Новый Мир ( № 12 2010) - Новый Мир Новый Мир

«С чем мы не согласны — это с критическими замечаниями Сергея Есина в адрес евреев» (стр. 87).

МАРИЯ ГАЛИНА: ФАНТАСТИКА/ФУТУРОЛОГИЯ

МАРИЯ ГАЛИНА: ФАНТАСТИКА/ФУТУРОЛОГИЯ

ПОСЛЕДНИЙ РЕДУТ

Механизмы, выводящие в разряд культовых тот или иной текст, — казалось бы, давно отодвинутый в прошлое, старомодный, погребенный под кучей других текстов, — на самом деле весьма загадочны. Что такого в этом Ктулху, который стал одной из ключевых фигур (впрочем, кажется, уже выходящей из моды) русского сегмента Интернета? Ну, лежит себе на дне, ну, похож на осьминога, ну, спит…

Уже, кстати, девяносто лет спит — как раз в 1921 году американцем Говардом Лавкрафтом, невротиком и визионером, была написана первая повесть из «ктулхианского цикла» — «Город без имени».

Можно строить сколько угодно предположений (их и строят!), по какой причине этот скользкий и мрачный тип так понравился продвинутым пользователям, но это будет обоснование, что называется, задним числом.

Можно, впрочем, добавить еще одно — Ктулху понравился пользователям потому, что ни тени иронии в текстах Лавкрафта нет. Там все очень всерьез. Все истории о Древних, могущественных существах, спящих в руинах затонувшего города Рьефа и видящих сны, которые иногда разделяют с ними люди, написаны всерьез.

Ирония — предохранительный клапан цивилизации, сбрасывающий пары любой психотравмирующей природы: страха смерти, сексуальных неврозов, вынужденного ограничения личного пространства. Есть, однако, такое английское присловье: «Настолько острый, что режет сам себя». Ирония — острая штучка.

Порождение цивилизации в ее высшем развитии, ирония вместе с тем и обес­ценивает все, с чем соприкасается, включая цивилизационные достижения (ту же политкорректность, скажем), но главное — она обесценивает и те феномены, которые безусловно подлинны и тотальной девальвации не поддаются. А если и поддаются, это уже цивилизационный крах, катастрофа. Тут нужна уже компенсация компенсации — специально выделенная площадка, где можно принимать все как бы всерьез, где пафос не осмеивался бы, а воспринимался как должное.

Если учесть, что пафосные, на полном серьезе, без малейшего элемента постмодернисткого стёба тексты сейчас отошли в распоряжение полной графомании или низовых жанров (детектив, дамский роман) или стали одновременно добычей и того и другого, то источники чистого, незамутненного пафоса следует искать в прошлом.

Лавкрафт удовлетворяет большинству этих требований: он абсолютно серьезен, его система мира фантастична, но непротиворечива (иначе говоря, открыта к развитию, расширению и дополнению), он в меру мистичен и, что самое главное, трагичен — ровно в той мере, в которой этот трагизм воскрешает в мировосприятии девальвированные иронией «вечные ценности».

Роберт Говард, младший коллега Лавкрафта, немногим позже придумал Ахеронт — допотопную страну черных колдунов и змеелюдей, чье зло время от времени просыпается в самых разных уголках новой «харборийской» эры, и отправил на борьбу с этим злом абсолютно героического (а значит, чуждого иронии по определению) Конана-варвара, чья литературная история тянется до начала XXI века. Мало того что последователи и поклонники Говарда в Америке создали целый shared-world на основе его немногочисленных текстов, так еще и русские издатели запустили неисчерпаемую серию «как бы» переводов с английского, посвя­щенную приключениям доблестного варвара. Среди участников проекта, фамильярно именуемого у фэнов «кониной» и существующего уже по меньшей мере десяток лет, отметились не самые слабые наши фантасты — не брошу им ни слова упрека, потому что некоторые новеллы хороши без дураков. Причем именно те, где авторы воспринимают предлагаемые условия игры всерьез, не поддаваясь искушению иронически переосмыслить предложенные условия игры и тем самым вывести свои тексты из «низкой» масскультурной области в область «высоколобого» интеллектуального стёба.

Еще один странный и недавно лишь добравшийся до наших рубежей автор — Уильям Хоуп Ходжсон, автор мистических детективных рассказов про Карнаки, охотника за привидениями, но главное — странного и визионерски-мистического футурологического полотна «Ночная Земля».

Кратко об этой вещи уже писал в своей «Книжной полке» Михаил Назаренко [15] , однако остановимся на ней и на ее авторе чуть подробней.

Биография Ходжсона представляет собой как бы чистейший образец Настоящей Романтической Биографии.

