаешь?

— Марчиано исповедался тебе?

Гарри опешил от слов брата. Никогда в жизни он не воспринимал исповедь как что-то серьезное.

— Гарри, я не называл имен или званий. Я просто объяснил тебе, почему мне нельзя говорить.

Гарри отвернулся к небольшому окну, прорезанному в дальней стене. Впервые за всю свою взрослую жизнь ему захотелось, чтобы они оказались на одной стороне. Чтобы Дэнни всецело доверял ему и мог открыть всю правду. Но теперь было ясно, что этого он не сделает.

— Гарри, — чуть слышно проговорил Дэнни. — Кардинала Марчиано держат под арестом в Ватикане. Если я не приду, его убьют.

Гарри резко повернулся.

— Убьют? Кто — Фарел?

— Первый министр Ватикана. Кардинал Палестрина.

— Почему? — выдохнул Гарри.

Дэнни чуть заметно покачал головой.

— Я не могу тебе сказать.

Гарри быстро шагнул к кровати, на которой сидел Дэнни.

— Они хотят, чтобы ты явился к ним, и тогда обещают отпустить Марчиано, да?

— Да… Только ничего такого они не сделают, — добавил Дэнни. — Мы с отцом Бардони хотим вытащить кардинала оттуда. Потому-то он и отправился назад один, чтобы заняться подготовкой. И еще потому, что нам нельзя рисковать и путешествовать вместе, чтобы нас обоих не схватили.

— Так значит, ты собираешься вызволить Марчиано из Ватикана? — Гарри в полнейшем недоверии уставился на брата. — Два человека, один из которых инвалид, против Фарела и всей ватиканской службы безопасности? Дэнни, вы же собрались воевать даже не с двумя очень могущественными людьми, а с целым государством.

— Я знаю, — кивнул Дэнни.

— Ты спятил.

— Нет. Я очень тщательно и методично все продумал. Это возможно. Не забывай, я служил в морской пехоте. Меня там кое-чему научили…