Уильям Хоуп Ходжсон (1877 — 1918), английский писатель и поэт, родился в местечке Блэкмор-Энд (графство Эссекс) в семье священника. В тринадцать лет убежал из дома, служил юнгой на торговом судне, со временем стал третьим помощником, за спасение товарища от акул был удостоен медали Королевского гуманитарного общества. Трижды обойдя вокруг света, Ходжсон вдруг понял, что ненавидит море, и списался на берег. Преподавал физкультуру в школе, публиковал статьи по дзюдо, в 1904 году решил посвятить себя литературному творчеству. Год спустя в журнале «Grand Magazine» появился его первый рассказ «Тропический ужас», за которым последовали другие, в том числе — самый известный (и самый лучший) рассказ «Голос в ночи» (1907). В том же году увидел свет первый роман Ходжсона «Шлюпки „Глен-Карриг”». Широкую популярность Ходжсону принесли романы «Дом на рубеже» (1908), «Призрачные пираты» (1909) и «Ночная Земля» (1912). В годы Первой мировой войны служил в артиллерии, участвовал в боях на Западном фронте; погиб во время артобстрела [16] .

Прекрасная биография для культового писателя периода «нового романтизма». (Лавкрафт и Говард, чьи биографии также весьма эксцентричны, Ходжсону в этом отношении уступают.)

Сразу обращает на себя внимание одно коренное отличие мира «Ночной Земли» от не менее мрачных и роскошных конструкций Говарда и Лавкрафта.

Миры этих двух авторов отнесены в мифологизированное прошлое — такое глубокое, что на него наслаивается иное прошлое — тоже недостоверное и мифологическое. Тексты Ходжсона отнесены в далекое будущее.

Картины, описывающие это будущее, поражают своим циклопическим размахом. Опустевшая, лишенная воздуха поверхность Земли, погасшее Солнце, огромный разлом в земной коре, в котором только и сохранился воздух, пропасть, освещаемая и обогреваемая подземным огнем (Земным Током), остатки человечества, сосредоточенные в огромной семимильной пирамиде — Последнем Редуте. Социум людей Пирамиды — технократический, рациональный и гуманный, в сущности своей утопический, «ивано-ефремовский», окружен страшным враждебным — не космосом, но хтоническим миром Страшного и Непостижимого Зла.

Я не зря употребляю здесь заглавные буквы в таком неимоверном количестве — Ходжсон не просто склонен к пафосу, он пафосен настолько, что любой отрывок, взятый наугад из его текста, будет выглядеть примерно так:

«С великой жалостью обращаю я мысль к тем, кто не встретил возлюбленного или возлюбленной. Быть может, они не хранили себя для Любимого или Любимой, а легкомысленно проматывали сокровища, предназначенные для Единственного; не знающим любви не понять той Святой Славы, которую обретает тот, кто приходит к Возлюбленной и говорит: возьми всё твое, что я сберег для тебя. Тогда Возлюбленная принимает дар и помнит о нём. Но особенная скорбь ждёт легкомысленных, не ждавших Возлюбленную; им суждено сожалеть о том, что они не сохранили святую долю, положенную Любви…» [17] .

Тем не менее «Ночная Земля» завораживает.

Погруженные в вечный мрак равнины, по которым время от времени прокатывается чудовищный хохот. Лают во тьме страшные Псы. Светится мертвенным светом загадочный Дом, где осмелившиеся зайти пропадают навсегда. Но самое страшное — огромные, сопоставимые с Пирамидой по масштабу Чудовища, не то караулящие ее, не то просто являющиеся частью местного ландшафта. Они освещены отблесками мрачного багрового пламени и порою движутся — очень медленно. Наблюдать за перемещением чудовищ призваны Монструвакары — специально тренированные люди, обладающие особой психической силой и физической выносливостью, — иначе можно ненароком сойти с ума, а то и, попав под влияние зла, отключить рубильники, питающие Пирамиду Земным Током, и открыть ворота Злу.

Молодой герой, наблюдающий в телескопическую трубу за Чудовищами и профессионально защищенный от ментального вторжения Зла, слышит телепатический Зов, который поначалу принимает за какие-то происки Темных Сил. Однако спустя какое-то время выясняется, что он вступил в ментальный контакт с Девой из еще одной Пирамиды, расположенной далеко-далеко, на другой стороне огромного разлома, в котором Земной Ток еще обогревает планету и порождает чудовищные и агрессивные земные формы. Его путешествию в поисках Возлюбленной, спасению ее в окрестностях погибшего Малого Редута (ее жители, не выстояв против ментального напора, открыли ворота Злу) и обратному путешествию, собственно, и посвящена книга.